Эдгар Аллан По и Лондонский Монстр - Карен Стрит

Спустившись вниз, Дюпен двинулся вперед. Я поспешил за ним, чтобы не отстать от него. Во мраке, густом точно чернила, не было видно ни зги – лишь слышался тихий шорох одежды Дюпена. Я двигался вперед, ощупывая влажную стену, пока рука не провалилась в пустоту – раз, другой, третий – видимо, это были входы в усыпальницы. Нащупав четвертый проем в стене, я услышал скрежет и увидел крохотный огонек.

– Сюда, – послышался голос Дюпена.

Я свернул в усыпальницу.

– Сверху, сквозь вентиляционные шахты, сюда должен проникать свет. Но здесь темно. Ошибка – следовало осмотреть их снаружи.

– Поднимаемся наверх?

– Поздно, – ответил Дюпен. – Лишимся всех достигнутых преимуществ. Нужно обследовать катакомбы, оставаясь незамеченными, чтобы я мог занять позицию поблизости от вас и прийти вам на помощь, когда вы встретитесь с Уильямсом. Если, конечно, он явится сюда сам.

До этого мне не приходило в голову, что Уильямс может и не встретиться со мной лицом к лицу. Однако Дюпен был прав, а моя уверенность в непременной встрече с врагом граничила с непростительной наивностью. Какой же преступник в такой ситуации подставит себя под возможную угрозу?

– Не забывайте следить за нумерацией камер – пригодится, если потребуется сориентироваться.

Дюпен поднял фонарь и осветил вход в сводчатую усыпальницу, забранный литой чугунной решеткой. Внутри на полках покоились гробы. При виде них я дрогнул. За моей спиной находилась еще одна сводчатая усыпальница с двенадцатью камерами. Некоторые были закрыты решетками, прочие оставлены открытыми, невзирая на возможных грабителей, которыми кишели другие кладбища. Камеры, как и говорил Дюпен, были пронумерованы.

Вдруг красный отблеск мелькнул в свете фонаря. Сердце мое замерло. Кто прячется там, во мраке? Но тут же я разглядел, что это всего лишь клок красной ткани на крышке гроба.

– Двигаемся на север, – сказал Дюпен. – Главного коридора избегаем – так нас труднее выследить. Свой фонарь зажигайте лишь в крайнем случае – таким образом, Уильямс может принять меня за вас.

Свет фонаря Дюпена мерцал на стенах катакомб, но не мог разогнать густой черный мрак, окружавший нас так, что формы всего помещения было почти не различить. Мы двинулись вперед по узкому коридору, но внезапная череда громких хлопков заставила нас замереть на месте. Осторожно двинувшись дальше, мы вскоре увидели в свете фонаря тень, яростно бьющуюся о прутья западных ворот.

– Птица, – шепнул Дюпен, и я с облегчением вздохнул. – Идем вперед, затем свернем на восток и так, по кругу, вернемся обратно к лестнице.

Крадучись, он двинулся вперед, но я не мог сделать и шагу: вид птицы, в ужасе бьющейся о прутья решетки, приковал меня к земле, словно силой животного магнетизма. Если подойти и выпустить ее, я окажусь на виду. Оставалось лишь надеяться, что птица не поддастся страху и доживет до утра, когда ворота откроются.

– По, – окликнул меня Дюпен.

Вздрогнув, я пошел на свет его фонаря. Двигаясь зигзагами, от усыпальницы к усыпальнице, чтобы запутать след, мы пересекли северный коридор и оказались в северо-восточном секторе катакомб. Свет фонаря в руке Дюпена приплясывал, точно какое-то призрачное эфирное создание, на краткие мгновения выхватывая из темноты камеры в стенах. Некоторые гробы были окованы по углам узорчатой латунью, обивка других была украшена золотым шитьем, поблескивавшим в свете свечи, или венками из искусственных цветов, выглядевших в полумраке совсем как живые. Были здесь и совсем простые гробы, без каких-либо украшений, а на верхних полках встречались и совсем маленькие – последние прибежища детей или даже младенцев. Казалось, сам воздух катакомб напитан печалью. Некоторые камеры были замурованы, чтобы никто не проник внутрь – или наружу. Многие камеры были пусты, при желании в них вполне мог бы спрятаться человек, и потому Дюпен светил фонарем то направо, то налево в поисках признаков присутствия Уильямса.

Едва мы добрались до дальнего конца катакомб и ступили в восточный коридор, вдоль него неожиданно пронесся сильный порыв ветра. Фонарь в руке Дюпена моргнул и погас. Я инстинктивно пригнулся к земле, опасаясь удара по голове, который мог бы лишить меня сознания.

– Быстрее, – шепнул Дюпен.

Проворно, точно подземные существа, мы шмыгнули через коридор. Шорох одежды и стук кожаных подошв о камень эхом всколыхнули промозглый воздух. Я старался дышать как можно тише и реже, пока от этого не начала кружиться голова. Войдя в очередную усыпальницу, Дюпен остановился. Раздался резкий чиркающий звук шведской спички, в воздухе запахло серой, и фонарь засветился вновь. Мы прижались спинами к стенам, и Дюпен осторожно поднял фонарь вверх. Ничего. И тут до нас донесся тихий звук. Трудно было сказать, что это – крыса шмыгнула в нору, раненая птица из последних сил хлопнула крыльями или кто-то осторожно опустил ногу на каменный пол. С какой стороны донесся этот звук, тоже трудно было понять. Воцарилась тишина, но мгновением позже ее нарушил лязг металла о металл. Низкий голос с французским выговором эхом разнесся во мраке:

– Шевалье Дюпен! Вы полагаете, будто ваши предки были отправлены на гильотину без всякой вины? Что это я оболгал их?

Громоподобный вопрос этот застал меня врасплох и не на шутку встревожил. Я ожидал услышать голос Уильямса, а вместо этого нам бросает вызов некто, притворяющийся врагом Дюпена. Меж тем его маскарад очевиден: с чего говорить по-английски, когда оба они – и Вальдемар и Дюпен – французы? Значит, эти слова адресованы скорее мне, чем Дюпену. А уж допустить, что Вальдемар и Джордж Уильямс могут действовать заодно – и вовсе нелепо.

– Настало время признать их злодеяния и услышать правду о том, что породило вековечную вражду между Дюпенами и Вальдемарами!

Прежде чем я успел сказать хоть слово, Дюпен с фонарем в руке метнулся назад, оставив меня в коварной темноте.

Я попытался зажечь шведскую спичку, но дрожь в пальцах не давала одолеть темноту. От страха мысли понеслись вскачь. Конечно же, при помощи этой уловки Уильямс задумал разделить нас, и, как ни странно, ему это удалось – Дюпен, поддавшись жажде мести, поставил под угрозу и свою и мою жизнь. Наконец спичка зажглась, и я поднес пламя к фитилю свечи. Огонек заколебался в сыром, враждебном воздухе. Я был в растерянности. Следовать за Дюпеном? Или остаться на месте в надежде найти способ спасти нас обоих?

Тут до меня донеслись шаги – словно кто-то спускался вниз по деревянной лестнице. Крадучись, я двинулся по коридору к центру катакомб, высматривая тень Уильямса или его возможного сообщника. Каждый звук отдавался в ушах с десятикратной громкостью и, казалось, шел сразу с нескольких направлений. Я не знал, что тому причиной – устройство катакомб или мои собственные взвинченные нервы. Добравшись до усыпальницы, из которой была видна лестница, я выглянул сквозь проем, надеясь разглядеть отблеск фонаря Уильямса, но передо мной был лишь сумрак. Я прислушался, стараясь уловить звук, который мог бы указать, где он – или Дюпен и тот человек, что изображал Вальдемара. Любой самый неясный отзвук доводил до предела, и наконец я не выдержал напряжения – мысли превратились в слова, прежде чем я смог удержать их:

– Уильямс! Вы здесь? Уильямс!

Сзади донесся шорох. Я резко обернулся. Свет фонаря заплясал на стенах, но позади не оказалось никого и не слышалось более ни звука. В нарастающем отчаянии я двинулся на восток, прочь от входа в катакомбы.

– Или, может, это мсье Вальдемар?

Слева, из соседней усыпальницы, раздался голос, отчего ноги мои словно примерзли к полу:

– Вы в первый раз оказались правы, мистер По. Неплохо. Хоть и не сразу, но вы пришли к истине. Мсье Вальдемара здесь нет. Вашему другу Дюпену следует быть осторожнее. Самая страшная угроза – та, которой мы не видим.

Об этом я успел подумать и сам, поскольку до сих пор не мог понять, где находится враг.

– Покажитесь, Уильямс. Роль труса не к лицу мужчине.

Его ядовитый смех эхом расколол темноту, обволакивая меня и дразня.

– Я не играю роли, мистер По, хоть и было сказано: весь мир – театр, все женщины, мужчины в нем актеры, и каждый не одну играет роль[69]. Вот Арнольды – да, они и вправду сыграли множество ролей на своем веку.

– Как и вы за время нашего непродолжительного знакомства. Писарь, торгующий балладами, профессор на спиритическом сеансе, литературный критик на моих чтениях, а теперь и мсье Вальдемар. К чему эти шарады, к чему весь этот маскарад? Чего вы добиваетесь, мистер Уильямс? Извинений за то, что совершили мои предки? Если так, я охотно принесу вам извинения, но нельзя же винить меня в тех бедах, что случились с вашим отцом!

Воздух вокруг застыл в наступившей тишине. По коже словно скользнули призрачные пальцы – я чувствовал присутствие врага, но не видел и не слышал его. Осторожно приблизившись к соседней усыпальнице, я заглянул внутрь, но там не было ничего, кроме гробов да пустых камер.