О смелых и отважных - Александр Власов

— Ладно! — согласился Цыган…

Часов в одиннадцать к трактиру подошёл Трясогузка, присел на камень у помойной ямы напротив заднего крыльца. Цыган его ждал, выбежал во двор с двумя вёдрами грязной воды и, победно подмигнув другу, закричал, подражая трактирщику:

— Ты чего тут околачиваешься? Ать со двора! Нечего тебе здесь делать! Все уже сделано!

— Не ори! Разорался! — включаясь в игру, пробурчал Трясогузка и схватил пустую консервную банку.

Он даже замахнулся, будто хотел запустить её в Цыгана. А Цыган поставил ведро, а другое подхватил поудобнее, чтобы окатить Трясогузку помоями, но не окатил. И Трясогузка не бросил банку, а поплёлся со двора, как побитый, хотя ему хотелось петь и смеяться.

Свернув в улицу, которая вела к особняку Митряевых, он прибавил шагу, а потом побежал, перекидывая из руки в руку консервную банку. Он знал, с каким нетерпением ждёт Мика сигнал.

А Мика в это время хоронил овчарку.

Утром Платайс рассказал о ночном происшествии и сыну, и управляющему. Мика чуть не расплакался от жалости. Он не сомневался, что Чако убил какой-то бандит, собиравшийся ограбить дом. Управляющий тоже подумал о ворах. И только Платайс знал, что произошло.

Он не спал всю ночь, а когда рассвело, вновь вышел за ворота и осмотрел овчарку. Она была убита одним ударом ножа, убита натренированной рукой. Ещё ночью у Платайса мелькнула мысль: не семеновский ли филёр бродил у забора. Уж очень ловко и быстро расправился этот человек с сильной овчаркой.

Осмотрев на рассвете убитую собаку, Платайс опять подумал о том же. Неужели за домом установлена слежка? Неужели семеновцы пронюхали что-нибудь? Не связано ли это с Бедряковым?

Платайс присел на бревна и огляделся. Он хорошо знал приёмы наружного наблюдения. Основное правило требует, чтобы наблюдатель находился в таком месте, откуда все видно и в то же время сам он никому не виден. Таким местом могла быть колокольня. Это днём. Ночью с неё ничего не увидишь. Где шпик отсиживался по ночам? Не бродил же он все время вокруг забора! Это неосторожно, тем более что во дворе — собака. Он, вероятно, подошёл к забору, когда заметил огонёк в окне особняка. Но откуда он пришёл? Где прятался до этого?

Платайс поставил себя на место филёра и сразу же обратил внимание на ржавый железный кожух от круглой печки. Эта широкая труба лежала в канаве у дороги. Из неё виден и дом, и ворота. И в дождь там неплохо прятаться: сухим останешься.

Уверенный в своей догадке, Платайс дошёл до кожуха и заглянул внутрь. Никаких сомнений больше не оставалось. Туда кто-то втащил нёсколько досок, чтобы удобней было сидеть. Валялась груда окурков. Столько папирос за одну ночь не выкуришь. За домом уже следили нёсколько ночей. Значит, эта слежка никак не связана с Бедряковым. Он заходил только вчера. Почему же семеновцы установили этот тайный пост? Где допущена ошибка? Что вызвало их подозрение?

Мрачный вернулся Платайс в дом. Он пока ничего не решил, но твердо знал, что больше ни с Карпычем, ни с Лапотником ему встречаться нельзя. Он вынул донесение и сжёг его.

Напрасно Карпыч ждал утром у ворот. Вышел управляющий и сказал, что господин Митряев нездоров и никуда сегодня не поедет.

Хоронили Чако без Платайса. Ицко выкопал яму у брёвен и опустил в неё овчарку. Мика стоял рядом и всхлипывал не стесняясь. Девчонкам положено плакать.

— Не плачь, Мэри! — сказал Ицко, закапывая яму. — Он уже старый совсем. Он даже потемнел от старости. Помнишь — он же светло-серый был. Или тогда у вас другая собака жила?

Вкрадчивый голос управляющего насторожил Мику. Он вытер платком слезы.

— Ничего не другая! Эта же! Чако!… И шерсть у ней ничуть не потемнела!

— А хочешь я тебе новую собачку приведу?

— Ничего мне не надо! И не лезьте!

Мика топнул ногой и побежал к воротам, а Ицко разогнулся и пристально посмотрел ему вслед. И опять, как и всегда, в этих бегущих ногах, в широко размахивающих руках он почувствовал какую-то неуловимую фальшь. Что-то было не так. Но что? Сколько раз Ицко ломал над этим голову, но так и не мог понять, в чем проявляется эта фальшь. Он старался почаще встречаться с Мэри, ласково заговаривал с ней, а она обрывала разговор на полуслове, убегала и запиралась в тех комнатах, куда управляющему без вызова входить не положено. Он бы мог не посчитаться с запретом, но боялся. Хозяин обещал, закончив дела, хорошо с ним расплатиться. А в том, что приехал настоящий Митряев, управляющий почти перестал сомневаться. Если бы это было не так, подполковник Свиридов не стал бы ждать столько дней.

Утрамбовав ногами землю, Ицко закинул лопату на плечо и вернулся во двор. Только он закрыл за собой дверь и отнёс лопату во флигель, как по двору с грохотом покатилась переброшенная через забор пустая консервная банка.

Выйдя за ворота, Ицко долго грозил кулаком и ругал убегавшего прочь Трясогузку, а Мика, приплясывая и улыбаясь во весь рот, ворвался к отцу в кабинет.

— Все, папа! Кончилась беда! Была — и вся вышла!

Платайс неодобрительно посмотрел на сына.

— Ты плохо себя ведёшь, Мэри!

— Да нету его!

— Кого?

— Управляющего! Он во дворе… И этого, Бедрякова, тоже нету! Ура!

Платайс вскочил, до боли стиснул сыну плечи.

— Тихо!

Это было сказано таким тоном, что Мика сразу стал серьёзным.

— Нету, папа, Бедрякова, — повторил он.

— Куда он делся?

— Не знаю.

— А что ты знаешь?

— Мне сигнал дали, что беды больше нету!

— Кто?

— Тр…

— Тр… — дальше? — спросил Платайс и вдруг догадался сам: — Трясогузка?

Мика кивнул.

— И Цыган здесь?

— Да, папа, — признался Мика.

* * *

Ни Бедряков, ни филёр так не напугали Платайса, как это неожиданное появление в Чите Трясогузки и Цыгана. Что они там натворили с Бедряковым? Что вообще делают? Не их ли неосторожность привела к тому, что за домом Митряева установили слежку?

Мика успел рассказать, как он встретился с ребятами, как устроил их с помощью девчонок на работу, как сообщил Трясогузке о Бедрякове. А что они сделали с ним, он не знал.

Потом вернулся в дом управляющий, и больше разговаривать было нельзя. С укором и болью смотрел Платайс на сына и, взяв со стола карандаш, хотел написать ему горькие резкие слова, но сдержался. Сейчас лучше не наказывать Мику даже словами. Не время. Раз уж так получилось, надо выяснить все до конца.

— Мэри! — обычным ровным голосом сказал Платайс. — Сходи к Нине. Узнай.

Мика понял, у кого и что надо узнать. Понял он и то, что отец перестал сердиться. Окрылённый полетел он к церкви, а вернувшись, долго писал на листе все, что рассказал ему Трясогузка. Мика был в восторге и часто ставил жирные восклицательные знаки. Платайс стоял у него за спиной, читал, но в восторг не приходил. Конечно, ребята ловко все это подстроили, только не подумали, что будет дальше. А дальше будет допрос Бедрякова. И он обязательно назовёт фамилию своего влиятельного токийского знакомого Митряева, за которым и так уже установлена слежка.

Платайс сжёг исписанный лист и молча заходил по кабинету. Мика ждал, что отец похвалит его друзей, но вместо этого услышал:

— Иди поиграй, Мэри! Не мешай мне…

И он ушёл, не понимая, чем недоволен отец…

Недаром говорят: беды вереницами ходят.

Бродил, бродил Мика по дому. Делать нечего. Вздумал поиграть с Чако, но вспомнил: нету Чако! Ещё тоскливее стало. Присев у окна в спальне, увидел колокольню и позавидовал Трясогузке. До чего же хорошо быть мальчишкой! Брюки натянул, рубаху накинул — и порядок! Нигде не трёт, не жмёт, не стягивает! А подумал он об этом потому, что заныли ноги. Скинул Мика опротивевшие туфли и потёр пальцы с большими мозолями. Зачесалась и голова. Ничего удивительного! Походи-ка с волосами, связанными в дурацкий узел! В этом платье походи! Да резинки не забудь, чтобы чулки не поползли вниз, как шкура со змеи! Все трёт, и везде чешется!

И решил Мика истопить ванну. Не так ему хотелось помыться, как просто побыть без этой, как он называл про себя, сбруи. Куб нагрелся быстро. Наполнив ванну, Мика с наслаждением сдёрнул с себя платье и бултыхнулся в тёплую воду. Лежал минут пять неподвижно, потом намылил голову и не слышал, как мимо ванной комнаты прошёл управляющий.

Он прошёл ещё раз, вернулся, постоял у двери, ухватился руками за притолоку и, подтянувшись, заглянул в щель. Он увидел голого мальчишку. Это так его поразило, что он, опустившись вниз, прижался лбом к двери и простонал:

— Дурак я, дурак!

— А знаете, почему? — спросил сзади голос Платайса.

Ицко повернулся пружинисто, с кошачьей ловкостью, но в руке у Платайса был пистолет.

— Не надо! — предупредил он и закончил фразу: — Потому что излишне любопытны… Давно это с вами?

— С тех пор, как приехали вы, господин… Не знаю, как величать!