Виткевич. Бунтарь. Солдат империи - Артем Юрьевич Рудницкий

увидят, что мы приняли такой тон, и что они поспешат очистить Карак и оставят в покое сардаров Кабульского и Кандагарского, лишь бы только мы с нашей стороны очистили Астрабад»[549].

Вероятно, на позицию Александра Осиповича повлияли не только беседы с Виткевичем. Надо полагать, дипломатом он был серьезным, добросовестным, который, прибыв «на точку», тут же взялся анализировать истинное положение вещей, контактируя с различными представителями официальных и общественно-политических кругов в Тегеране, а также с приезжавшими туда афганцами. Война в Афганистане только начиналась и ему стало ясно: если Россия хочет предотвратить ее и не утратить все свои возможности в этой стране (а заодно в Персии), то без силовых методов не обойтись. Понятно, что это шло вразрез с той политикой «умиротворения» (думается, этот термин, пришедший из XX века, вполне уместен и здесь) Великобритании, которую взял на вооружение Петербург.

В своих беседах Дюгамель и Виткевич затрагивали и вопросы более общего, почти философского порядка, связанные с тем, что спустя многие десятилетия ученые назовут «столкновением цивилизаций». Посланник сообразил, что имеет дело с образованным, мыслящим человеком, который неплохо разбирается в дихотомии Восток-Запад и имеет на этот счет собственное мнение. Размышления Виткевича настолько его впечатлили, что он не замедлил поделиться ими с Сенявиным.

«По мнению поручика Виткевича, из Центральной Азии могли бы устремиться на самые образованные части света такие же массы варваров, какие выходили оттуда в V-м столетии, так как он не думает, чтобы Татария и Туркестан были в ту пору более густо населены, чем в настоящее время. Переселения народов, по его мнению, не были последствием заранее составленного плана, а были естественно изливавшимся потоком кочевников, наводнявшим те государства, которые приходили в упадок, и в которых нравственно испорченное и изнежившееся население совершенно утратило воинственный дух.

…Такова грустная и даже, быть может, лишенная основания мысль Виткевича, что варварство должно, в конце концов, одержать верх над цивилизацией и что Европа не избегнет вторичного нашествия варваров. В настоящую минуту Россия служит ей оплотом; но если бы, по прошествии нескольких столетий, Россия в свою очередь стала бы приходить в изнеможение, если бы анархия проникла в наше дорогое Отечество, тогда, – говорит он, – поток варваров устремился бы на Запад, потому что элементы для такого нашествия находятся налицо, и нигде народонаселение не размножается так быстро, как среди кочевников, которые бродят со своими стадами между нашими границами и границами Китая»[550].

Пожалуй, сказанное Виткевичем и сегодня актуально.

Дюгамель не зря оговаривался, когда писал: «быть может, лишенная основания мысль Виткевича». Осторожность в общении с начальством никогда не помешает, особенно, если твои рассуждения противоречат мнению этого начальства. Наверное, Дюгамель догадывался, что реакция Сенявина будет негативной: директор либо не поймет, либо сделает вид, что не понимает мыслей Виткевича. Так оно и случилось. В ответе, датированном 18 апреля, Лев Григорьевич заявил, что день, когда может случиться «азиатское нашествие», настанет нескоро, поскольку «азиатцы»… не располагают порохом. «Виткевич, как кажется, не подумал об этом маленьком препятствии, которое в совокупности с пушечными ядрами и с картечью может служить запрудой для потока»[551].

Удивительное невежество и поразительная близорукость высокопоставленного чиновника, отвечавшего за целое региональное направление. Уже в те времена «азиатцы» успешно пользовались порохом, стреляли из пушек и ружей. Допустим, сами технологические новшества (не только в сфере вооружений) они не изобретали, но европейские перенимали сноровисто. Пройдет 40–50 лет и на Западе и в России заговорят о «желтой опасности», а к концу XX века – об исламской угрозе. Выяснится, что не одни военные технологии и вооружения определяют успех «азиатского нашествия», которое может осуществляться внешне мирными способами, например, посредством экономической экспансии и бесконтрольных потоков мигрантов…

Но вернемся к письму Сенявина. Иронизируя по поводу того, что Дюгамель всерьез воспринял «общие» рассуждения Виткевича, он сурово выговаривал посланнику за его заявления относительно всего афганского предприятия, не совпадавшие с официальной установкой Петербурга. «Пока мы еще не вступили в войну с этими новыми вандалами, я должен объявить войну лично Вам за то, что Вы пишите касательно командировки Виткевича в Афганистан. Если Вы дадите себе труд перечитать бумаги, хранящиеся в архиве нашего посольства, Вы легко придете к убеждению, что министерство никогда не имело намерения создавать без всякой причины усложнения и затруднения, к сожалению, возникшие против нашего желания»[552].

Чтобы доказать это, Сенявин приводил только те пассажи из официальных документов и дипломатической переписки, которые подкрепляли его точку зрения. В которых подчеркивались удаленность Афганистана от России («Что такое Афганистан? Что могли бы мы сделать там для нашей торговли?») и недопустимость вмешательства в «тамошние распри»[553]. И обходил вниманием всё то, что противоречило его выкладкам. Между тем, как мы помним, суть инструкций Виткевича сводилась к активным действиям, направленным на формирование тройственной коалиции. Сенявин хитрил, ему это было прекрасно известно, но он предпочитал подавать дело так, как ему было удобно и выгодно.

«Стало быть, Виткевич отправился туда скорее с целью познакомиться с местностью, чем с целью все перевернуть верх дном для осуществления замысла, который не существовал. Сверх того Симоничу было приказано отправить Виткевича только в том случае, если он будет вполне убежден, что это не будет бесполезной попыткой. Я ничего не говорю о решении, которое счел нужным принять Симонич, результаты этого решения у Вас перед глазами…Надеюсь, после всего этого Вы не будете утверждать, будто Симонич держался того направления, которое было ему указано министерством. Впрочем, дело сделано и только дай Бог, чтоб все это кончилось благополучно»[554].

«Для осуществления замысла, который не существовал» – это высказывание было, мягко говоря, неправдой. Замысел существовал, но Сенявин, чутко прислушивавшийся к мнению начальства, предпочитал настаивать на собственной интерпретации событий.

Несмотря на реприманд, Александр Осипович счел себя вправе потребовать у Петербурга формального указания: что сказать персам, запрашивавшим разъяснений относительно гарантий Симонича? Остаются они в силе или нет? Было ясно, что без поддержки России, выраженной в какой-либо форме, Мохаммад-шах не станет ввязываться в конфликт с англичанами на территории Афганистана, а в отношении захвата Герата будет дожидаться лучших времен. Виткевич просил Дюгамеля поставить перед шахом вопрос о направлении 10-тысячного войска на помощь Кандагару и Кабулу, но в реальности на осуществление такой акции нечего было рассчитывать. Англичане все еще занимали остров Харк, и в Тегеране опасались их дальнейших агрессивных действий. Что же касается персидской армии, то ее боеспособность оставляла желать лучшего. Особенно без русского батальона, который был расформирован в связи с репатриацией его