Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Михаил Илларионович так и написал из Бухареста любимой дочери Лизе:
"Ты не можешь представить себе, дорогой друг, как я начинаю скучать вдали от вас, без дорогих мне людей, которые единственно привязывают меня к жизни. Чем дольше я живу, тем больше вижу, что слава — это только дым. Я всегда был философом, но теперь стал им в высшей степени. Говорят, что каждому возрасту свойственна своя страсть. Моя в настоящее время — это страстная любовь к моим близким, в то время как общество женщин, которого я ищу, — только развлечение. Мне смешно на самого себя, когда я размышляю о том, как я расцениваю и свое положение, и власть, и те почести, которыми я окружен. Я всегда вспоминаю Катеньку, сравнившую меня с Агамемноном: а был ли Агамемнон счастлив? Моя беседа с тобой не весела, как видишь, но я заговорил в таком тоне оттого, что уже восемь месяцев не видел никого из своих".
А турки в Бухаресте не стали торопиться с подписанием мира.
Не только французы, но и австрийцы и англичане — каждый в своих интересах — прилагали усилия к тому, чтобы Турция не заключила мира. Султан не знал истинного положения вещей.
В Константинополе не хотели верить, что их армия разбита. Знали, что турецкие силы окружены, но не представляли себе ужасного состояния окруженных. Великий визирь был на свободе, у Виддина и Рущука оставались какие-то войска, — значит, как будто бы не все еще потеряно. Непосредственной угрозы Константинополю не существовало: война велась где-то за Балканами, за тридевять земель.
Сам факт окружения турецкой армии произвел на членов дивана страшное впечатление, но, вероятно, больше потому, что среди окруженных оказалось много военной знати: трехбунчужный паша Чапан-оглы, четыре двухбунчужных, три татарских султана, агалал-аги, командиры янычар.
Медлительность турок и затяжка ими мирных переговоров стоили Кутузову много крови.
В Петербурге тоже понимали немногим больше, чем в Константинополе, положение вещей на Дунайском театре. Александр I наивно полагал, что раз турецкая армия окружена, то турки обязаны мириться.
Когда Ланжерон замещал заболевшего генерала Каменского, Александр 1 советовал ему таким путем добиться мира с турками: "Вы должны иметь целью быстрым движением распространить ужас за Балканы".
Ланжерон резонно ответил на это: чтобы устрашить Константинополь, нужно пробиться по крайней мере хотя к Адрианополю.
Предлагать-то было куда легче, чем выполнять. Угроза с запада становилась с каждым днем все явственнее и ближе: обозы Наполеона уже перешли через Рейн.
По письмам родных и петербургских приятелей, по рассказам приезжавших из столицы Михаил Илларионович знал, что в Петербурге очень недовольны медлительностью ведения переговоров. Всю вину, конечно, возлагали на Кутузова.
В Зимнем дворце, в придворных гостиных и салонах казалось: так легко заставить битых турок мириться. Не знали, сколько тонких, остроумных ходов нужно было сделать, чтобы добиться поставленной цели. В Константинополе ведь не все стояли за мир. Многолетнее следование французской политике сказывалось очень сильно, и переломить это влияние было не так-то просто.
Кутузов как будто бы отдыхал в Бухаресте. Он позволял себе даже немного развлечься: бывал в театре, на балах и приемах.
Главнокомандующий не чуждался женского общества. Дамы знали и ценили его как галантного и остроумного собеседника. Михаил Илларионович мог поговорить не только о маркитантах, турецких ортах или набрюшниках для солдат, но и о многом ином.
Кутузов тщательно следил за переговорами и почти ежедневно совещался с Италинским и Сабанеевым.
А время летело.
В ожидании мира незаметно — день за днем — промелькнула зима… Переговоры продолжались уже пятый месяц. 9 апреля 1812 года Александр I выехал в Вильну, где была расположена главная квартира 1-й Западной армии под командой военного министра Барклая де Толли. А недели через две до Михаила Илларионовича дошли слухи: царь недоволен Кутузовым. ("А когда же он был мною доволен?") Александр I решил отправить в Бухарест адмирала Чичагова, считая, что адмирал скорее заключит мир.
Услыхав о Чичагове, Михаил Илларионович улыбнулся: "Нашел дипломата!"
Чичагов был вспыльчив, невыдержан и крут.
Но приходилось нажать на турок, а то, чего доброго, все плоды боевых и дипломатических успехов целого года пожнет этот напыщенный адмирал.
5 мая были подписаны предварительные мирные условия. А утром 6 мая перед особняком, в котором жил главнокомандующий, остановилась изрядно забрызганная весенней грязью карета. Из нее вышел, самодовольно поджимая губы, адмирал Павел Васильевич Чичагов.
"Оскудела русская армия — генералов уже не хватает!" — иронически подумал Михаил Илларионович, тяжело идучи навстречу гостю, который, с портфелем в руке, стремительно входил в кабинет главнокомандующего Дунайской армией.
Поздоровавшись с Кутузовым, он сразу же спросил:
— Как дела, Михаил Илларионович?
("Вид и тон начальнический, а ведь мальчишка: сорок пять лет!")
— Слава богу, Павел Васильевич.
— Император очень недоволен вашей мягкостью с турками… ("Вот тебе бы поучиться выдержке и такту хотя бы у Ахмед-паши!") Недоволен вашими военными действиями, и вам уготовлено иное поприще.
Чичагов стал открывать ключиком запертый на замок портфель.
— А мне уж придется заняться мирным договором!
— Простите, Павел Васильевич, но — мир уже заключен, — спокойно сказал Кутузов.
Пальцы Чичагова застыли в раскрытом портфеле.
— Когда?
— Вчера.
Чичагов наморщил лоб, раздумывая. Потом стал рыться в портфеле и извлек оттуда плотный лист бумаги:
— Вот высочайший рескрипт.
Кутузов взял лист и прочел:
"Михаил Ларионович!
Заключение мира с Оттоманскою Портою прерывает действия Молдавской армии; нахожу приличным, чтобы Вы прибыли в Петербург, где ожидают вас награждения за все знаменитые заслуги, кои Вы оказали мне и отечеству. Армию, Вам вверенную, сдайте адмиралу Чичагову. Пребываю Вам навсегда благосклонным.
А л е к с а н д р ".
Смех давил Кутузова: не мог же император, отправляя Чичагова из Петербурга, знать заранее, что договор подписан, если это случилось только вчера, меньше суток назад. Значит, царь слал Чичагова заменить Кутузова вообще — заключен мир или нет. И, конечно, в портфеле у адмирала лежит второй, менее милостивый рескрипт на случай, если мирный договор еще не заключен.
Но смысл этих обоих рескриптов одинаков: Кутузов на Дунае уже больше не нужен!
Все ясно!
Прочтя, Михаил Илларионович слегка поклонился, как бы благодаря Чичагова за то, что он привез царскую милость, и сказал:
— До ратификации договора я, Павел Васильевич, вынужден буду еще обождать здесь!
— Пожалуйста! — снисходительно ответил Чичагов.
16 мая турки ратифицировали договор. Михаил Илларионович попрощался с войсками и отправился к себе в Горошки.
Он уезжал из Дунайской армии домой с гордым чувством хорошо исполненного долга.
Как пойдут дела у 1-й Западной армии — кто знает, а Кутузов уже выиграл у Наполеона это сражение на Дунае!
Часть вторая
"СВЯЩЕННОЙ ПАМЯТИ 1812 ГОД"
Настал 1812 год, памятный каждому русскому, тяжкий потерями, знаменитый славою в роды родов.
А. ЕрмоловВойна 1812 года пробудила народ русский к жизни и составляет важный период в его политическом существовании. Все распоряжения и усилия правительства были бы недостаточны, чтобы изгнать вторгшихся в Россию галлов и с ними двунадесять языцы, если бы народ по-прежнему остался в оцепенении.
И. ЯкушкинГлава первая
ВСТРЕВОЖЕННЫЙ ПЕТЕРБУРГ
IНа этот раз Кутузов не задерживался у себя в имении, хотя любил свои живописные Горошки, особенно очаровательные весной, когда буйно, молодо зеленели дубы и липы и нежно цвели яблони. Но сидеть одному, даже среди прекрасного, цветущего сада, было тоскливо. Тянуло к своим — жене, дочерям, внукам, тянуло в Петербург. Если бы еще он приехал в Горошки осенью, когда собирают урожай, тогда стоило бы ненадолго остаться, чтобы продать часть зерна и привезти хоть немного денег домой: Екатерина Ильинишна, конечно, опять задолжала кругом. Она никогда не умела жить экономно, по средствам.
Михаил Илларионович спешил в столицу еще по одной, не менее уважительной причине: над головой висела война, как эта сверкающая, зловещая комета, невиданная звезда, которая уже не один месяц приводила в трепет всех суеверных людей. Хвост кометы был блестящий и широкий. Казалось, если раскинуть его по земле, то он будет сажени в две длиной. К концу хвост расширялся. Потому народ и называл комету "метлой". Говорили: "Война идет, все сметет!"
- Изумленный капитан - Леонтий Раковский - Историческая проза
- Князь Игорь. Витязи червлёных щитов - Владимир Малик - Историческая проза
- Адмирал Ушаков - Леонтий Раковский - Историческая проза
- Святослав Великий и Владимир Красно Солнышко. Языческие боги против Крещения - Виктор Поротников - Историческая проза
- Ярослав Мудрый - Павел Загребельный - Историческая проза
- Ярослав Мудрый и Владимир Мономах. «Золотой век» Древней Руси (сборник) - Наталья Павлищева - Историческая проза
- Кутузов. Книга 2. Сей идол северных дружин - Олег Михайлов - Историческая проза
- Кутузов. Книга 1. Дважды воскресший - Олег Михайлов - Историческая проза
- Роман Галицкий. Русский король - Галина Романова - Историческая проза
- Звон брекета - Юрий Казаков - Историческая проза