Черные алмазы - Мор Йокаи

Часть рабочих пожелала перейти на новую шахту, которую они назвали «господским участком». Там обещают жалованье в полтора раза больше того, что платит Иван.

И, наконец, уволился сам господин Ронэ, сообщив, что считает для себя более выгодным пост управляющего в акционерном обществе.

Понятное дело, именно он, отобрав среди рабочих Ивана самых лучших и посулив им большее жалованье, переманил их на работу в акционерное общество.

Только теперь увидел Иван, какую оплошность допустил, приняв на шахту управляющего по рекомендации своего любезного друга.

Ох, уж эти ученые мужи!

Всю жизнь потратят, но докопаются, какие животные обитали в каменноугольный период сотни тысяч лет назад, а вот что не следует подпускать конкурентов к своему углю, это им и невдомек.

А ведь даже любой необразованный арендатор смекнул бы: коль скоро его любезный друг Феликс говорит, что он по соседству организует акционерное общество по добыче угля, то немедленно следует отправить туда и господина Ронэ: «Здесь, приятель, ты не останешься ни минутой дольше».

Ведь таким путем он открывал врагу все свои деловые секреты!

Ну, и воочию убедился, что тот не преминул извлечь из этих секретов наибольшую выгоду.

Узнав о грозящей беде, Иван созвал своих рабочих.

— Ребята! — сказал он. — Это новое предприятие, которое сулит вам такую высокую плату, может дать ее только в убыток себе. Моя шахта до сих пор всегда приносила прибыль. Так вот я предлагаю, чтобы впредь, помимо заработной платы, вы получали свою долю и с прибыли. Все, что мы зарабатываем, будем делить поровну. В конце года я покажу вам расчеты. Выбранная вами комиссия проверит их, и каждый получит свою долю, в зависимости от того, сколько он наработал. Если вы согласны, давайте работать дальше. Если же вы решите перейти в акционерное общество, потому что там больше платят, я не буду разоряться, конкурируя с обществом, располагающим миллионами, а продам ему свою шахту, и тогда вы убедитесь: как только обе шахты окажутся в одних руках, вам снова снизят заработок. Тем, кто не захочет меня покинуть, я предлагаю заключить этот договор на всю жизнь. Прибыль на шахте будет поровну делиться между рабочими и мною до тех пор, пока я являюсь владельцем.

Это предложение многие приняли, и тут уж акционерное общество ничего не могло поделать. Больше половины рабочих решило остаться у Ивана и не бросать своей родной шахты. И все же многие шахтеры, подбиваемые наемными смутьянами, перешли на акционерный участок.

Тем, кто остался на старой шахте, пришлось немало вынести со стороны отколовшихся. Ни одно воскресенье не обходилось без драки между рабочими двух шахт.

Вскоре Иван убедился, что его могучий соперник задумал встречный ход.

Его давние покупатели, все, кому он обычно поставлял уголь, чугун и железную руду, известили, что поскольку бондаварская акционерная шахта и металлургический завод предлагают им свою продукцию на пятьдесят процентов дешевле, то впредь они и у него будут делать закупки лишь по такой цене.

Заработная плата на пятьдесят процентов выше, добываемая продукция на пятьдесят процентов дешевле — это все равно что работать даром.

Все деловые связи Ивана долгое время были в руках Ронэ, и тот мог предпринять что угодно, чтобы их расстроить.

Но Иван и тут не утратил мужества. Он ответил всем своим партнерам, что уголь и чугун он не станет продавать ни на филлер дешевле, пусть даже вся продукция останется у него.

В результате этого уголь и чугун копились под навесами и на складах, и на черной бондавёльдской дороге редко показывались телеги. Шахта и домна работали вхолостую.

Это сулило преданным Ивану рабочим весьма жалкое будущее. Их товарищи с соседней шахты нещадно издевались над ними. Откуда они возьмут прибыль? Или поделят между собой чугун да уголь?

Иван успокаивал их. В конце года все разойдется по хорошей цене. Нельзя работать себе в убыток. Если другая шахта работает в убыток — на то воля ее хозяев, а он не последует их примеру.

Когда великолепные сооружения на участке акционерной компании были готовы, правление устроило пышные торжества в честь завершения строительства.

Из далекой Вены прибыли на празднование основные пайщики, члены правления и председатели.

Здание огромного склада было отделано под роскошный ресторан, окна увиты цветочными гирляндами, вдоль стен накрыты столы для рабочих, а посредине — стол для важных гостей.

Заранее оповестили, что приедет сам князь. Консорциум избрал его почетным председателем общества. Князья, как известно, лучше всех знают толк в промышленных предприятиях, а уж князь Тибальд отличался особо выдающимися способностями к предпринимательству и расчетам. Он сам подписался на акции на миллион форинтов. Этот миллион ему одолжил Каульман, этот же миллион записали в качестве долга за бондаварским имением. Понятное дело, в действительности этого миллиона и не существовало.

Празднеству предшествовало богослужение, во время которого, как оповещалось заранее, служил святую мессу сам прославленный аббат Шамуэль. Да так оно и положено, ибо перед столь высокими гостями негоже выступать простому невышколенному сельскому служителю — его преподобию господину Махоку.

Гости в застекленных каретах подкатывают к церкви из бондаварского замка, где они расположились накануне. Вместительная, разукрашенная гербами карета князя показалась первой. На запятках ее два лакея в золоченых ливреях, на козлах кучер в напудренном парике, в треугольной шляпе. Лакеи спешат открыть дверцы кареты. Оттуда сначала появляется изящный пожилой господин с серебристо-белыми волосами, с гладко выбритым приветливым, кротким лицом, величественным взглядом, и этот господин протягивает руку разодетой в бархат и кружева даме, которой он с любезностью очень близкого человека помогает выйти из кареты.

Когда дама выходит из кареты, видны ее светло-лиловые атласные туфельки и блестящие шелковые чулки.

«Должно быть, очень знатная госпожа!» — решает глазеющая толпа, что околачивается у паперти и со шляпами в руках поджидает господ.

И только какой-то простолюдин в грубой посконной одежде испуганно вскрикнул, увидев выходящую из кареты даму: «Эвила!»

Это был Петер Сафран.

Дама услышала его изумленное восклицание и с улыбкой повернула голову.

— Нет! Эвелина!

И с этими словами она с непередаваемой грацией вспорхнула по ступенькам храма.

Эвелине хотелось показать свои шелковые чулки тем людям, которые привыкли видеть ее в деревянных башмаках или босой.

Это было тщеславие крестьянки.

Не заносчивость, а лишь тщеславие. Она не хотела унизить своих прежних собратьев, она хотела сделать им что-нибудь хорошее, оделить деньгами, вызвать их признательность, уважение; и особенно тем, кто был к ней добр, хотела показать, что хотя она и сделалась важной госпожой, но не забыла их и хочет облагодетельствовать.

Эвелина заранее радовалась встрече со своим бывшим женихом. Тот, вероятно, давно уже утешился, наверное, и жена у него есть. Скромный денежный подарок сделает его просто счастливым.

Она рассчитывала встретиться и с Иваном. И ему она докажет, что помнит его доброту и что теперь в ее власти доказать свою признательность на деле. Ему она, правда, не могла сделать подарок, но могла предупредить, какая опасность грозит его маленькому предприятию со стороны могущественного консорциума, и предложить ему свои услуги — она могла бы повлиять на компанию, если Иван захочет помириться с гигантским соперником, который намерен его раздавить.

Всем она хотела сделать добро, чтобы люди потом говорили: «Да, послал же господь бог счастье человеку! А все-таки доброе у нее сердце! До сих пор не забыла своих бедных друзей!»

Тщеславие и жажда благотворительности привели ее сюда.

Она хитро подстроила встречу с Берендом. От имени влиятельнейших лиц округа, помещиков и самого князя его пригласили на торжественное открытие шахты и банкет. Такое приглашение отклонить нельзя. Правда, когда Эвелина деликатно спросила аббата Шамуэля, не навестит ли он Беренда как своего ученого коллегу и не привезет ли его на банкет, тот ответил, что нет на свете таких сокровищ, ради которых он сунулся бы к своему другу Ивану Беренду со столь любезным предложением: «Не угодно ли вам появиться в гостиной у бондаварских господ?» И у аббата были основания так ответить.

Петер Сафран стоял, уставившись вслед мелькнувшему перед ним очаровательному видению, когда кто-то сзади хлопнул его по плечу. Это был Феликс Каульман.

Петер побледнел — в первый момент от испуга, потом — от ярости при виде этого ненавистного человека.

Каульман с барским высокомерием улыбнулся в ответ, словно в прошлом их связывала какая-то известная только им двоим великолепная шутка.