Мой Кир Булычёв, мой Рэй Брэдбери и другие мои писатели… - Андрей Викторович Щербак-Жуков

Маяковского, был поэтом для поэтов, Владимир Покровский так и остался фантастом для фантастов. Дивный новый мир книгоиздания, сформировавшийся в середине 90-х, не принял столь откровенного экспериментатора. Для нового поколения любителей фантастики его литературный язык оказался слишком плотным и терпким. Новое время ждало рыхлых и пухлых произведений. А читателей прозаического мейнстрима отпугнул его научно-фантастический антураж.

К тому же нужно было как-то зарабатывать на жизнь – писатели этого поколения привыкли писать тщательно и небыстро, не умели гнать килобайты текста. А издатели хотели именно этого. Так постепенно отошли в тень звёзды литературных семинаров 80-х – Виталий Бабенко, Александр Силецкий, Эдуард Геворкян и др. Они ушли – кто в редактуру, кто в пиар, кто в журналистику. Владимир Покровский довольно успешно занялся научно-популярной публицистикой. Кстати, долгое время работал в «НГНаука». Его рассказы печатались в газетах и журналах, но бешеного успеха уже не имели. В 2005 году его рассказ «Жизнь Сурка, или Привет от Рогатого» получил премию «Сигма-Ф», вручаемую журналом «Если».

Владимир Покровский всегда был экспериментатором, и книга его тоже экспериментальная. Возможно, таким и будет книгоиздание будущего – сколько экземпляров закажут, столько и будет отпечатано. И если эта система будет хорошо отработана, то и тиражи таких книг будут гораздо выше.

2. Компьютеры программируют людей

Ещё жива фантастика для интеллектуалов. Размышления над книгой «Персональный детектив»

(Липецк: Крот, 2013)

Этот пятисотстраничный фантастический роман, да в двух частях, да ещё с тезаурусом, – абсолютно самобытное и предельно уникальное явление для современной русской литературы. Это столь невиданный зверь, что ему в наши дни нет даже классификационной ниши. За фантастикой намертво закрепилось клише лёгкого и непритязательного, откровенно развлекательного чтива. От неё уже и не ждут ни философских, ни художественных откровений, подобных тем, что были в произведениях, скажем, Аркадия и Бориса Стругацких или Станислава Лема. И если стоя́ щие фантастические рассказы нет-нет да и прорываются в печать, то жанр фантастического романа деградировал совершенно. Этим словосочетанием ныне называют небольшие произведения с литейным сюжетом и одним-двумя героями…

Но живы ещё титаны из так называемой «четвёртой волны» – поколения фантастов, что учились непосредственно у Стругацких, что ориентировались в своём творчестве на Томаса Манна и Германа Гессе, на Борхеса и Маркеса, что выбирали из разношёрстной и обильной англо-американской фантастики самые «продвинутые» образцы. Таков Владимир Покровский, долгое время проработавший в «НГ-Наука». Гуманитарная и естественно-научная культуры тесно сплелись в его творчестве. Он всегда был склонен к литературному эксперименту – соединял фантастику с литературой абсурда, вводил элементы сюрреализма, при этом удерживая высокоинтеллектуальную планку.

«Персональный детектив» – это произведение, полностью соответствующее самому жёсткому филологическому определению жанра романа. В нём много чётко и подробно прописанных персонажей каждый со своей историей; в нём несколько причудливо переплетающихся сюжетных линий; в нём целый мир, ведь человечество давно покинуло Землю, заселило множество планет, люди летают с одной на другую… Жизнь людей регламентируют компьютеры. Нет, нельзя сказать, что машины поработили людей. Просто компьютеры умнее, они могут просчитывать последствия человеческих поступков на несколько ходов вперёд. Компьютеры живут интеллектуальной жизнью. А люди… они программируются на положительные эмоции и наслаждаются всевозможными радостями. И программируются они весьма просто – как компьютеры первого поколения.

Но есть непримиримый борец с засильем компьютеров – Доницетти Уолхов, Дон. А преступление против компьютера – самое страшное. Поэтому за Доном закреплён персональный детектив. И кажется, что зря Уолхов совершает побег с астероида-тюрьмы – ему не скрыться ни на одной планете Ареала, оплетённого сетью компьютеров. Однако происходит неожиданное: безумный учёный инсталлирует личность Дона на всех жителей небольшой планеты. Получается армия из нескольких тысяч «донов» разного пола и возраста, объединённых общими характером, складом ума и воспоминаниями. Между ними возникают самые разные чувства, от преклонения до смертной ненависти. Анализу этого пиршества чувств и страстей и посвящён роман… Но есть ещё и авантюрная интрига – вместе «доны» могут противостоять сети компьютеров.

Уникальность этой книги ещё и в том, что вышла она тиражом не более сотни экземпляров…

3. Сад расходящейся фальши, или Бойтесь «чайников», дары приносящих

Жестокий абсурд вытесняет классическую фантастику.

Размышления над книгой «Фальшивый слон. Переключения Константина Архаровского, рассказанные им самим»

(М., 2020)

Слоганом этой повести могла бы стать фраза: бойтесь своих желаний, они могут сбыться…

Владимир Покровский – лауреат ряда литературных премий, в том числе спецпремии «НГ» «Нонконформизм», яркий представитель так называемой «четвёртой волны» российской фантастики, поднявшейся в 80-е годы, автор романов «Танцы мужчин», «Дожди на Ямайке», «ПутиПучи», «Персональный детектив», нескольких повестей и множества рассказов и миниатюр. Его фирменный приём – соединение традиций классической НФ с элементами сюрреализма и постмодернизма. В его новой повести (или небольшом романе) также научная фантастика сочетается с фантасмагорией и абсурдом. Точнее, всё начинается как традиционная, даже заурядная, построенная на штампах НФ, а потом превращается в жестокий сюр.

Герой – журналист, научный обозреватель «в одном полуглянцевом журнале, который, судя по всему, скоро сдохнет». Он привык иметь дело со всевозможными «чайниками», изобретателями вечных двигателей или антигравилётов, но Эдуард показался ему не таким. «Если бы он сказал: “Я знаю, как управлять вероятностью”, я бы с досады всплакнул. “Чайники” всегда знают. Но он сказал: “Я умею”». Константин поверил Эдуарду, и тот продемонстрировал своё изобретение – прибор, который «переключает» реальность. Он называется «усижел» – «усилитель желаний». Это не единственный неологизм в произведении, и китчевость этих названий превращается в стилистический приём, ещё глубже погружающий читателя в мир абсурда. То Борхес вспоминается, то Марк Шагал.

Изобретатель Эдуард передаёт Константину «усижел». После этого следует череда неожиданных Переключений (именно так – с большой буквы) с одного мира на другой, чем-то похожих друг на друга, в чём-то отличающихся… Каждый поворот – неожиданный до предела.

Вскоре выясняется, что прибор вовсе не выполняет желаний своего владельца, а переносит его в другую реальность – очень часто более страшную, чем предыдущая. Это не подарок, а тяжёлое испытание. Точнее, наказание за преступление, которое герой ещё только совершит в будущем.

Произведение непривычно для прозы метафорично. В одном из миров герой видит готический собор, украшенный фигурами экзотических животных, созданных скульптором, который не видел оригиналов. Этих зверей ему описали, и они получились похожими, но неуловимо фальшивыми. Так же фальшивы миры, в которые попадает Константин. Он теряет семью, работу и даже своё имя. В довершение становится убийцей.

В выходных данных жанр произведения определён как повесть. Но всё же по насыщенности действия и количеству сюжетных линий, пусть и пунктирно набросанных, но очень точных и