На качелях XX века - Несмеянов Александр Николаевич

Однако способ «встряхивания часов» не был забыт или отставлен. Н.С. Хрущев известил нас, что считает полезным разгрузить Академию наук от большего количества институтов технического направления. Если их передать в промышленность, они-де будут лучше работать. В Совете Министров была создана комиссия, которая должна была этот вопрос проработать. Возможно, что это и была та реорганизация Академии, которой добивался от нас Хрущев.

По мере рассмотрения судьбы академических институтов принимались и решения об их передаче в отрасли, так что нам оставалась неизвестной картина будущего Академии в целом, оно определялось по ходу дела и споров. Такие институты, как Институт точной механики и вычислительной техники, Институт электронных управляющих машин, Институт горного дела сразу и безапелляционно изымались у Академии наук и передавались промышленным министерствам, и их я не пытался отстоять. Постепенно дело определялось так, что если были министерства, желающие принять наши институты, если эти министерства считались имевшими опыт руководства научными институтами, в особенности технического профиля, то институты им передавались.

К моему счастью, никто не претендовал на передачу кому-либо химических институтов. Вероятно потому, что Министерство химической промышленности было «сыто» своими институтами и, видимо, не хотело увеличить и без того нелегкую возню с наукой. В аналогичном положении оказался и Институт радиотехники и электроники. Судьба Института металлургии, к моему огорчению, сложилась иначе. Никакие мои протесты и аргументы о том, что металлургия традиционно была предметом внимания и успеха Академии наук СССР, не помогли, и его передали Министерству металлургии. Институт вернулся в Академию наук только лет через десять. Я не сказал, что со стороны Совета Министров дело, о котором я рассказываю, было поручено вести первому заместителю Председателя Совета Министров СССР — А.Н. Косыгину. Академию представлял я. Когда «просмотр» главных объектов Академии был завершен, на что ушло немало заседаний и дней, взялись за рассмотрение периферийных институтов Академии наук СССР и ее филиалов. Здесь тоже произошли у Академии наук некоторые потери, впрочем, речь идет о некоторых совсем мелких единицах, обычно гуманитарного профиля, изъятых у Академии и переданных в местные университеты.

В 1961 г. Академией наук ГДР группа советских ученых была приглашена в Берлин для ознакомления с работой Германской Академии наук. В делегацию кроме меня вошли академики М.И. Кабачник, И.Е. Тамм, Д.И. Щербаков[415] и Г.М. Франк[416]. Время в полете прошло быстро, люди ехали все интересные. Каждый что-нибудь рассказывал. Так, И.Е. Тамм с увлечением рассказывал свежие новости о «снежном человеке»! А я рассказывал о синтетической пище — пище будущего. Тут я как раз и узнал, что внук И.Е. Тамма — вегетарианец по убеждению.

В Берлине для нас были оставлены номера в гостинице «Иоганесхоф». С первого дня приезда вся делегация активно включилась в ознакомление с научными учреждениями Академии наук ГДР. Нас сопровождал член ЦК СЕПГ[417] Ринеккер[418].

Вспоминаю забавный случай, который приключился с Таммом и о котором мы знаем с его слов. И.Е. Тамму надо было купить новую шляпу. Он отправился за покупкой один. Повернул в один-другой переулок и вскоре очутился на блестевшей шикарными витринами улице. Он вошел в шляпный магазин, выбрал не спеша шляпу, подошел к кассе и, вынув марки ГДР, приготовился расплачиваться. Однако кассир сделал удивленное лицо и сказал, что здесь принимаются только западноберлинские марки, а марки ГДР здесь не в ходу! Оказалось, что И.Е. Тамм случайно забрел в Западный Берлин! Он извинился, вернул не без сожаления шляпу, тем же путем возвратился в гостиницу и неподалеку от нее купил себе прекрасную шляпу, расплатившись за нее на этот раз «демократическими» марками!

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Советская делегация разделилась по специальностям, и мы с М.И. Кабачником, сопровождаемые любезным Ринеккером, выехали на юг, чтобы познакомиться с работами в области интересующей нас химии. Мы побывали в Лейпциге. Там нас принял председатель Объединения научных химических институтов им. Лейбница и рассказал о многообразном и широком поле исследований, ведущихся химиками и биологами ГДР. Затем мы выехали в Галле, где встретились с крупным ученым Мотесом[419]. Он рассказал нам о своих работах по кинетину и о контакте, который он поддерживает с советским академиком А.Л. Курсановым. Побывали мы и у него дома, на елке. Чудесный, незабываемый вечер! В Дрездене мы посетили Высшую техническую школу (сейчас она переименована в Технический университет).

По возвращении всех делегатов в Берлин я устроил обед в советском посольстве для представителей интеллигенции ГДР. К удовольствию и удивлению гостей на стол были поданы многие сугубо русские кушанья и, в частности, печеная картошка в мундире! Это вызвало большое оживление, и я учил немецких гостей, как надо есть эту картошку. Много позже М.И. Кабачник напомнил мне о тосте, который я произнес на этом обеде (я про это совсем забыл) и который, по его словам, произвел сильное впечатление. Сводился он к следующему: войну забыть нельзя, но новый социалистический путь развития, на который встала ГДР, даст возможность искупить содеянное.

Поездка эта происходила в январе 1961 г. Через какое-то время после возвращения в Москву меня пригласил в Кремль А.Н. Косыгин и как-то очень осторожно и исподволь начал меня расспрашивать, скоро ли будет Общее собрание Академии наук СССР, объявлено ли уже о сроке созыва. Я ответил, что пока такого срока не установлено и объявления тем более нет. Алексей Николаевич продолжал свои расспросы и задал вопрос, а можно ли наметить такой срок теперь? При этом он осторожно намекнул, что срок моих полномочий как президента Академии наук истечет в текущем году. Тут я начал понимать, к чему клонится разговор. Я ответил, что с момента моих перевыборов пять лет истекут осенью. «Это далеко», — последовала реплика. — «Но, — сказал я, — десять лет со дня вступления в президентскую должность — две пятилетки — кончатся этой весной». — «Ну, я уж прямо вам скажу, вижу, что с вами можно прямо говорить, есть решение. В следующие выборы решено провести в президенты академика Келдыша. Откладывать на длительный срок этого не следует. Подумайте, когда можно собрать Общее собрание для этого и сообщите мне. Еще до выборного собрания нужно подготовить людей к этой перемене. Обо всем созвонимся».

Меня очень растрогала заботливая осторожность Алексея Николаевича по отношению ко мне, чувствовавшаяся в начале беседы и проявившаяся в конце ее не только в словах, но во взгляде, каким смотрят на опасно заболевающего человека. «Не случилось бы с ним инфаркта», — казалось, опасался Алексей Николаевич. На деле такой опасности не было. В целом ситуация была для меня ясна. Приехав в Президиум Академии наук, я тотчас позвал А.В. Топчиева и М.В. Келдыша и объяснил им ситуацию. Вслед за этим наметили и две даты — предварительное Общее собрание академиков, долженствующее быть, по существу, расширенным президиумом, и выборное Общее собрание. Я позвонил по вертушке А.Н. Косыгину и предложил обе даты. Он сообщил, что приедет к нам.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

В назначенный день и час конференц-зал и вестибюльная комната, разделяющая конференц-зал и «ожидальную» комнату президента и вице-президента, были полны народом. Поджидали А.Н. Косыгина. Встречал его, насколько помню, А.В. Топчиев. Как только он вошел, и мы поздоровались, я открыл собрание и начал свое краткое выступление. Оно сводилось к тому, что я прошу освободить меня от обязанностей президента Академии наук СССР, не откладывая этого, а в качестве президента предлагаю избрать академика М.В. Келдыша. Обменялись мнениями.