Широкий Дол - Филиппа Грегори

– Беатрис! – Я тоже подняла свой бокал и молча улыбнулась ему в ответ.

Мы смотрели друг на друга через весь длинный стол, и оба, по-моему, испытывали приятное чувство легкого восторга. И было удивительно приятно сидеть вот так, спокойно и цивилизованно, после той разнузданной страсти, которой мы предавались в холмах. Приятно было видеть Гарри таким элегантно одетым и таким похожим на папу; к тому же он и сидел на его месте, а я – напротив и тоже выглядела великолепно в своем платье из темно-фиолетового шелка.

Однако Гарри вскоре нарушил эти магические чары своим вопросом:

– Но как же теперь быть с моей женитьбой на Селии? Как мы с этим поступим?

Я мгновенно пришла в себя. О Селии я успела почти позабыть, и у меня не было сейчас ни малейшего желания думать о ней или что-то планировать. Я была вся охвачена сладостной ленью, точно конюшенная кошка после грубоватого совокупления с покрытым боевыми шрамами помойным котом. Но я все же с удовлетворением отметила, что в данном вопросе решение, по словам Гарри, будем принимать мы оба: он и я.

Не мама вновь невзначай оповестит меня о чем-то, самым непосредственным образом касающемся Широкого Дола или меня самой, но именно я, я сама буду участвовать в принятии очередного важного решения. И тогда оно, это решение, действительно будет моим.

– Кстати, Селия просила меня поговорить с тобой, – сказала я и не смогла избавиться от улыбки, вспоминая, в каком ужасе была Селия от «ухаживаний» Гарри. Мой брат тоже насмешливо прищурился, когда я пересказала ему наш с ней разговор. – Может быть, она и хочет покинуть дом своего отчима и стать хозяйкой Широкого Дола, но замуж по-настоящему отнюдь не стремится. Это совершенно очевидно.

Гарри кивнул и сказал:

– Да, я так и думал: холодна как лед. – Как и все «новообращенные», Гарри был полон энтузиазма и рвался к новым эротическим открытиям, а потому уже не воспринимал невинность Селии как некое замечательно ценное качество; а уж ее холодность теперь, пожалуй, и вовсе презирал. – И что же она предлагает? Заключить некую сделку, согласно которой она получает все и ничего не дает взамен? – неприязненным тоном спросил он.

– На самом деле она просто тебя боится, – сказала я, стараясь быть честной. – У меня такое ощущение, что кто-то попытался добиться ее любви несколько грубоватым способом.

– Грубоватым? – возмутился Гарри. – Клянусь, я всего лишь обнял ее и поцеловал в губы, хотя вполне мог бы проявить и большую настойчивость… – Он не договорил. – Но это вряд ли можно назвать грубостью. Разве тебе так не кажется? – Впрочем, его рассудительный тон и попытки защитить себя вскоре увяли, ибо он вспомнил наши с ним недавние «игры и развлечения» и удовлетворенно заулыбался, подумав, должно быть, сколь ужасающе грубыми показались бы Селии подобные отношения мужчины и женщины. Затем, словно сговорившись, мы одновременно встали из-за стола и подошли к камину; догорающие поленья уже подернулись сизым пеплом. В зеркале над камином отражалось мое темно-фиолетовое платье, которое сегодня волшебным образом шло мне, ибо мое лицо порозовело и покрылось свежим загаром после долгого пребывания на солнце. Мои ореховые глаза удовлетворенно поблескивали, как у сытой кошки, а выгоревшие на солнце волосы приобрели медный оттенок, который просвечивал даже сквозь густой слой пудры. Но остановилась я на расстоянии вытянутой руки от Гарри, словно нарочно дразня себя его близостью.

– Между прочим, она действительно хотела бы заключить с тобой некий договор, – сказала я.

– Правда? – недоверчиво переспросил Гарри. – Она действительно так сказала?

– Именно так, – честно ответила я. – Впрочем, она понимает, что у Широкого Дола должен быть наследник, и готова к этому. Но мне кажется, по сути своей она – женщина холодная и предпочла бы жить одна. Селия – тихая, застенчивая девушка, и нетрудно догадаться, каким постоянным источником пытки является для нее дом отчима. Ей хочется уйти оттуда и обрести покой у нас, в Широком Доле. Ну и, конечно, она не прочь занять соответствующее положение в обществе. Но расплатиться за все это она готова лишь однажды, родив сына и наследника.

– А нам с тобой какой от этого прок, Беатрис? – спросил Гарри, и на душе у меня сразу стало теплее, ибо эти слова подтверждали, что теперь в Широком Доле мое слово – главное. И мне решать, будет заключен этот брак или нет. Впрочем, Селия вполне может сыграть роль той пешки, которую я стану переставлять на шахматной доске своих желаний. И моя мать также может присутствовать или отсутствовать среди этих «шахматных фигур» в зависимости от моего желания. Теперь хозяин Широкого Дола у меня в руках, и его земля, власть и благополучие полностью зависят от меня, как тому и следовало быть.

Я небрежно пожала плечами.

– Ну, это же твой выбор, Гарри, – сказала я, словно вовсе не собираясь что-либо планировать. – Ты должен жениться, чтобы иметь возможность вступить в права владения поместьем и управления нашим капиталом, который сейчас контролируют юристы. Иначе нам придется ждать, пока ты не достигнешь совершеннолетия. Да и какая разница, кто это будет – Селия или какая-то другая девушка? История с женитьбой на Селии зашла слишком далеко, и теперь будет трудно расторгнуть прежние договоренности. И потом, жена, которая не слишком стремится к общению с тобой, – это даже удобно: у нас будет больше возможностей встречаться, мы чаще сможем проводить время вдвоем.

Гарри, оторвав, наконец, взгляд от пылающих головней в камине, быстро посмотрел на меня. О, как мучительно недосягаем он был для меня сейчас!

– Тебе тоже показалось, что я был груб, Беатрис? – вдруг спросил он хриплым голосом.

Я уже готова была начать это отрицать и уверять его, что все совсем не так и зря он боится, что причинил мне боль, но некий мудрый инстинкт заставил меня помедлить с ответом. По голосу Гарри я чувствовала, что в душе его есть некая трещина, некая невидимая пропасть, в которой наслаждение и боль смешиваются, сливаются в единое целое, и мне этого никогда не понять. При одной лишь мысли о том, что он может причинить мне боль, его дыхание становилось учащенным, а на щеках вспыхивал румянец. Нельзя сказать, чтобы мне это было так уж неприятно: когда Гарри был возбужден, это всегда вызывало в моей душе ответный трепет. Однако реакция Гарри на окружающий мир была совершенно иной, чем у меня, и мне никогда не будет свойственно подобное восприятие любовных отношений. И все же я могла вполне удовлетворить его.

– Да, ты сделал мне больно, – выдохнула я.

– Тебе и сейчас больно? – спросил он, напряженный, как зверь, готовый к прыжку.