Горбун - Вероника Кузнецова

— Это только в твоём воображении он стремится услышать про четырёхпоясного игуанодона, — заметила я.

— Теперь и я убедилась, что ты его совсем не интересуешь, — согласилась Ира.

— А каким образом ты в этом убедилась? — не удержалась я от вопроса.

— Увидела, как зло он поглядел тебе вслед, а Ларс ещё и слышал кое-что. Что именно, я не буду тебе говорить, но чёртов горбун не считает тебя перлом ума. Ты только не обижайся, потому что это не я думаю, а Дромадёр.

— Верблюды всегда воображают о себе слишком много, — попробовала я отшутиться. — У них и вид самодовольный, а уж плевать на людей они просто обожают.

— Вот именно, — обрадовалась Ира.

Мне было не до радости, поскольку для меня не было ничего болезненнее неблагоприятного отношения окружающих к моему уму. Может быть, я подсознательно чувствовала свой слабое место, но легче мне от этого не становилось. А Ира, похоже, не так уж переживала из-за моего унижения, впрочем, будь я на её месте, глубокого сочувствия от меня тоже ожидать не следовало.

— Для убийства нужна очень веская причина, — сказала я тоном следователя. — А ты мне до сих пор не объяснила, почему он тебя ненавидит.

— Это касается лично меня, — неохотно ответила Ира. — Я этой скотине сказала очень неприятные вещи про его внешность, но не предполагала, что это может иметь такие последствия. А он, наверное, замыслил мне отомстить.

Мне сначала было просто неприятно, но потом в душе стала нарастать такая тоска, что хоть бросайся вниз с Нового Венца в моём любимом Ульяновске. Я даже испугалась, потому что не подозревала, до какой степени наделила горбуна всякими душевными совершенствами. Он превратился для меня в положительного героя, какие бывают только в книгах, и даже вчерашние разъяснения Ларса не могли до конца разрушить моё идеальное к нему отношение. Чтобы изменить моё мнение о нём, потребовалось задеть или точнее оглушить меня известием, что я для него лишь дура, которую удобно сделать ширмой для своих целей. Мало того, что он презирает меня (а значит, и весь белый свет), но он оказался ещё и грязным, развращённым типом. Без причины Ира не станет указывать человеку на недостатки его внешности, а тем более тому, у кого эти недостатки лезут в глаза. Значит, имелись очень веские основания для жестоких слов, а Ларс так ясно намекнул на тайну, которой Ира стесняется и считает позором, что сомневаться в том, какие это основания, не приходилось. Недаром Ларс предупреждал меня, что я не должна оставаться с горбуном наедине, потому что он бывает настойчив и груб. Конечно, писатель ближе к жизни, чем обычный человек, но в одном он ошибся: горбун не был увлечён мной и в душе меня презирал. А мне-то доставляло удовольствие произносить его имя! Я-то воображала, что, несмотря на внешность, ему очень подходит имя моего брата!

— Смотри, что получается. Я поссорилась с ним незадолго до твоего приезда, и он решил прикончить меня, но приехала ты. Он увязался с Мартином ко мне домой, познакомился с тобой, понял, что тебя не бывает дома днём, и решил, что может действовать без помех. Он выследил, когда ты ушла из дома, и убил девушку, подумав, что это я.

Тут уж мне пришлось возразить.

— Он знал, что тебя не будет дома, ведь я сказала Мартину, что ты не придёшь ночевать, а Мартин сообщил горбуну, что переночует у меня.

— А ты ему сказала, что от своего знакомого я уеду с Ларсом на побережье? — спросила Ира.

— Нет, конечно. Во-первых, я не знала, что ты едешь с Ларсом на побережье, а во-вторых, я вообще не люблю говорить о таких вещах.

— Вот именно! — Ира так обрадовалась, словно доказывала, что её как раз не хотят убить, а не наоборот. — Дромадёр знал, что я проведу ночь со своим знакомым и вернусь домой. Мартин тоже это знал, а следовательно, должен был уехать от тебя рано. В случае неудачи дромадёру ничего не грозило: он приехал за Мартином, вот и всё. А в случае удачи тень на него не падает, потому что каждый, так и ты, будет считать, что он-то, мол, знал про то, что меня не будет дома.

— Откуда он знал, что ты придёшь, а я уже уйду?

— Он был уверен, что, как все нормальные люди, приезжающие в нашу страну, ты с утра уходишь осматривать памятники культуры и не мешаешь людям друг друга убивать.

— Ир, мне надоело слышать, что я не отношусь к нормальным людям, — почему-то обиделась я.

Ира отреагировала соответственно.

— А мне надоело, что ты называешь меня Иром. Ты сама говорила, что так звали собаку.

— Очень приличного пуделя. Хоть и одноглазого, зато польского.

— Не хочу быть одноглазым пуделем, — отрезала Ира.

— Не хочешь и не надо, — уступила я. — А дальше что?

— Он выследил, что ты вышла из дома, и думал, что Мартин тоже уже ушёл. Оставалось только дождаться меня, и он решил, что девушка, которая вошла в незапертый дом, и есть я. Со спины нас можно спутать, потому что она подражала мне в одежде и причёске. Он убил её, а в это время проснулся Мартин и подошёл к дому. Горбуну пришлось и его убить, и в спешке он спрятал тело в яме. Недаром он не удивился, когда обнаружили тело, даже сделал вид, что давно подозревал о смерти Мартина.

— Ну хорошо. А каким образом он мог отравить пирожное? Откуда ему было знать, что дверь окажется открыта? И откуда он мог знать, что единственное пирожное съешь ты, а не я?

— А какое ему дело, если ты случайно умрёшь? — мрачно пошутила Ира. — Этой скотине, по-моему, даже нравится разглядывать трупы.

— Но он не сумасшедший, чтобы так рисковать.

Ира кивнула.

— Я тоже думаю, что он отравил пирожное заранее. Оно было отравлено, ещё когда лежало в коробке с другими пирожными.

— Слишком ничтожен шанс, что пирожное съешь ты, а не кто-то другой.

Ира злорадно засмеялась.

— Это ты так думаешь, а он рассчитал верно. Вспомни, что это пирожное было сильно помято, поэтому, как всякая хозяйка на нашем месте, мы его не стали подавать к столу. Пирожных было много, и они должны были остаться к следующему разу, в том числе белые, потому что их было больше всего. Он знает, что ты любишь именно их, поэтому чёрных купил только три штуки. Одно он отравил и помял, чтобы гостям оно не досталось, а досталось мне, потому что мне безразлично, помялось оно в коробке или нет, а я больше всего люблю тёмное тесто. Я бы его сразу съела, если бы ты не привязалась ко мне с просьбой попробовать то жуткое пирожное, после которого я уже ничего не могла есть.

Ничего не скажешь, грубовато было сказано, притом совершенно несправедливо, потому что я не упрашивала её есть пирожное со светлым кремом. Я даже, если говорить по правде, удивилась её выбору. Однако я и не подумала обижаться или спорить. Я была так же поражена неожиданным проявлением Ирой здравого смысла и логики, как моя московская подруга моими ответами на памятном вечере, который принёс мне возможность оказаться здесь.