Человек звезды - Александр Проханов

Он исполнился неодолимой силы. Сквозь него хлынули из древности могучие энергии русских побед, одолений. Зазвучал рокочущий хор бессчетных голосов, среди которых, как всплески чудесной красоты, слышались голоса великих подвижников, мудрецов и поэтов. С неба упал на него прозрачный хрустальный луч, из лазури в его раскрытое сердце, и по этому лучу излились в него божественные потоки света, наполнив бесстрашием и любовью. Он нес в груди это могущество светоносной Вселенной, которое сотворило небо и землю, цветы и звезды, стихи и дивных младенцев. Обратил свой дух к стихиям природы, выбрав среди них ветер, и молитвенно, как псалом, стал читать пушкинский стих:

«Ветер, ветер, ты могуч, ты гоняешь стаи туч». Услышал шум, наполняющий небо. Своей волей и мольбой управлял движением ветра, который собирал над морем облака, сбивал их в белую кучевую тучу, направлял эту тучу к месту, откуда звучала молитва.

Над площадью, где горели костры, появилась белая башня тучи. Из нее вырывались клубы, она увеличивалась, темнела, наливалась фиолетовой грозой. В ней мерцали молнии, она закрыла все небо, и первые тяжелые капли упали на землю. Дождь усилился, разгоняя гостей на трибуне, толпу зевак. И вдруг в туче раскрылись зияющие окна, растворились незримые шлюзы, и грохочущий, сплошной, как ревущий водопад, дождь пал на землю. Погасил костры, прибил дым, хлестал по одеждам казнимых, омывал им лица, смывал краску. Целовал в уста холодными сочными губами. Ливень прошел над кострами, разметал сучья. Веревки, притягивающие узников к столбам, распались, и мученики, шатаясь, пробираясь сквозь кучи дымящихся веток, спустились с помоста. Край тучи уходил за крыши домов, кромка загорелась ослепительным светом. И в открывшейся лазури засверкала дивная радуга.

Спасенные узники, хлюпая по лужам, держась друг за другом, брели через площадь. Отец Павел пел: «Богородица, Дева, радуйся!»

Туча ушла за город, и теперь ливень хлестал по пустынной реке, туманил водные дали, размытые берега. Грохотал по железной палубе теплохода «Оскар Уайльд», где стояли, взявшись за руки, дети. Корма погружалась в воду, подступала к верхней палубе, и дети среди холодной пустыни жались друг к другу, и мальчик Сережа, обнимая дрожащую, в промокшем платьице, девочку Катю, говорил:

— Катя, я тебя люблю. Я хотел, когда выросту, на тебе жениться. А ты меня любишь?

— Люблю.

Палуба уходила под воду, ливень грохотал по железу, и река без берегов, огромная, как море, поглощала теплоход.

Внезапно из тумана, стремительный, белоснежный, возник корабль, светил прожекторами, сиял золотыми палубами. Приблизился к тонущему «Оскару Уайльду», сильные стремительные матросы перескакивали на гибнущий теплоход. Хватали детей, уносили на свой корабль. И когда все продрогшие, дрожащие от ужаса дети оказались в теплых каютах, и мальчик Сережа сквозь хрустальное окно увидел растущие на палубе волшебные деревья и золотые купола, услышал колокольные звоны и дивное пение, увидел капитана, спокойного, светлоликого, окруженного сиянием, он узнал этот чудесный корабль. Именно его нарисовал он, выполняя задание учителя, изображая райский звездолет. Теперь этот белый посланец рая мчался по реке, не касаясь воды, а сзади исчезал в воронках проржавелый остов «Оскара Уайльда».

Туча, фиолетовая, грохочущая, с клубками и вспышками молний, влекла неиссякающий ливень за окраину города, над окрестными лесами, вдоль шоссе, по которому мчался джип «Чероки». Федя Купорос гнал машину сквозь серый водопад, вглядываясь в мутное стекло, на котором бешено метались щетки. Кругом взрывалось, сыпались молнии, слепило глаза. Сквозь ливень возник священный дуб, громадный, корявый, с черной тяжелой кроной. Федя Купорос радостно вздохнул, поднес руку ко лбу, желая перекреститься. Ударила белая зеркальная молния. Воздух затрепетал огнем. Небесное электричество окружило машину плазмой. Искра небес замкнула клеммы взрывателя, и лежащая на сиденье взрывчатка рванула страшным ударом, превращая машину и Федю Купорос в кровавые лоскутья. Взрывная волна достигла дуба, колыхнула крону, обрушила зеленые потоки воды. И на мокрую землю посыпались желуди. Светились в траве как маленькие драгоценные слитки.

В дискотеке «Хромая утка» все было готово к «полету в открытый космос». Служители омывали красным вином костяные мундштуки кальянов. В медных чашечках краснели прозрачные угольки. Стеклянные сосуды, похожие на волшебных перламутровых птиц, пленяли глаз. Жених и невеста, счастливо переглядываясь, уже касались губами мундштуков, чтобы вдохнуть сладкие дымы и улететь к далеким планетам, испытывая райское блаженство. Вдруг зазвенело стекло, и, рассыпая осколки, влетел камень. Он пролетел к стойке бара, на котором стояли кальяны, ударил в сосуд из розового, усыпанного жемчугами стекла. Выбил мундштук из пунцовых губ невесты, и она с криком отпрянула от водяных брызг и осколков. Камень, разбив кальян, сделал круг, поднялся под потолок и замер там, переливаясь гранями, как кристалл горного хрусталя. Некоторое время он переливался голубым светом, словно таинственная звезда. Прянул вниз и разбил второй кальян, осыпав жениха стеклянными осколками. После этого камень застыл в воздухе над изумленными людьми, и казалось, он дышит, окруженный голубым сиянием. Помчался к окну и вылетел сквозь разбитое стекло. И в помещении, где он только что был и стояли изумленные люди, слабо запахло розами.

Вера, босая, в разорванном платье, бежала по городу, побиваемая дождем. Мокрый ветер порывами ударял ее о стены домов, о фонарные столбы, о железные изгороди. Она бежала слепо, крича, испытывая ужас. Ей казалось, что за ней гонится огромное крылатое насекомое, садится на голову, вонзает ядовитое жало, и нестерпимая боль, невыносимый ужас заставляли ее кричать. Она продолжала бежать среди грохочущих водостоков, ледяных брызг, автомобильных колес, из-под которых ударяли в нее фонтаны воды и грязи. В ее рассудок лилась тьма, ее безумие вернулось. Она видела лежащего на веранде Андрея, кровавую рану во лбу, истоптанные розы, хохочущее лицо черного танцора. В своем бреду она знала, что предала Садовникова, отреклась от него, совершила страшное неотмолимое преступление, с которым невозможно жить.

Она выбежала к реке, где уже не было набережной, берег круто обрывался, и тянулись рельсы, уводя на мост. Сам мост громадный, из железных конструкций, черный, в блеске дождя, перебрасывал через реку свои арки, перекрестья, дуги, исчезал в тумане, словно растворялся в дожде. Вера пробежала мимо будки охранника, больно ударила ногу о железную рельсу, скользнула на дощатый настил и побежала вдоль стальных крестов, полукружий, заклепок, уклоняясь от огромной жужжащей стрекозы, которая хватала ее лапами за волосы, впивалась в голову, впрыскивала чернильный ужас. Жизнь была невозможна, боль невыносима, грех неотмолим, тьма непобедима. Она ухватилась о ледяное железо, перебралась через изгородь. Посмотрела вниз, где далеко, подернутая туманом, текла рябая от ветра река. И кинулась вниз, закрыв глаза, чувствуя свистящий ветер падения.

Садовников выбежал на берег и увидел мост с бегущей Верой. Смотрел, как она свесилась с моста, прыгнула вниз и летела, приближаясь к воде. Он простер руки, направил сквозь них волну света, которая хлынула из ладоней, достигла середины реки, подхватила Веру, и она, прекратив отвесное падение, заскользила по плавной кривой. Садовников с берега нес ее над серой водой, приближая к тихой отмели, где не было ветра и река слабо плескала в песок. Вера коснулась воды и, оставляя легкий след, легла на песок, так что ноги омывала река, а измученное, с закрытыми глазами лицо касалось мокрой ветки прибрежного куста. Садовников поднял ее бессильное тело, поцеловал в закрытые веки и понес к машине.

Глава двадцать восьмая

Ливень пронесся над городом, разогнал веселящиеся толпы, смял и склеил праздничные флаги, намочил эстрады и трибуны, распугал артистов и певцов, канатоходцев и клоунов. Посреди площади стояли закопченные столбы с обрывками веревок. Были разбросаны обгорелые ветки. На трамвайных путях темнел брошенный гроб с мертвой рыбой. Сиротливо поблескивала инвалидная коляска, из которой унесли примадонну. На клумбе были брошены сосуды с заспиртованными эмбрионами. И повсюду валялись пивные банки и обертки «Сникерсов», бумажный сор и разноцветные тряпки. Весь город был замусорен, испачкан и имел вид громадной мокрой помойки.

В дискотеке «Хромая утка», после того, как в нее влетел волшебный кристалл и разбил ядовитые кальяны, стало пусто. Посетители торопливо разошлись и больше не появлялись. В небольшом ресторане, пристроенном к дискотеке, собралась городская знать. Губернатор Степан Анатольевич Петуховский, глава местной Думы Иона Иванович Дубков, соляной олигарх Андрей Витальевич Касимов, наркоторговец и хозяин «Хромой утки» Джебраил Муслимович Мамедов и владыка Евлампий. Все, собранные по экстренному зову губернатора Петуховского. Никто не заказывал блюда, не раскрывал ресторанную карту. Только Иона Иванович мрачно посапывал над кружкой темного «Гиннесса».