Голоса - Урсула Ле Гуин

Из дома вышла Грай, ведя на поводке Шетар.

— Давай-ка прогуляемся к холму Совета, — предложила она мне, — посмотрим, что там происходит.

Я охотно согласилась. Оррек в тот день, по словам Грай, вообще почти не выходил из комнаты — сидел и что-то писал, явно не желая принимать участие в бесконечных спорах и дискуссиях, поскольку не является гражданином Ансула. Грай сказала, что он прекрасно понимает: любое его слово будет тут же подхвачено и легко может обрести иной, совершенно несвойственный ему смысл и вес, а это очень его беспокоит. А еще Грай сказала, что им обоим все время кажется, что вот-вот произойдет нечто ужасное, нечто губительное, фатальное, чего уже нельзя будет исправить.

Мы шли по улицам, и люди то и дело здоровались с нами, приветствуя Грай и ее львицу, ибо именно они первыми дали отпор Иддору и «красным шапкам». Грай улыбалась и отвечала на приветствия, но так быстро и застенчиво, что становилось ясно: ни к каким дальнейшим разговорам она не расположена.

— Тебя что, это пугает? Тебе не хочется быть народной героиней? — спросила я.

— Нет, не хочется, — сказала она с усмешкой и, быстро глянув на меня, прибавила: — И меня это действительно пугает. Да и тебя тоже.

Я кивнула. И повела их в обход, свернув в такой переулок, где мы точно никого бы не встретили. Здесь, по крайней мере, можно было спокойно разговаривать.

— Ты-то хоть привыкла к вечному шуму и толчее на улицах, — вздохнула Грай. — Ах, Мемер! Если б ты знала, откуда я родом! Да в Ансуле на одной улице домов больше, чем во всех Верхних Землях! Я привыкла месяцами, годами не видеть ни одного нового лица. Я привыкла порой за целый день не произносить ни слова. Я жила не с людьми. Меня окружали собаки, лошади, дикие звери и горы. И у Оррека тоже жизнь была не намного веселее моей. Мы оба совершенно не умели жить среди людей. Да у нас и никто этого не умел. Кроме, пожалуй, матери Оррека, Меле. Она была родом из Нижних Земель, из Деррис-Уотера. Ах, какая это была милая, чудесная женщина! По-моему, свой дар он как раз от нее и получил. Она вечно рассказывала нам всякие истории… Впрочем, Оррек больше похож на отца.

— Как это? — удивилась я. Она слегка задумалась.

— Канок был очень красивым и смелым мужчиной. Но он боялся своего дара, а потому и старался скрыть то, что у него на душе. Порой я и за Орреком это замечаю. Как сейчас, например. Это ведь очень трудно — взять ответственность на себя.

— А когда у тебя отнимают ответственность, когда тебе не дают взять ее на себя, еще труднее, — сказала я, думая о том, как Лорд-Хранитель жил все эти семнадцать лет.

На улицу мы вышли уже у моста Ювелиров и поднялись на холм Совета. На площади уже собралась толпа. Но люди не стояли на месте — двигались, о чем-то яростно спорили. Сошлись туда в основном мужчины, и у многих в руках было оружие. С крыльца Дома Совета кто-то обращался к собравшимся с горячей речью, но оратора почти никто не слушал; люди подходили, прислушивались к его словам и тут же снова отходили в сторону. На восточной стороне площади плотной стеной выстроились люди — мужчины и женщины. Они стояли или сидели, прижавшись плечами друг к другу, и казались чрезвычайно возбужденными. Я заговорила с одной из женщин, нашей соседкой Марид, и она сообщила, что они собрались здесь для того, «чтобы не дать детям попасть в беду». За этой живой стеной ниже по склону холма виднелись в неярком свете факелов цепи вооруженных альдов, охранявших казармы. Я догадалась, что эти горожане просто закрыли собой казармы от разъяренной толпы, желая предотвратить хулиганские выходки со стороны молодежи, искавшей любую возможность подраться с альдами. Юнцы то и дело выкрикивали оскорбления в их адрес или просто швырялись в них камнями, но прорваться к ним сквозь этот живой заслон не могли, поскольку он тянулся через всю площадь. За ним, вдалеке, виднелись конюшни, возле которых я когда-то впервые познакомилась с Симме.

— Вы поистине выдающийся народ! — восхищенно сказала Грай, когда мы повернули обратно. — По-моему, стремление к миру у вас в крови.

— Надеюсь, что так, — сказала я. Мы шли по площади мимо того места, где раньше стоял большой шатер. Останки его уже убрали, да и следов пожара там почти не осталось, кроме черной копоти на каменных плитах да слабо похрустывающих угольков под ногами. Здесь погиб Дезак — сгорел заживо в огне, который сам же и разжег. Меня вдруг охватил озноб, а Шетар подняла голову и жалобно завыла. Я вспомнила, как ей тогда не понравился Дезак, как гневно она на него посматривала. Он стоял у меня перед глазами как живой — стройный, с военной выправкой, безрассудно храбрый, исполненный страсти. Я помнила, как он сказал тогда Лорду-Хранителю: «Я еще вернусь в Галваманд, когда Ансул вновь станет свободным!», и чувствовала, что его тень витает где-то здесь, рядом с нами…

Проходя по мосту Ювелиров, мы немного постояли у перил в том месте, откуда в ту ночь альды сбросили человека. Мы смотрели на темную воду канала, в которой отражалось мерцание двух-трех огоньков, горевших в лавчонках на мосту, а Шетар негромко предупредительно рычала, словно говоря, что не имеет ни малейшего желания спускаться вниз и еще раз плыть по этой противной воде. Несколько мальчишек пронеслись мимо, что-то выкрикивая, и только тут до меня дошло, что сегодня я уже не раз слышала на улицах этот призыв; они кричали: «Альды, убирайтесь вон! Альды, убирайтесь вон!»

— Давай пройдемся еще до Камня Леро, — предложила я, и Грай согласилась; похоже, никому в ту странную ночь не сиделось дома, весь город бодрствовал — бурлил, тревожился; но все же хорошо было прогуляться по улицам после целого дня бесконечных разговоров и неподвижного сидения в гостиной. Мы немного срезали путь, пройдя по Косому мосту, и по улице Гелб вышли прямо на Западную улицу, к Камню. Там тоже было много людей; некоторые спокойно чего-то ждали, другие же делали то же, что и я: касались Камня и благословляли Леро, ибо именно она удерживает равновесие в мире.

Когда мы уже возвращались по Западной улице домой, я вдруг спросила неожиданно для самой себя:

— Неужели у вас с Орреком никогда не было детей, Грай?

— Были. У нас была дочь, — спокойно ответила она. — Она умерла от лихорадки в Месуне, когда ей всего полгода исполнилось.

Я молчала. А что я могла сказать?

— Теперь ей было бы семнадцать. Тебе сколько лет, Мемер?

— Семнадцать, — сказала я, с огромным трудом разлепив губы.

— Я так и думала. — И Грай улыбнулась мне. В слабом свете светильников, установленных на Высоком мосту, я видела ее улыбающееся лицо. — Ее звали Меле, — сказала она.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});