Огненная дева - Евгения Марлитт

Наутро солнце весело взошло на безоблачном небе, ярко освещая землю, опустошенную бурей; деревья стояли неподвижно, прямо, но печально; им жаль было оторванных и далеко отброшенных ветвей, старых снесенных гнезд, укрывавшихся в их покровительственной тени, а листья их шелестели, колеблемые легким ветерком…

В кухне замка собралась прислуга, и все передавали друг другу, что Лен похожа на привидение; страшная буря навела ужас даже и на эту суровую женщину, которую ничто на свете не могло смутить: она всю ночь не спала в индийском домике и была свидетельницей, как снесло крышу над ее головой. Только небесные звезды освещали комнату сквозь пробитые в потолке отверстия, потому что по случаю сильного ветра во всю ночь нельзя было зажигать огня: ветер тушил его. Никаких поправок нельзя было производить в доме, потому что малейший шум мог потревожить умирающую индианку… Истинно верующие говорили, что вот и причина страшного урагана: когда «отходит» некрещеная душа, в природе всегда происходит борьба.

Лиана тоже не спала до самого утра. Но не буря, конечно, мешала ей спать – вся душа ее была как бы в лихорадочном состоянии: какое несказанное блаженство сознавать себя так горячо любимой!.. Она торопливо распаковала маленький ящик и опять положила каждую вещь на свое место; ключи тоже вынула из адресованного на имя Майнау конверта, который тотчас же сожгла, так как никто не должен был знать о том, что она хотела бежать отсюда… Потом она написала Ульрике, передав ей в кратких словах все свои неприятности и страдания вплоть до счастливой развязки.

Она заснула только под утро; этот короткий сон необыкновенно освежил ее. Когда горничная подняла шторы и отворила ставни, то Лиане показалось, что она во всю жизнь не видала такого синего неба и не дышала таким бальзамическим воздухом даже и в Рюдисдорфе, где она проводила утра с дорогими ее сердцу Магнусом и Ульрикой… С намерением надела она фиолетового цвета платье, которое, по словам Ульрики, «было ей к лицу»… О, она сделалась за ночь кокеткой, ей хотелось нравиться Майнау!

По обыкновению держа Лео за руку, вошла она к завтраку в столовую. Она знала, что ее ожидали оскорбления со стороны гофмаршала, к которому она вчера презрительно повернулась спиною, а сегодня вдруг опять являлась поить его утренним шоколадом. Необходимо было вооружиться стоическим мужеством и терпением… Ей, конечно, не было известно, что говорил вчера вечером священник гофмаршалу в спальне и как он выпутался из дела. В девятом часу Ганна привела Лео, который все время находился в комнате дедушки; но из всей его болтовни она вывела только заключение, что между священником и гофмаршалом не произошло никакого оживленного разговора, и все обошлось мирно и тихо, и они даже играли в шахматы.

При входе в столовую Лиана невольно вспомнила первое утро, проведенное ею в Шенверте. Гофмаршал сидел у камина, а только что, по-видимому, вошедшая Лен стояла в нескольких шагах от него. Не обратив внимания на неловкий поклон ключницы, он оперся обеими руками на ручки кресла, наклонился вперед и смотрел на вошедшую Лиану щурясь, как будто не веря своим глазам.

– Ах, это вы, баронесса! – воскликнул он. – Я и вчера еще подумал, когда вы так… так грубо оставили нас, объявив о своем намерении отправиться в такую непогоду в давно задуманное путешествие, домой, что, успокоившись, вы, наверно, примете другое решение… Еще бы, в такую бурю! А потом вы, конечно, и то обсудили, что такое внезапное удаление из нашего дома, без всякого судебного решения, значительно сократит ваши материальные средства; вы очень умны, баронесса.

Она хотела было молча уйти, чувствуя, что ее задача была ей не по силам. Где Майнау? Он обещал не оставлять ее ни на одну минуту… Лео с удивлением заметил ее нерешительность; ребенок не понимал, какие оскорбления вместо утреннего привета были сказаны его матери. Заметив, что она колеблется, он схватил своими руками ее правую руку и, смеясь, тащил ее в глубину столовой.

– Вот так, вот так, милый мальчик! – весело засмеялся гофмаршал. – Веди маму к чайному столу и попроси для дедушки чашку шоколаду: он всего охотнее пьет из ее прекрасных рук, если бы даже от них и пахло жженой бумагой… Что, Лен, – быстро обернулся он к ключнице, как будто хотел предупредить ответ молодой женщины, – правда, говорят, что ночью снесло бурей всю крышу с индийского дома?

– Да, барон, правда, как есть всю снесло.

– И потолок поврежден?

– Да, барон, в нем есть такие дыры, что не знаю, что с нами и будет, если снова пойдет такой дождь, как вчера.

– Очень печально!.. Но в индийском саду ничего не будет ни возобновляться, ни поправляться: чем скорее разрушится эта забава, тем лучше!.. Позаботьтесь, чтобы больную перенесли в маленький круглый павильон.

При этом приказании Лиана взглянула на ключницу: люди были правы, говоря, что «суровая женщина» походила на привидение. От тонкого слуха молодой женщины не скрылось, что она давала короткие и резкие ответы только ради того, чтобы не заметили, как дрожал ее голос.

– В этом нет надобности, барон, больная сама отправится! – ответила Лен на его приказание с обычною ей неподвижностью во взгляде.

– Как! Что? Вы с ума сошли? – воскликнул гофмаршал; тут Лиана в первый раз увидела, как это старческое лицо вспыхнуло ярким румянцем. – Глупости! Не хотите ли уверить меня, что ее разбитые члены могут двигаться, а парализованный язык – говорить?

– Нет, барон, что умерло, то и останется мертвым… и с заходом солнца ее не станет.

Лен произнесла это ровным голосом, а между тем ее слова пронзали душу.

Гофмаршал отвернулся и стал смотреть в топившийся камин.

– В самом деле? – воскликнул он торопливо. Лиана, готовившаяся подать ему чашку шоколада, поставила ее опять на стол: она не могла принудить себя приблизиться теперь к убийце, который как-то странно то открывал рот, то, словно забывшись, снова устремлял взгляд на свои болезненно скорченные пальцы, сжимавшие костыль… Не восставал ли теперь пред ним изувеченный, умирающий «цветок лотоса», указывая на синие пятна на своей нежной, белой шейке?..

Старик вдруг поднял голову, будто чувствуя на себе взгляд молодой женщины, причем глаза его приняли резкое выражение.

– Ну-с, баронесса, вы видите, я жду своего шоколада, зачем вы опять поставили его на стол? Может быть, потому, что я немного задумался?.. Ба! Мне только показалось, что из золы выглядывает маленький клочок розовой бумажки.

Это было выше сил Лианы, но она скоро ободрилась, так как за дверью послышались шаги Майнау.

Он быстро вошел в комнату. Какая разница между первым и сегодняшним утром! Не мельком взглянул он на нее, как тогда, но, забыв всякую предосторожность, он устремил свой огненный взгляд на ее лицо, как будто не мог от него оторваться. Больной старик в своем кресле не мог этого заметить: он сидел спиною к двери, но Лен была вконец поражена; она изо всех сил стала дергать своею жесткою рукою туго накрахмаленный передник и потупила глаза.