Дева и Змей - Наталья Игнатова

— И убиваете.

— А как же! Считается, что если хотя бы один смертный переживет наши игры, он все равно будет вмещать в себя мироздание, а если так, то чего их жалеть? — принц легонько тронул Элис за локоть: — Пойдем, мы же хотели прогуляться, — и улыбнулся. — Девочка… ты ждешь, что я сейчас, не сходя с места, объясню тебе, в чем же разница между Добром и Злом, между Тьмой и Светом? Кому же знать, как не мне? А я не знаю, Элис. И даже Владыка Темных Путей, когда он, наконец-то, вновь появится в нашем исстрадавшемся мире, вряд ли будет понимать эту разницу. Видишь ли, та Тьма и тот Свет, о которых я говорю, исходят из одного источника. Мы все — Полдень, Полночь, даже Единорог, — были созданы Тем, кого ты зовешь дьяволом. Говорят, что Белый бог вдохнул душу в первых смертных, ну а наш Создатель дал душу вселенной. И как вселенная состоит из бесконечного множества миров, а миры — из бесконечного множества реальностей, так и душа, вложенная во вселенную — это неисчислимые множества фейри, бессмертных духов, очень часто способных не только думать, но и чувствовать, и у некоторых из нас есть собственные души, что бы ни говорили по этому поводу человеческие сказки.

— У тебя?

— Да.

— А что такое дорэхэйт?

— О, — Невилл покачал головой, — народы Сумерек… Они сами по себе. Они старше нас. И вот им-то действительно нет дела до смертных, если только смертные не начинают мешать. Слышала когда-нибудь о Рюбецале? Или о Той-что-с-Белыми-Руками? Окмены, зыбочники, Древесные Девы и дриады, сальванелы и скогра, пиллигвины и прядильщицы мха — все это дорэхэйт. И хотя водяные рассердившись могут превратить тело смертного в истекающую ядом губку, а гамадриада, если обидеть ее, обязательно попытается разорвать обидчика на куски, в сущности, сумеречные народы дружелюбны, но малообщительны.

Если объяснять просто, Сумерки — это природа и стихии. Ты видела вчера Дьерру, она — огонь. Мы танцевали, и она пылала, и были ураганы и пожары, и взрывались вулканы… а также пороховые погреба и склады боеприпасов, и горели корабли на планетах и в космосе, — это было торжество пламени. Танец огня и ветра — событие нередкое. Но когда ветер и огонь пылают друг к другу страстью… — он поперхнулся, — словом, дорэхэйт — это дорэхэйт. Кто рассказал тебе о них? Да и о нас, если уж на то пошло?

— Зачем им господин? — вместо ответа поинтересовалась Элис. — Зачем вообще нужен господин? По тебе не скажешь, чтобы ты был занят административной работой. У отца всегда очень много дел и он постоянно нужен разным людям, а ты… я хочу сказать… ну, вот сейчас мы гуляем, и ты не разбираешь прошения и жалобы, не издаешь указов, или чем там еще занимаются Владыки, и никто не ходит за тобой с бумагами, срочными телеграммами и не просит ответить на телефонный звонок.

— А я и не Владыка, — напомнил Невилл, — я — принц, оказавшийся на троне. У нас обходятся без бумаг, и никто не смеет беспокоить нас жалобами. Разве что в исключительных случаях. Владыка, Элис, это Сила — воплощенный и персонифицированный источник могущества: Сияющая-в-Небесах — для народов Полудня, Владыка Темных Путей — для Полуночи. Насчет сумеречных же народов существует интересная легенда, она гласит, что и у них когда-нибудь могут появиться господин и госпожа. Жемчужные Господа, так они называются. Рассказывают, что их обязательно должно быть двое. Думаю, эта мысль навеяна тем, что Полуднем и Полуночью правят, соответственно, женщина и мужчина, а Сумерки, они посредине, и затрудняются с выбором. Но это легенды. И, насколько я знаю, никогда, за все время существования нашего мира, — а это, уверяю тебя, очень и очень долго, — у сумеречных племен не было Владык. Да и зачем им может понадобиться источник Силы? Я не понимаю.

— А зачем Дьерра хотела, чтобы ты танцевал с ней?

Кажется, ей удалось изобразить вполне обычный интерес, без капли ревности.

— Чтобы взлететь, — Невилл вздохнул. — Это слишком сложно, Элис, чтобы я мог объяснить. Не потому, что ты не поймешь, а потому что я не умею. Не боишься? — он взял ее за плечи, развернул лицом к себе. — Знать о том, что ты — единственная, не боишься? Не бойся. Просто — знай. Дьерра мечтает, чтобы ветер стал огнем, иногда так случается, и тогда мы принадлежим друг другу полностью, без остатка. Ты понимаешь о чем я, правда? Дьерра не одна, есть и другие, и это ты тоже понимаешь. Их много. А я могу быть ветром и пламенем, водой и землей, и дождем, и небом, и пустотой космоса. Я могу быть тем, чего им не хватает. Иногда это похоже на любовь. Но только с тобой, моя фея, я могу оставаться собой. И только тебе ничего от меня не нужно. Поэтому забудь, — склонив голову, он смотрел ей в лицо, все он понимал, видел ее насквозь, — забудь о них. Тебе просто нужно время, чтобы привыкнуть к мысли о том, что не только ты — моя, я тоже — безраздельно твой. Сейчас ты не понимаешь, потом — не поверишь, потом — испугаешься. Но когда-нибудь… Когда-нибудь ты поймешь, поверишь, и перестанешь бояться. И с тобой случится самое важное, что может быть в жизни человека или фейри. И я скажу, что люблю тебя. А ты не задумаешься над тем, что ответить.

ГЛАВА VII

“Ребенок может стать вампиром, если мать использует гриву лошади, чтобы освободиться от беременности”

“Сокровища человеческой мудрости” (библиотека Эйтлиайна).

В очень красивом месте поставлен был замок Нарбэ. На горе, заросшей у подножия смешанным лесом, а выше — каменной, грозной с виду. В свете заходящего солнца гора и замок выглядели сошедшими с гравюр Доре. Черная скала, черная крепость, а за ними, над ними — небо, истекающее лавой и расплавленным золотом.

— Ну, как? — довольный поинтересовался Вильгельм.

— Впечатляет, — признал Курт.

— Привозить гостей на закате — добрая семейная традиция. Говорят, германцы склонны к романтизму.

— Правду говорят. Гёте, Вагнер, Гейне…

— Курт, — осклабился капитан, — оставьте! Я солдат, и даже не представляю, о ком вы говорите. Когда речь заходит о романтике, вспоминают германцев, когда речь идет о германской романтике, вспоминают этих троих, словно святую троицу. Представьте, если бы во всех разговорах о вашей стране обязательно всплывали Маркс, Ленин и Сталин, долго бы вы смогли гордиться ими?

— Конечно, — развеселился Курт, — Марксом — особенно.

Дорога пошла через рощу, и замок скрылся из виду, осталось любоваться могучими стволами деревьев, пролетавших мимо их “мерседеса”, как на ускоренной прокрутке фильма. Мелькнула и осталась позади небольшая деревня.

— Город, — обиделся Вильгельм, — город Нарбэ. Полтысячи душ населения, это вам, не кот чихнул. Кажется, так говорят русские?

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});