Самый лучший комсомолец. Том второй (СЛП-4) - Павел Смолин

в подвал?

— Будем, — вздохнул Батон.

— Скука, — вздохнул Никита Сергеевич в ответ на готовность допрашиваемого помогать в расследовании и спросил. — Откуда «левые» шубы?

Пока Батон вещал, мы успели доесть и немного поговорить с персоналом столовки. По итогам разговора пришлось попросить дядю Германа выбить директорскую дверь — не открывал, зараза, типа нет его. Бонус — котлеты-то дерьмовые оказались, совсем не по ГОСТу, придется отправить часть силовиков прогуляться по цепочке мясных поставок.

— С котлетами это ты хорошо придумал, — похвалил меня Никита Сергеевич. — Вроде мелочь, а по Колыме уже анекдоты гуляют о спецотряде «котлетных» зэков, — заржал, мы оделись, попрощались с дамами — все летом в Крым поедут отдыхать, от Хрущевских щедрот — и поехали уже к настоящей цели — Карагандинскому меховому горпромкомбинату.

* * *

— Шептались, суки: то, говорят, путешествия, то обеды в Кремле раз в три дня, — по пути продолжал Никита Сергеевич делиться своим непростым карьерным опытом с Советской молодежью в моем лице. — А как еще, блядь, внешнюю политику вести?! Как эти — телеграммами раз в полгода обмениваться? Нет, так каши не сваришь! — обернувшись, назидательно покачал на меня пальцем. — Политика через людей делается, а не через телеграммы! Дед твой вон — катается, а никто и не пикнет, потому что страх есть! Но это пока, — отвернулся, с любопытством проводив взглядом новостройку за окном. — Сейчас пыль от НЭПа вашего уляжется, все головы поднимут и поймут, что весь их страх говна не стоит с этим вашим «симулякром».

— Какое-то у вас пожилое понимание политики, — ехидно заметил я, не став комментировать вторую часть монолога. — Через придворные пиры. Осетра поди крабом фаршировали?

— Не придворные пиры, а дипломатические обеды! — не оборачиваясь отмахнулся Хрущев. — И не осетра, а судака!

Машина погрузилась в хохот.

— А я ведь то же самое, что и ты сделать хотел, — когда смех стих, тоном обиженного ребенка произнес бывший Генеральный. — Больше молодежи в ЦК ввести, планку возрастную для высших государственных деятелей — включая себя, заметь! — установить, — вздохнув, сделал вывод. — Последнего мне и не простили.

Даже жалко как-то — сидит, грустит исторический деятель. Взбодрим!

— Пенсия — не х*й, сиди-кайфуй.

— Герман, выдай комсомольцу Ткачеву подзатыльник, — велел Никита Сергеевич.

Увернуться я не успел, но подзатыльник был нанесен со всем уважением к голове без преувеличения государственной ценности.

— А чего чужими руками? — для порядка обиженно спросил я, почесав затылок.

— Годы у меня не те, молодым подзатыльники отвешивать — вы же уворачиваетесь, — доверительно объяснил он и перешел на строгий тон. — Тебе и так больше положенного позволяют!

— Я же такой один, — нескромно пожал плечами я. — Плюс — пока не ошибался, следовательно и кредит доверия велик.

— Вот и не ошибайся! — обернувшись, рявкнул на меня Хрущев. — Один раз оступишься — сожрут!

— Есть, товарищ Главный ревизор Советского союза! — рявкнул я в ответ.

Хороший совет же, хоть и не новый.

— Слушаешь, сученок! — расплылся Никита Сергеевич в умиленной улыбке. — На ус мотаешь!

— А как иначе? — даже удивился я. — У вас, Никита Сергеевич, уникальный жизненный опыт, и никакие мемуары и телепередачи его в полной мере не передадут. А тут — вон, смотри, учись.

— Равняться будешь? — улыбка стала еще шире.

— Там, где нужно, — пообещал я.

Хрущев отвернулся:

— Ходил я тут, значит, к Симулякру, — ткнул пальцем наверх. — Ух и просил он, ух и умолял: поговори с внучком, Никита Сергеевич, совсем он нюха не имеет — на рожон лезет, по мозолям топчется. От злости вся Москва зубами скрипит — до того наглый!

— Вся — не вся, а только те, кто повыше, — невольно поморщился я.

Преувеличивает, конечно, но не новость, потому что вещь самоочевидная.

— Народ — это, конечно, силища! — уважительно покивал он. — Но силища медленная и неповоротливая — пока ценители твоих многочисленных талантов будут штурмовать Кремль, тебя сто раз удавить успеют.

На этой позитивной ноте мы въехали в охраняемые взводом автоматчиков ворота и направились к административному зданию. Во дворе — пустота и тишина, если не считать деловито снующих тут и там силовиков. Работники надежно изолированы в кабинетах, телефонная связь отключена. Поднялись на крылечко, отдали верхнюю одежду сильно удивленной происходящим бабушке-гардеробщице и поднялись в директорский кабинет.

По пути я попросил:

— Был бы очень благодарен, если бы вы поделились со мной теорией управления Сверхдержавой.

— Ишь как завернул! — крякнул Никита Сергеевич. — Потом поговорим, — одернул продолжение уговоров.

Сам намекнул — как обычно, все уже решено за меня, но политесы надо соблюдать. Я только рад — где я еще такого вот специфического педагога найду? Да это настоящий подарок судьбы — как если бы приставленный к Николаю II в качестве наставника Победоносцев учил его чему-то дельному, а не богоизбранности и мракобесию.

Кабинет впечатлял, но не роскошью, а наполнением — двенадцать лежащих лицом в пол и закованных в наручники людей — дамы представлены в количестве трех.

— Который тут директор? — спросил Хрущев контролирующих задержанных «дядей» в балаклавах и с автоматами в количестве десяти человек.

Сотрудник слегка пнул второго в первом ряду.

— Поднять и вон туда! — сам направившись к директорскому креслу, Никита Сергеевич указал на ряд стульев у стены. — А ты сюда давай, — указал мне на стул по правую руку от себя.

Ишь как символично! Уселись.

— Как звать? — начал Хрущев допрашивать плешивого нервничающего (тут занервничаешь!) мужика «за сорок».

— Петр Снобков, — ответил тот.

— Пи*дец тебе, Петя! — жизнерадостно пообещал Хрущев.

— А в чем, собственно, дело? — попытался возмутиться он. — У нас здесь образцовое производство!

— Совсем охамели цеховики! — расстроенно откинулся в кресле Никита Сергеевич и риторически спросил меня. — Вот и как работать, если совести ни у кого не осталось? Придется запустить процесс исправления задержанного силой!

Дядя Герман пробил цеховику в «солнышко». Лежащие на полу товарищи синхронно сглотнули. Когда добрый дядя из КГБ за остатки волос поднял на нас лицо Снобкова, Хрущев попробовал снова:

— Сотрудничать будем?

— Замочу! — шикнул на директора дородный мужик из второго ряда.

— Ну-ка! — оживился Никита Сергеевич,