Византийская ночь - Василий Колташов

- Слишком много огня, владыка? - спросил кувикуларий.

- Нет, пусть будет светло…

Внезапно разбуженный Аркадий спешил. Подошвы его сандалий шелестели по мрамору коридора. Низкий юноша-раб держал перед евнухом фонарь. Четверо гвардейцев молча шествовали позади.

«Надо успокоить его. Надо успокоить…» - беззвучно твердил евнух. Сжимал и разжимал веки, прогоняя сон. Была глубокая ночь. Цезарь проснулся и разбудил криком охрану. Он ничего не объяснял, а только желал видеть его - своего ангела Аркадия.

Наконец они подошли к флигелю дворца. Здесь находились покои Тиверия. В комнатах смежных с императорской спальней Аркадия встретило скопление слуг.

- С ним все в порядке? - поинтересовался евнух у врача.

- Должно быть, просто дурной сон… - промямлил лысый старик.

Аркадий перекрестился. Приказал страже убрать лишних слуг. Сглотнул горькую ночную слюну. Смочил сухие губы сладким вином. Пригладил жидкие волосы цвета спелого каштана. Поправил привычным движением одежды. Шагнул в комнату цезаря.

- Что случилось, божественный? Отчего твой сон прерван?

- О, Аркадий, наконец! Выйдите все.

Они остались наедине. Евнух опустил жирное тело на поднесенный слугами стул. Положил круглые локти на кровать. Тиверий присел. Стер со лба пот. Заговорил нервным шепотом:

- Императрица София… Она хочет развести меня. Она приготовила мне даже свою дочь. Они оплетает меня сговором с патриархом. И это в такое время! Всюду варвары, опасность… А ей… Ей нужно только уберечь власть и богатство. Зачем? Зачем ей вся эта роскошь, теперь, когда она стареет?

Глаза Тиверия болезненно расширились.

- Наш славный Юстин плох, но он любит тебя как родного сына. Он не даст тебя в обиду. Не сомневайся: ты унаследуешь все. А наши люди при патриархе…

- Что наши люди!? - в отчаянье простонал Тиверий. Концы бровей его высоко поднялись над переносицей.

- Ты ведь не собираешься жениться вновь?

- Мне не дают перевезти сюда супруги и дочерей. В Больших палатах цезарей нет места для моей семьи[124]. Все занято. Но главное не это. Пусть пока живут во Фригии. Во дворце Ормизда им место тоже не нашлось[125]. Их выжили! София никого не допускала из придворных женщин до Анастасии. Никого! Теперь она уехала. О! Сколько слез… Бедняжка… Но… София снова недовольна. Как с этим быть? Они и эти… - он сгоряча шлепнул ладонью по простыне. Вздрогнули угловатые тени. - Они меня лишаю сил! Я все сношу…

Аркадий вдохнул благовонные масла.

- Ты станешь августом, мой благородный друг. Сейчас: терпение, одно терпение. Ты сам так говоришь, припомни это. Поменьше возражай Софии. Ты обаятелен. Она к тебе питает чувства. Апломб ее велик, но все же… Все же она тебе немало помогла. Ведь, сама София настояло перед августом Юстином, чтоб он тебя избрал совместно править.

- Все так, любезный мой. И все не так.

- Есть и другое. Вспомни.

Тиверий тревожно посмотрел в сторону. Глаза его слезились. В памяти цезаря всплывали тревожные картины минувшего.

Пять лет назад Юстин повелел Тиверию вести армию Византии на аваров. Сила каганата опрокинули римское войско, погнали его, беспощадно истребляя. Тиверий едва не погиб. Ему пришлось спасаться бегством. Всадники скакали дни и ночи. Лошади падали замертво. Неудачливый полководец дрожал и молился, молился и снова дрожал. София могла погубить его тогда. Юстин рвал волосы на голове. Кричал истошно. Страшная опасность грозила государству и самому Тиверию. Голос его проваливался и обрывался, когда он диктовал писцу свой подробный отчет. Случившееся было ужасно. Все обошлось почти чудом. Властолюбивая императрица заступилась за красавца. Баян согласился на мир. Войско кочевников двинулось на непокорные племена к северу и востоку от главных аварских становищ. Ежегодную дань обязалась платить каганату униженная Византия. Тиверий же поднялся выше: император усыновил его.

Аркадий кряхтя откинулся на спинку. Показал круглый живот укрытый шелковыми одеждами. Мотнул сонной головой. Он понимал, о чем молчит цезарь. Он ждал.

- Но ведь она не популярна, так? - с надеждой спросил Тиверий.

- Молва, божественный… - испуганно прошептал ангел. Не время было обсуждать опасные темы. Он желал уклониться.

- Да, во многих неудачах ее винят, а не Юстина. Ты ведь знаешь, как София обошлась с Нарсесом, почтеннейшим стратегом[126]? Она добилась от супруга отстранения Нарсеса от войск и власти над Италией. Надменная насмешница! Она ведь предложила ему присматривать за пряльщицами в генекее[127].

Аркадий безмолвно ухмыльнулся. Снова опустился на локти, чтобы быть поближе к цезарю. От важного разговора было не уйти. Тиверий переложил подушку, тоже приблизившись. Евнух чувствовал: цезарь напряжен необычайно. Он продолжал рассказывать:

- Нарсес обился смертельно. Он пообещал Софии за все интриги, оскорбленья и неблагодарность такую прялку подарить, что ей вовек не справиться. И что он сделал? Что? Он пустил в Италию германцев, лангобардов. Теперь их не изгнать так просто, а что послед ухода в райский мир оставил нам Нарсес, так это побрякушки: золото и камни. Все это дорогая мишура.

- Ты прав, божественный. Дорого мы платим за жестокие слова.

- И я от этого страдаю. Ты знаешь, что София мне сказала?

Аркадий прислушался. За дверью расхаживали гвардейцы. Так приказал он сам. Доверенные воины следили не за тишиной, но лишь за тайной разговора. Спальня была защищена от секретного подслушивания. Говорили они тихо. Даже если бы облаченная властью особа посмела прокрасться к двери, стражники подали бы условный знак.

- Она мне намекала, что если вдруг Юстин покинет нас… - тут цезарь остановился. Сердце его стремительно билось. Он отдышался. Продолжил все тем же неровным тоном: - Она желает быть моей женой, хотя по возрасту и статусу - она мне мать. Аркадий, ты понимаешь? Пурпур побелел в моих одеждах!

Евнух кивнул. Он знал желания Софии, знал он и как она опасна. «Какое счастье, что Тиверий все понимает и так сдержан», - сказал евнуху голос благоразумия. Мягкие подушечки пальцев ангела заботливо пробежали по руке владыки. Кожа оказалась холодной.

- Божественный, ты мерзнешь?

Тиверий натянул на себя покрывало.

- Нет, это только опасенья…

- Так что тебя встревожило, мой друг?

- Мой сон… Она явилась в нем сюда нагая, на мое ложе. Она меня желала и мне шептала множество угроз… Она клялась, что я не буду… Ты ведь понимаешь? Ты понимаешь - августом?

- Успокойся, государь. Известно, она бы предпочла сама всем управлять в империи. Разве ей нужен соправитель, когда при тяжело больном Юстине, она и есть Юстин? Страсть ее к тебе иного рода. Забудь об этом. Сенаторы тебя поддерживают, гвардия и двор… В народе ты любим, хоть это и немного значит. Кругом полно забот, от варваров до персов и просроченных налогов. Кто как не ты все приведет в порядок? Пусть бесится София, пусть требует, а ты не соглашайся, - совсем тихо прошептал евнух. Посмотрел на приоткрытую дверь, откуда сквозь щель падал свет.

- Да, так и есть. Благодарю. Ты прав, мой друг, - голосом полным признательности произнес Тиверий.

Аркадий улыбнулся. Ему пришла на память недавняя стычка цезаря с императрицей. Тиверий повелел остановить в Константинополе постройку маяка, начатую августом Юстином до болезни. София потребовала продолжать. Цезарь решительно отказал. Ценой огромных трат было заложено лишь основание. По ночам горожане оставляли на нем надписи оскорбляющие божественного владыку. Одна из них гласила: «Юстин, построй повыше и посмотри, до чего ты довел государство». Евнух хорошо помнил, что надписи замазывали, а на другой день они появлялись вновь. Горожане ненавидели августа, но Тиверий был популярен.

- Бог щедро наградил твою супругу терпением и скромностью. Она перенесет обиды. Поплачет и перенесет. Будь спокоен, до времени. Ты ведь не намерен разводиться с Анастасией?

- Нет, конечно!

Пухлыми пальцами ангел вновь нежно погладил руку цезаря. Тело его согрелось, как прежде стало источать силу и красоту. Даже пахло оно притягательно.

- Подумай об ином, владыка.

- Что авары? - твердо спросил Тиверий. Игриво-злое лицо Софии со множеством тщательно скрытых морщин перестало стоять перед ним. Коварные алые губы прекратили улыбаться. Подведенные глаза больше не раздирали его неприятным вожделением. Все исчезло. Обидные речи сна растворились. Ткань и кожа впитали холодный пот. Он овладел собой. Вновь закипела в нем прежняя сила.

- Что может золото, ты говорил «пустая мишура»!? Каган уже почти в походе. Весной он двинется, - певуче прошептал евнух.

- Они придут! Блаженные святые, какая радость для меня, - расхохотался цезарь, поднимая к потолку щепоти пальцев. Желтый свет озарил его счастливое лицо.

- Отдыхай, божественный. Отдыхай. Пусть твой сон будет крепок и безмятежен. Святая дева не оставит государство в заступничестве. Скоро мы избавимся от скифов. Переждем зиму, а дальше пусть варвары грызут горло друг другу. Разве можно желать лучшего?