Как далеко до завтрашнего дня - Никита Моисеев

Уютный, хороший южный город с бескрайними далями, которые открываются с городских холмов, работящим и добрым населением. К этому надо добавить – хорошими и дешевыми фруктами, что для москвичей тоже подарок....Одним словом, город нам понравился. Да и порядок в городе тоже. Первым секретарем крайкома был тогда, как я уже сказал, М.С.Горбачёв – либеральный, благожелательный, умный – разве что, любил говорить немного длинно и любые диалоги превращал в монологи. Институт тоже понравился, а директор особенно. Правда М.С.Горбачёв вскоре уехал в Москву, да и Никонов тоже. Но тот и другой, заняв высокие посты, сохранили, тем не менее, интерес к Ставрополью. А, значит, мы могли всегда рассчитывать на их помощь в организационных вопросах. Что было еще одним важным аргументом для того, чтобы включится в работу.

Горбачёва сменил на его посту Всеволод Серафимович Мараховский – толстый тугодум, ко всему относящийся с подозрением. Но порядки остались почти прежними. Оно и понятно: порядки зависят не столько от первого или второго, а от всех тех, которые «аппарат». И замена одного первого, другим первым не очень то и заметна, во всяком случае первое время.

Вот мы и поработали на Ставрополье, и с удовольствием и, кажется, с пользой. Может быть главное, что сделали мои коллеги – они внесли в работу института определенную компьютерную культуру. А, возможно, и дали сотрудникам необходимые им «компьютерные связи». Но для меня лично значительно большее значение имела другая сторона нашей деятельности.

Секретарь крайкома – Всеволод Серафимович Мараховский попросил нас сделать для него личную информационную систему, позволяющую наглядно представлять себе ход уборочной компании, если угодно, иметь наглядную (последнее особенно важно) каждодневную фотографию уборочной страды и контролировать её ход. Науки в этой работе не было и близко, поскольку вся информация, которая была нужна Мараховскому уже собиралась краевым вычислительным центром. Но превращалась она в пухлые и труднообозримые таблицы, возится с которыми начальству было не досуг.

Двое наших академических сотрудников – два Сережи, тогда еще молодых, только что оперившихся кандидатов наук, стали превращать эти таблицы в графики. Они разработали форму графического представления данных, удобную для товарища Мараховского, необходимое математическое обеспечение и привезли из Вычислительного центра Академии персональный компьютер, тогда ещё большую редкость. Каждое утро информация, поступившая к 8 часам утра в краевой вычислительный центр переводилась в графическую форму и переписывалась на дискету. К 10 часам утра эту дискету приносили в крайком и вставляли в наш компьютер, который был установлен прямо в кабинете «микрогенсека».

Мои Сережи научили товарища Мараховского и вставлять дискету в компьютер, и нажимать те нужные клавиши, которые позволяли высветить на экране дисплея тот самый график, который желал получить наш сиятельный заказчик.

Когда в сентябре, в самом конце уборочной компании, я был у Мараховского, то Всеволод Серафимович мне с гордостью показал в своем кабинете целую книжную полку, заполненную дискетами. Они стояли как патефонные пластинки. Он мог по своему желанию восстановить ситуацию любого дня уборочной страды. Он мог увидеть в каком состоянии дела у каждого колхоза или совхоза огромного края, как они меняются от одного дня к другому и т.д. Одним словом, командный пункт огромного сельскохозяйственного дредноута оказался оборудованным так, как это было удобно его капитану, как он мог наиболее эффективно выполнять свои командные антирыночные фукции.

Надо сказать, что этой работой я поставил себя в довольно трудное положение: компьютер, который мы привезли в Ставрополь принадлежал Вычилительному Центру Академии и числился за мной. Я его по уговору должен был сдать после окончания уборочной. А Мараховский мне его не отдавал – поди отбери что-нибудь у первого секретаря крайкома! Да и на самом деле, компьютер ему был нужен и он научился его использовать для дела. Выручил всё тот же А.А.Никонов, который раздобыл для Мараховского новый компьютер. А старый бдагополучно вернулся на улицу Вавилова 40. Я его называю дедушкой русского флота – с ним уже никто из уважающих себя программистов не хочет работать. Но то, что не годится для младшего научного сотрудника, вполне устраивает академика: Этот дедушка стоит у меня в домашнем кабинете и на нём я пишу эту книгу.

В профессиональном отношении вполне заурядная работа, о которой я рассказал, сыграла в моей жизни весьма заметную роль: она открыла мне двери в Ставрополье. Я получил возможность исколесить край, провести множество совещаний с председателями колхозов, секретарями райкомов и другими начальствующими лицами. Я разговаривал с рядовыми колхозниками и казаками, с иногородними. Я многое понял именно в эти месяцы и у меня сложилось собственное понимание того, какой может быть организация нашего русского сельского хозяйства. Я потом об этом много писал и говорил. Но, как и всегда, без особого успеха.

Я давно уже излечился от иллюзий и теперь уже знаю, сколь бывают тщетны наши усилия, сделать что либо полезное для страны, даже просто объяснить сколь опасны могут быть те или иные действия. Но всё равно я пытаюсь что-то понять и рассказать об этом понимании. И стимулы к этому лежат, вероятнее всего, в подсознании, как у той самой лягушки (или кошки – не помню точно) из сказки Лафонтена, которая попав в крынку с молоком, теоретичекм должна была бы погибнуть, но не погибла: она била своими лапками до тех пор пока молоко не сбилось в масло.

Но вспомнить об этой, в целом пустяшной работе , выполненной за три месяца двумя молодыми кандидатами наук из Вычислительного Центра Академии, мне потребовалось ещё и потому, что наш компьютер побывал в кабинете у Мараховского, что он об этом эпизоде рассказал М.С.Горбачёву, потому, что и впоследствие в кабинете первого секретаря крайкома стал жить компьютер, благодаря всему проишедшему за эти три месяца я... я был официально признан специалистом по сельхозинформатике и превратился в дествительного члена Сельхозакадемии – тогда ещё имени Ленина.

Одним словом, сюжет достойный великого американского писателя, но который мог произойтим только в Советском Союзе.

Судьба России решается в глубинке

Я был связан со Ставропольским краем более 10 лет, до 85-го года, по существу до начала перестройки. И, по большому счёту, я очень многим обязан этому общению со Ставропольем – одной из жемчужин моей Родины. Я многому там научился и приобрёл друзей. Это, не менее важно.

Какая-то могучая, первозданная сила живет в этих бескрайних степях, в могучем умном народе, который их населяет, в его неторопливости, трудолюбии, доброжелательстве. Я легко разговаривал и с председателями колхозов и с простыми казаками. За тарелкой хорошего борща на полевом стане, или за чаркой вина собственного изготовления у кого-нибудь дома я мог задавать самые каверзные вопросы. Мне всегда говорили правду, хотя порой и слегка опасались дотошливого москаля, приехавшего на крайкомовской машине. Сами они тоже любили задавать вопросы, да какие! – У иного партработника от них волосы встали бы дыбом на всех тех местах где они растут! Но в том то и беда партработников, что они по душам разговаривать давно уже разучились. Даже Горбачёв.

Трудно мне было лишь в самом крайкоме, хотя и там я был обласкан и принят с почётом. Но и в этой трудности была своя правда, ибо и не могло быть иначе, не могло быть легко. Иначе я был бы не самим собой и эту книгу писать бы не имело смысла. Я это тоже, однажды, понял.

В моих поездках по краю, меня обычно сопровождал какой -нибудь «мальчик» – инструктор того или иного одела крайкома. Мне такое сопровождение было удобно. Все дорожные хлопоты ложились на сопровождающего. А мешать – кем бы он не был, он особенно не мешал. У моего спутника всегда находились собственные дела и собствееная заинтересованность, очень далекая от моей. Все сопровождающие были на один манер – они всегда удивлялись моим вопросам, относили их, или за счет моего чудачества – что возьмешь с академика, или моей некомпетентности. Поэтому к беседам, которые я вёл, они относились обычно без всякого интереса и участия в них, как правило, не принимали. А это, как раз, меня и больше всего устраивало. В свою очередь и я тоже старался не вмешиваться в дела моих сопровождающих. Но такое, увы, не всегда получалось. Об одном из таких случаев я сейчас расскажу.

Однажды мы приехали в одну из больших станиц, расположенных киллометров в шестидесяти на северо-восток от Ставрополя. Мне всё было интересно. И я не торопился ехать на полевой стан, где нас ожидали. Мы проехали по широким улицам города застроенным добротными домами и неожиданно оказались на рынке, точнее на базаре, который назывался колхозным рынком. Мой спутник остался в машине, а я пошёл побродить и присмотреться к жизни. Рынок оказался, на удивление, хилым несмотря на то, что начинался благодатный виноградный сезон. Даже фруктами торговали люди, приехавшие издалека, причем «кавказских национальностей», как теперь стало принято говорить. Местных почти не было, а цены – ну не московские, конечно, но весьма и весьма высокие. Я спросил своего сопровождающего, как такое может получаться в благодатнейшем крае, но он только пожал плечами «я на рынок не хожу». Закономерный ответ!