Лета Триглава - Елена Александровна Ершова

разорвал надвое кто-то кряжистый, бородатый, с завитыми в кольца волосами. На белой хламиде чернело вышитое Тмутороканское око. Волхв?

Корза мотнул головой, отгоняя морок. Станут ли волхвы утруждать себя схваткой с порождениями Мехры? Сами ведь их в Тмуторокань пускают, овеществляя кошмары спящих богов. Нет, нет, верно, привиделось это в неверном свете, в пылу и чаде Китежа.

На требище толкался люд. Молились, как один, вздымая к пульсирующему небу искаженные мукой лица. Да толку с их молитв? Никто не услышит, никто не придет.

— Мария! — крикнул и показалось, блеснули в толпе ее глаза. — Все кончено! Лететь надобно…

Умолк, потрясенный идущим из-под земли утробным гулом.

С воем и лязгом сквозь земную толщу прорвался медный столб. За ним — второй, третий.

Почва щетинилась исполинскими иглами.

Люд прянул в стороны, вопя и давя друг друга.

Кого-то подбросило ввысь.

Кто-то, цепляясь за оползающую глину, пытался выбраться из разлома.

Задрав голову, Корза видел, как со столбов соскакивают одинаковые волхвы. Слышал, как ревут где-то умирающие твари, как грохочут пищали, как топочет, разбегаясь с требища, люд.

Один только не побежал.

Спрыгнув со столба, выставил лазерную пищаль.

— Стой!

— Паскуда! — взревел Корза, узнав черные волосы да усики над верхней губой.

Ответно выстрелить не успел: сзади ударили промеж лопаток, подрубили колени. Навалившись, мертвяк задышал в затылок вонью гнилой плоти, могильным холодом. В спутанной бороде чудовища застряли золотые нити.

Мертвый князь!

Корза барахтался, пытаясь сбросить тварь. Раненое княжичем плечо горело, пальцы никак не хотели подхватить рукоять лазерной пищали. Когти прошлись по лицу, оставив на коже глубокие борозды. Сплюнув, изловчился, пнул мертвяка в грудь. В нем что-то мерзко хлюпнуло, шмякнуло о землю куском требухи да комом червей. Ударив другой рукой, Корза откатился по земле. Мертвяк поднялся, шатаясь. Ни капли разума в лице — одна холодная злоба да лютый голод. Занес сызнова когти — да не успел.

Белый луч протянулся к его голове, и та лопнула, точно дыня, окатив Корзу ошметками кости да гнилой плоти.

— Цел? — услышал он ненавистный голос. — Беги!

Отплевываясь, Корза поднялся. В ушах стоял звон, перед глазами разбегались искры.

— За… чем? — прохрипел.

— А ты, никак, милейший, помирать собрался? — весело ответствовал Хорс, пряча лучевую пищаль. — Так мне на душу грех брать не пристало!

— Сперва… погубил… теперь спасаешь?

— И в мыслях не держал, милостивый государь, — веселости в голосе лекаря поубавилось. — Беги, говорю! Скоро здесь не город — одна зола будет!

— Разговор… не окончен еще! — Корза выпрямился, прожигая лекаря ненавидящим взглядом. В груди страшно колотилось сердце, злоба текла по венам, точно кислота, разъедала и без того отравленную душу. Все будто повторялось, как прежде — и были огонь, и смерть, и монстры, — но по-иному. — Как выжил… не спрашиваю, с виновных ответ держать буду.

— А я и не скажу, — холодно отозвался Хорс. — Василиса где?

— За девкой пришел? — не слушая, продолжил Корза. — Исправить все хочешь?

— Положим.

— Скажи сперва, для чего ты системы замкнул? Ведь не будь этого — и не было бы Тмуторокани.

— Кто? — брови Хорса приподнялись, точно в изумлении. — Путаешь ты, Коджо. Я людей спасал, и тебя вот спас. А если кто и виновен в том, что случилось — так то не я был, в том могу принесли клятву и…

Договорить не успел.

Выхватив лазерную пищаль, Корза выстрелил.

А Хорс не закричал.

Только меж плечами да подбородком скакнула белая искра и, точно скальпелем, отсекла его голову. Вытянув руки, точно ослепнув разом, безголовое тело сделало шаг, другой. Корза выстрелил снова — теперь в грудь.

Лопнула, обдав брызгами искр, кожа. Потянуло гарью да дымом. Рухнув навзничь, какое-то время еще дергались и расправлялись руки — на одной, видел Корза, — плотно сидела собранная из дрянного железа многосуставчатая кисть. И не было крови — только на землю из дыры, окаймленной черными шнурами, текла и текла серебрянка.

— … не… я…

Услышал Корза искаженный механический голос.

И, осознав ошибку, застонал, завыл, обратив к небу лицо.

Он бежал — а будто видел снова, как огонь уничтожает перекрытия, как плавится и набухает волдырями кожа.

Бежал — и видел оторванную голову Хорса, моргающую стеклянными очами и не могущую умереть, потому что не приходит смерть к железникам.

Бежал — а казалось, будто катится следом огненный вал.

И слышал вплетаемый в какафонию звуков протяжный голос Марии:

— Что будет со мною, Хамизи? Ты будешь любить меня там, на Ирии?

— Буду, Маша! — прошептал Корза и, рухнув на колени, обвил руками ее обтянутые холщовыми штанами ноги.

Она склонилась, погладила его по волосам, нанизывая кудри на пальцы, точно в далеком прошлом.

— Давай останемся, — попросила Мария. — Переждем где-нибудь далеко-далеко, где нас не найдут.

От нее пахло, как от Хорса — перегоревшей проводкой, дымом, тленом. И тянуло тленом со всех сторон — то смыкались кольцом все новые и новые навии.

— Нет жизни мне здесь, Маша, — ответил Корза, целуя раскаленные ладони Марии-железника. — И там, верно, не будет?

— Не будет, — согласилась она.

Твари теснее сжимали ряды.

Краем глаза видел Корза шипы, зубы, иглы, кости. Шумел и подергивался этот шевелящийся, не мертвый и не живой лес тварей, и все плотнее становился смрад.

— А как же настоящая Мария? — он все еще не мог поверить, осознать.

— Нет ее больше, — прошелестела тьма. — Я — настоящая.

От смрада, от горя и страха Корза тяжело задышал, будто выныривал, наконец, из тяжкого кошмара в реальность. Огляделся вокруг — и внутри что-то оборвалось, прямо у сердца. И, оборвавшись, омыло изнутри огнем.

Нет никаких людей: лишь мертвяки да железники, твари да навии. Один он был — человек. Отравленный людовой солью, живущий волею богов так долго, чтобы найти, наконец, для всех лекарство. И так глупо его потерять, погнавшись за призраком, тоже оказавшимся фальшью.

— Нет никого, — продолжила Мария. — И Хорс не настоящий, и я не настоящая, и боги далеко, и не проснутся больше. Один ты остался. За что же держаться теперь?

Она обняла его крепко — так крепко, как, должно быть, могла бы обнять реальная Мария. И потянулась губами к его растрескавшимся губам. И Корза ответил на поцелуй, пока в висках отстукивало: один… один… один навеки вечные во всем умирающем мире…

— Прости, — выдохнул он тогда в ее жадный и пустой рот, — прости меня, Маша!

Запустив руку под рубаху Марии, нащупал заглушки и рычажки. А, нащупав, рванул.

— Система… самоуничтожения… три секунды! — выдохнула Мария и обмякла в его руках.

— Две секунды…

Твари бросились, раздирая его спину когтями и клыками.

— Одна…

Он прижал