Начало пути (СИ) - Старый Денис

— Быстро скачи к посту, бери солдат и окружайте дом! Всех солдат, что увидишь бери в подчинение и перекройте мосты с Мойки и Фонтанки! — дрожащим голосом отдавал приказы Николай Зубов.

Но и сам старший из братьев Зубовых понимал, что сложно будет прямо сейчас что-то быстро сделать. Наверняка убийца уже сбежал. Он сейчас отправит всех своих слуг на посты на выездах из столицы, чтобы пока никого не пропускали. Но тут все сложно. Гвардейцы, которые находились на постах, могут и не послушать, писать письма для всех постов очень долго. А еще дольше всевозможные согласования таких действий. Но Николай все равно посчитал, что лучше так, чем никак.

Через минуту Николай Александрович уже вбежал в дом, оставив шубу у парадной.

— Жив? — одновременно с открытием дверей выкрикнул старший из Зубовых.

— Дышит, но рана глубокая и кровью сильно истекает! — доложил лейб-кирасир.

— Так остановите кровь! — кричал Николай.

На самом деле один кирасир зажимал рану руками, одежду Платона уже успели разрезать и не снять, но отвернуть от раны. Пуля вошла в спину, чуть ниже лопатки, по позвоночнику. А другой кирасир уже разрезает на лоскуты тюль на ближайшем окне, чтобы этой тканью попробовать перевязать рану.

— Он будет жить? — замогильным голосом, с полными горя и печали глазами, спросил Николай Зубов.

— Не могу знать, ваше высокопревосходительство, — ответил кирасир, меняя расположение рук, через которые продолжала сочиться кровь.

— Что происхо?.. — на лестнице со второго этажа показался Валериан Александрович.

Забыв о том, что вместо одной ноги у него деревяшка, Валериан сделал решительный шаг вперед, потерял равновесие и кубарем покатился с лестницы.

— Господи! За что? — заорал Николай Зубов, подняв голову к потолку.

*………………*………….*

Петербург. Зимний дворец

13 декабря 1795 года. 18.15 (Интерлюдия)

Самодержавная властительница вся Российской империи управляла в своей державой и меняла судьбы своих подданных. Она была той императрицей, которая, вопреки всему, оставалась государыней. Екатерина не имела прав на русский престол, но прочно сидела на нем.

Да, пришлось поработать в первые лет пятнадцать своего правления. Именно те успехи и способствовали упрочнению власти Екатерины Алексеевны, сплочению вокруг нее нужных людей, более чем обласканных поистине царскими дарами. Сколько же земли и людей было отдано фаворитам и другим мужчинам, которые проявляли себя! Куда тут отменять крепостное право, что тогда раздавать⁉

То самое крепостное право, которое в ее правление не только не исчезло, а, напротив, обросло коростой. А ведь она хотела, воистину, хотела быть той, кто отменит крепость. Екатерина внутренне желала резко изменить жизнь русских крестьян, чтобы можно было не врать в письмах к Вольтеру, когда ей приходилось выдумывать про поедание крестьянином каждый день курицы.

Было два момента, когда императрица подводила общество к резким изменениям. Она собрала чуть ли не парламент, пригласила людей обсудить будущее России, а они оказались неспособными принимать судьбоносные решения и тем самым снимать ответственность с Екатерины Алексеевны. Это был первый момент, упущенный.

После государыня решила, что уже достаточно крепка и нету силы, что скинет ее с пьедестала русского абсолютизма. Вот когда она собиралась принимать решения, что были по силам лишь природному царю Петру Великому. Первым же, что собиралась сделать Екатерина, так выйти замуж за Григория Орлова. Такой демарш было не только направлен на поиск женского счастья, но и на проверку степени дозволенности.

Ничего не предвещало, что подобное станет сложным. Однако…

— Императрица может поступать, как ей угодно, но госпожа Орлова императрицей никогда не будет! — некогда громогласно заявил Никита Иванович Панин.

Это не был приступ безрассудной храбрости воспитателя Павла и одного из виднейших вельмож своего времени. Панин емко и дерзновенно сформулировал общее мнение многих людей, столпов самодержавия. И вот тогда Екатерина поняла, что ее власть безусловная только пока она не станет на горло элите, благосостояние которой держалось на пользовании земли.

После Панин был отстранен, но так мягко, что и подкопаться было сложно. А, ведь, по сути, Никита Иванович готовил восстановление справедливости, которую связывал с восхождением своего воспитанника Павла Петровича.

Нет, не Петр Великий она, не могла действовать так, как считала нужным. Не могла Екатерина кардинально менять Россию. А после уже и не хотела, находя свое положение приемлемым. Да и ей многое позволялось. Элиты ценили тот застой, в который вошла Россия в последнее десятилетие правления Екатерины Великой. Отсюда фаворитизм, превратившийся в карикатуру. Сильные и решительные Орловы, деятельный Потемкин, были и иные, кто не только согревал постель женщины-самодержцы, но и принимал участие в государственных делах. Были в фаворитах умницы, были дураки, или несоответствующие требованиям императрицы.

А есть Платон Зубов — никчемный, но веселый, какой-то наивный, чуткий. Большой ребенок, собирать разбросанные игрушки за которым Екатерине нравилось. Он и сам был любимой игрушкой стареющей женщины. И вот…

— Государыня… — в спальню к императрице ворвалась близкая подруга Екатерины Алексеевны Марья Саввишна Перекусихина.

— Марыйя Савийшна, я попросил би вас выйти, — на пути камер-юнгфрау встал главный лейб-медик Джон Самюэль Роджерсон.

— Нет, это вы позвольте, сударь! — вскричала подруга императрицы.

Роджерсон знал по какой причине прибыла Перекусихина. Более часа назад во дворец прибыл слуга от Николая Александровича Зубова. Ранен Платон Александрович и ему нужна квалифицированная помощь. При дворце в лейб-медиках были разные специалисты, нашелся и тот, кто более остальных мог помочь в обработке и лечении огнестрельных ранений. Вот его-то и послал лейб-медик Роджерсон, оставшись подле императрицы.

Екатерине Алексеевне еще два дня тому назад стало плохо. Вначале сильно заболела голова, но это случалось довольно часто. Императрица не желала принимать лекарства, заартачилась, советуя лейб-медику лишь пустить кровь. Тогда Екатерина, усмехаясь ответила Роджерсону:

— Лекарство помещает моим занятиям, довольно и того, что посмотрю на тебя.

И тогда Марья Саввишна предложила прогулку на санях, на свежем воздухе [из рассказов самой Перекусихиной].

Императрице стало лучше, но ненадолго. На следующий день боли в голове усилились настолько, что государыня уже торопила своего лейб-медика, чтобы тот готовил все новые порции лекарств, только бы снизить болевые ощущения.

И вот в таком состоянии, да еще и со стремящимся выпрыгнуть из груди сердцем, Екатерина Алексеевна пребывала последние сутки. Потому Роджерсон, верный своему профессионализму, сделал все, чтобы только оградить самодержавную пациентку от душевных потрясений, которые способны убить государыню.

Лейб-медик при дворе — это значительная фигура, приказам которой могут подчиниться не только придворные лакеи, но даже и гвардейская стража. Джон Самюэл собирался сам рассказать о случившемся, но прежде добиться хоть незначительного улучшения, а лучше купирования кризиса. Да и сведений было крайне мало. В дом, к Николаю Зубову были отправлены люди, чтобы узнать все подробно, но никто еще не вернулся. Это могло означать в числе прочего и то, что за жизнь фаворита борются. А, если так, то нечего терзать государыню неизвестностями и домыслами. И пусть после англичанина с позором вышлют на родные острова, он выполнит свой долг до конца. Там, в Англии, его поймут и оценят поступок. Так что без хорошо оплачиваемой работы, медик не останется.

Роджерсон мотал в отрицании головой, показывая, что нельзя говорить, и Перекусихина даже засомневалась. Может быть Марья Саввишна и не рассказала ничего, но тут в ситуацию вмешалась сама государыня.