История Древней Греции в биографиях - Генрих Штоль

Во время Архидамовой войны Никий в должности полководца оказал верные и добрые услуги своему отечеству, хотя он всегда был другом мира и стоял за него перед своими согражданами. Но так как он не мог на ораторской трибуне взять верх над воинственным Клеоном, то не ранее, как только по смерти Клеона, удалось ему заключить мир со Спартой (421). Этот мир, заключенный па 50 лет, продолжался, однако, недолгое время. Союзники Спарты были им недовольны, не находя, чтобы их интересы были достаточно уважены при его заключении; обе главные державы обнаруживали медленность в исполнении мирных условий, и таким образом уже в ближайшие годы их взаимные отношения представлялись снова запутанными и неприязненными. Никий употреблял все усилия для сохранения мира и поддержании доброго согласия со Спартой, но он был не в силах овладеть ходом дел, тем более что ему противодействовал гораздо более ловкий, более любимый народом демогог — молодой, начинавший свою карьеру Алкивиад, который был и ведение войны.

Только один раз эти два соперника, в высшей степени несходные между собой по характеру, подали друг другу руки, хотя и ненадолго. Их вражда достигла именно крайней своей степени, когда приближалось время черепкового суда. Противники оба находились в опасности и страхе; они не сомневались, что один из них падет жертвой суда; военная партия младших граждан и мирная Партия старых стояли одна против другой, чтобы произнести решение об изгнании Алкивиада. Но был тогда один низкий демогог, по имени Ипервол, из дома перифидского, по ремеслу ламповщик, совершенно дурной и вполне незначительный человек, только своей наглостью достигший некоторого значения в государстве. Этот Ипервол надеялся, что когда будет изгнан либо Никий, либо Алкивиад, то он, Ипервол, будет в состоянии держаться в равновесии против того из них, который останется, и поэтому он всячески старался натравливать народ против обоих. Когда Никий и Алкивиад оба заметили его проделки, они заключили между собой тайное условие и, соединив вместе свои партии, достигли того, что был изгнан Ипервол (117). В первую минуту такой оборот дела показался забавным, и народ смеялся ему, но после тот же самый народ досадовал, потому что в его глазах изгнание черепковым судом потеряло теперь свое высокое значение, будучи раз применено к такому низкому человеку. Следствием этого было то, что после Ипервола никто более не подвергался изгнанию остракизмом.

В 416 году в Афины пришли послы из Егесты в Сицилии и просили о помощи против Сиракуз, которые уже с давнего времени стремились к господству над Сицилией. Еще во время Перикла часто появлялись завоевательные мечты относительно прекрасной, богатой Сицилии с Италией; но Перикл, имевший в виду сохранить афинское могущество на основании, уже однажды созданном, всегда с полной решительностью восставал против такого безмерного влечения фантазии в дальние страны. После его смерти афиняне, однако, скоро впутались в споры с сикелиотами, вступившись за колонии ионийского происхождения против Сиракуз и других дорических городов, склонившихся к пелопоннесцам. Мысль о завоевании Сицилии лежала при этом уже довольно близко, но она не могла осуществиться, потому что сикелиоты вовремя примирились между собой. Теперь, когда война снова возгорелась на острове, и егестанцы старались склонить афинян к походу на Сицилию, рассудительный Никий, действуя в духе Перикла, не советовал пускаться в такое предприятие; но он потерпел поражение от честолюбивого Алкивиада, который надеялся в блестящих походах достигнуть быстро чести и славы, силы и влияния.

Еще ранее, чем назначено было собрание народное для обсуждения вопроса, Алкивиад успел обольстить народ разного рода заманчивыми обещаниями; искусными приемами своей речи он в такой степени заинтересовал народ в пользу своих взглядов, что молодые люди собирались в палестрах, старики сходились в мастерских, садились рядом на общественных скамейках, назначенных для отдохновения, и принимались чертить друг другу карту Сицилии, описывать ее вид, свойства моря, ее окружающего, гавани и места, которые лежат на стороне острова, обращенной к Африке. Они смотрели на Сицилию уже не как на цель войны, но видели в ней только точку опоры, с которой можно будет завязать борьбу с Карфагеном, приобрести господство над Ливией и овладеть целым морем внутри столбов Геркулеса. При таких пылких надеждах, одушевлявших толпу, Никий, противодействовавший увлечению, не нашел себе большой поддержки. Если многие из людей рассудительных и богатых, от которых прежде всего потребовались бы средства для необходимых вооружений, и были против этого предприятия, то они не имели смелости открыто выступить со своим мнением перед народом, чтобы не возбудить подозрения в излишней преданности своекорыстным интересам.

Поход был решен. Алкивиад желал бы один получить верховную команду; но народ не имел к нему полного доверия и поставил рядом с ним опытного и осторожного Никия, который должен был обуздывать смелую предприимчивость Алкивиада, и сверх того, как третьего, народ присовокупил храброго рубаку Ламаха, не столько для руководства военными предприятиями, сколько для их исполнения. Полководцы получили неограниченные полномочия делать здесь и там всякие распоряжения, которые они найдут полезными. Доверие, выказанное народом, не склонило Никия в пользу предприятия; несколько раз он пытался заставить афинян взять назад свое решение и открыто обвинял Алкивиада перед народным собранием в том, что он из одного своекорыстия и честолюбия побуждает к такой опасной морской войне. Ответные речи Алкивиада и новые опровержения Никия только еще более пробудили военный пыл в народе: решены были самые громадные вооружения.

В начале июля 415 года 100 аттических трирем стоя под парусами в Пирее и готовы были к отплытию. Когда войско стало садиться на суда, все Афины высыпали гавани; граждане явились, чтобы проводить своих удаляющихся сыновей, родственников и друзей, чужестранцев и метики — как любопытные зрители такого необыкновенного зрелища; это был самый блестящий и самый дорогой флот, когда-либо до сих пор вооружавшийся на средства одного государства. Афиняне уже высылали в море, конечно, и больший флот и с более сильным экипажем, но ни разу еще не отправляли они флота, который был бы снаряжен и украшен с такою щедростью таким соревнованием и со стороны государства, и со стороны тех граждан, которые в качестве триирархов должны были из собственных средств заботиться каждый своем корабле. Экипаж состоял из самых отборных людей, которые точно так же постарались превзойти друг друга своим оружием и блеском военного убора. Все вместе имело скорее вид выставки, на которой афиняне хотели показать другим грекам свою силу и свое богатство, чем вид действительных приготовлений для похода ни врагов. Как скоро экипаж стал на борт и все было перенесено на корабли, раздалась сигнальная труба и наступила торжественная тишина. Герольд во имя всего флота произнес молитву, слова которой повторялись всеми на каждом корабле и всем народом на берегу; задымились благоуханиями жертвенные алтари, все войско совершило возлияния из золотых и серебряных чаш и запело пэан. вслед за тем потянулись длинной линией корабли из гавани в открытое море, напутствуемые молитвенными благожеланиями оставшейся толпы, которая смотрели вслед удаляющемуся флоту с гордыми мыслями о победе, У иного, однако, быть может, тяжело сжималось сердце при виде друзей, исчезающих в далекой, неверной дали.

Флот плыл вокруг Пелопоннеса к Керкире, где, согласно условию, явились союзники со своими кораблями и вооруженным контингентом. Теперь составилось всего: имеете 136 военных кораблей с 5100 гоплитов, 480 стрелков из лука, 700 родосских пращников. 120 мегарских легко вооруженных, 30 всадников; сверх того, было 30 перевозных кораблей, нагруженных хлебом, имея в то же время при себе и хлебопеков, и плотников, и ремесленников разного рода. С корабельной прислугой и теми служителями, которые следовали за вооруженными, всего войска было около 36000, не считая ремесленников и всех, посаженных на судах провиантских. Тремя отделениями, распределенными между тремя полководцами, спускались корабли вниз по восточному берегу Италии, направляясь к Сицилии.

Относительно военного плана мнения полководцев были различны. Никий, против воли принимавший участие в походе, старался удержать предприятия в самых тесных границах; по его мнению, следовало привести в порядок дела Егесты, что было первоначальной целью экспедиции, потом плыть вдоль берегов Сицилии, дабы показать свою силу прочим государствам, и если не представится случая ко вмешательству, направиться обратно домой. Ламах хотел плыть прямо на Сиракузы, на главного врага, и покорить его, прежде чем он успеет вполне вооружиться. Алкивиад, напротив, советовал приобрести сначала точку опоры в Сицилии, именно город Мессину силой или кротостью склонить на свою сторону другие города и уже затем соединенными силами плыть на Сиракузы. Этот последний план и был принят; но так как Мессина не захотела передаться афинянам, то они заняли сначала Наксос и Катану. Когда Алкивиад только что хотел попытать свое счастье в переговорах с Сикелиотами — в Катане явилась Саламиния, государственный корабль афинский, чтобы отвезти Алкивиада домой, где ему следовало дать ответ по важному обвинению. Алкивиад последовал приглашению, но дорогой убежал в Спарту, напрягал все усилия, чтобы побудить спартанцев к войне против Афин и тем отомстить за себя отечеству, в котором его преследовали и теперь осудили на смерть.