Чужак в стране чужой - Роберт Хайнлайн

— Джубал, перестань.

— А чего ты его не спросишь?

Нельсон спросил.

— Я их надумал, — объяснил Майкл.

— Вот это точно, подтвердил Джубал. — Он их «надумал». Неделю назад он был в кошмарном виде — бледный, тощий, как хворостинка, вялый. Словно всю жизнь просидел в подземелье — да так оно, наверное, и было. Я велел ему поднабраться сил, что он и сделал.

— Это каким же образом? — с сомнением спросил Нельсон. — Зарядка и упражнения?

— Плавал и довольно много.

— Несколько дней бултыхания в бассейне — и он выглядит так, словно несколько лет ворочал железо! — Нельсон сосредоточенно нахмурился. — Я знаю, что Майк умеет управлять любой своей мышцей, даже теми из них, которые у нормального человека функционируют непроизвольно. Такая способность встречается, хотя и редко. Но в данном случае приходится предположить, что…

— Доктор, — ласково посоветовал Джубал, — а почему бы вам не признать, что ни хрена вы тут не грокаете?

— И то верно, — вздохнул Нельсон. — Одевайся, Майкл.

А ведь гости все еще не знали подробностей.

— С деньгами я поступил просто, — начал Джубал. — Нужно было их связать, причем таким образом, чтобы драка не началась ни при каких мыслимых условиях, даже после смерти Майка. При таком прискорбном повороте событий в действие вступает пункт соглашения, отбирающий у Дугласа контроль над капиталом. Но Кун и прочие уверены в обратном — в том, что смерть нашего брата по воде закрепляет этот контроль навечно. Почему уверены? Они получили информацию, поступившую из очень надежного источника, сиречь — от меня. Будь я волшебником, так попросту отнял бы у него все, до последнего гроша. Эти…

— Но почему? — удивленно перебил его капитан.

— А вот ты, шкипер, — повернулся Харшоу, — ты мог бы назвать себя состоятельным человеком? Я имею в виду — по-настоящему богатым.

— Я?! — фыркнул ван Тромп. — Жалование, в перспективе — пенсия, заложенный-перезаложенный дом и две дочки в колледже. Хорошо бы стать богатым — только как?

— Ничего хорошего. Тебе бы не понравилось.

— Вы только его послушайте! Да если бы у тебя самого две девицы на горбу сидели…

— Я поднял на ноги четырех — и залез в долги по самые уши. Одна из них стала большой знаменитостью — только она теперь не Харшоу, взяла фамилию мужа. По той, единственно, причине, что папаша у нее — старый безобразник, а не уютный зеленый бугорок, на который можно раз в год возложить анютины глазки. Остальных образование не испортило, поздравят с днем рождения — и снова забудут. Я распространяюсь о своем потомстве только затем, чтобы показать — отцу почти никогда не хватает его доходов. А почему ты не уйдешь в какую-нибудь фирму? За одно только имя они заплатят тебе в несколько раз больше теперешнего. Неужели никто не предлагал?

— Это совершенно неважно, предлагали или нет, — чопорно кивнул ван Тромп. — Я — профессионал.

— В смысле, что никакие вонючие деньги не разлучат тебя с космическим кораблем?

— Деньги бы тоже не помешали.

— От малых денег мало толку. Дочери могут растранжирить ровно десять процентов того, что зарабатывает рядовой папаша. Закон природы, именуемый отныне «Законом Харшоу». Но настоящее богатство — когда для одного только поиска дырок в налоговом законодательстве требуется содержать целую армию жуликов, — такое богатство приковало бы тебя к земле столь же верно, как и отставка.

— Ерунда! Вложи все в государственные бумаги, а потом стриги себе купоны.

— Человек, способный разбогатеть, так никогда не сделает. Получить большие деньги совсем не сложно — всего-то и требуется, что положить на это дело всю свою жизнь. И работать, работать, работать, работать преданно и неустанно. Не в твоем это стиле, капитан. Ты совсем не хочешь зарабатывать деньги — ты хочешь их тратить.

— Совершенно верно, сэр! Вот я и не понимаю, чего это ты решил отнять у Майка его богатство.

— Чего? А вот того. Большое богатство — настоящая чума, разве что делать деньги — единственная твоя страсть и ты балдеешь от самого процесса. Да и тогда остаются серьезные заморочки.

— Знаешь, Джубал, на кого ты сейчас похож? На евнуха, рассуждающего о преимуществах безбрачия.

— Возможно, — согласился Джубал. — Способность человека объяснять свои недостатки и достоинства поистине безгранична, и я здесь совсем не исключение. Подобно вам, сэр, я интересуюсь деньгами исключительно в смысле их потратить, а потому — опять же подобно вам — никогда не разбогатею. С другой стороны, никогда не появлялась опасность, что я не сумею наскрести скромные средства, необходимые для удовлетворения моих низких пороков, ибо на это способен любой человек, достаточно сообразительный, чтобы не делать мелкий прикуп. Но богатство? Большое? Ты же видел сегодняшний фарс. Ну и как ты думаешь, мог бы я переписать сценарий таким образом, чтобы захапать все себе, — стать управляющим, фактически хозяином, отдаивая в свою пользу любую, какую только душа пожелает часть дохода? И при этом устроить все так, чтобы Дуглас меня поддержал? Майк мне доверяет, я его брат по воде. Неужели мне было бы трудно спереть его состояние?

— Д-да… пожалуй, что и так.

— Не «пожалуй что», а совершенно точно. Ибо наш Генеральный секретарь гоняется за деньгами ничуть не больше твоего, он слышит только призывные фанфары власти — а вот я по этой части глуховат на оба уха. Гарантируй я Дугласу (со всеми подобающими реверансами), что состояние Смита так и останется оплотом его правительства, он спокойно отпустил бы меня с нахапанным.

Джубал содрогнулся.

— Сперва я думал, что это — единственный способ защитить Майка от стервятников, и пришел в полный ужас. Ты не можешь себе и представить, что это такое — большое богатство, какой это Морской Старик.{54} Сразу же появятся сотни просителей, они облепят тебя, как бомбейские нищие, и каждый будет требовать, чтобы ты поделился, чтобы ты кому-то что-то дал, чтобы ты куда-то инвестировал. Богатый человек становится подозрительным — ему редко предлагают честную дружбу; люди, которые могли бы стать его друзьями, слишком брезгливы, чтобы толкаться в толпе жадных рвачей, да и попросту побоятся, что их самих сочтут за просителей.

— Хуже того, ему придется все время боятся за своих близких. Вот ты, капитан, ты боялся когда-нибудь, что твою дочь похитят? Ты получал угрожающие письма?

— Что? Да помилуй Бог!

— Обладай ты таким богатством, какое свалилось на Майка, ты бы день и ночь держал при своих девочках охрану — и все равно не знал бы ни минуты покоя, ведь кто его знает, что там на уме у охранников. Ознакомься, если хочешь, с последней сотней похищений и ты увидишь, как часто их организуют самые доверенные люди — и как редко жертвы остаются в живых. Так стоят ли все эти деньги того, чтобы ради них рисковать жизнью своей дочери?

— А знаешь, Джубал, — задумчиво сказал ван Тромп, — я, пожалуй, останусь при своем перезаложенном доме.

— С чем я вас и поздравляю. Я хочу жить своей собственной жизнью, спать в своей собственной кровати — и чтобы никто меня не трогал! И вот получалось, что мне придется провести последние свои годы в конторе, отгородиться от всего мира армией секретарей да охранников и пахать на Майка, пахать с утра до вечера.

— А потом меня осенило. Ведь Дуглас — он все время так живет, у него и штат есть соответствующий. Если уж мы — ради свободы и спокойствия Майка — добровольно кладем к ногам нашего драгоценного Генерального секретаря всю эту огромную власть, почему бы не заставить его заплатить, взяв в комплекте с властью и безраздельно с нею связанную головную боль? И я совершенно не боюсь, что Дуглас что-то там сопрет — он не какой-нибудь там второразрядный политикан, у которого при виде каждой зеленой бумажки начинается обильное слюнотечение. А ты, Бен, не кривись, а моли лучше Бога, чтобы этот камень никогда не повесили на твою шею.

— Так что я повесил упомянутый камень на Дугласа — и теперь могу вернуться к своим цветочкам. Как я уже говорил, с деньгами все оказалось очень просто — нужна была только начальная идея. А вот ларкинское решение меня беспокоило, и беспокоило сильно.

— Не знаю, Джубал, — заметил Какстон, — по-моему, тут ты малость спсихел. Ну зачем был, спрашивается, весь этот цирк с «государственными почестями»? Пусть бы Майк попросту подписал отказ от всех прав, полагающихся ему по ларкинскому решению, — если они ему вообще полагаются.

— Ты знаешь, Бен, — вкрадчиво улыбнулся Джубал, — ты ведь вполне приличный журналист. Твои статьи даже можно читать. Иногда.

— Смотри-ка, поклонник объявился.

— Но вот понятия о стратегии у тебя чисто неандертальские.

— Ну, слава богу, — вздохнул Какстон. — А то я уже часом думал, что ты совсем теряешь форму.