Пассажир с детьми. Юрий Гагарин до и после 27 марта 1968 года - Лев Александрович Данилкин

и стала его социальной базой: “подлинный энтузиазм проявляли юноши и девушки и образованная часть населения” [25], тогда как “крестьяне, а также люди пожилые и необразованные” не обращали на парад внимания и “попросту занимались своими делами так, как будто ничего и не происходит”. “Похоже, они не вполне в состоянии уловить, в чем, собственно, состоит значимость полета” [25].

Впрочем, как всегда, жизнь оказывается богаче наших о ней представлений – и хорошую иллюстрацию этого тезиса мы найдем, если посмотрим, что происходило в те апрельские дни в Гжатске.

Анна Тимофеевна Гагарина, утром 12-го узнав о полете сына от невестки-радиослушательницы, инстинктивно поняла, что нужнее сейчас в Москве: “накинула телогрейку и побежала на железнодорожную станцию. Не помню, как добежала. Одно только сверлило голову: скорее к Вале! Юра просил ей помочь! Вот он что имел в виду! Скорее к Вале, к их детишкам…” Упоминание о телогрейке кажется скорее фигурой речи, синоним “впопыхах”, “наспех”, однако это иллюзия: Анна Тимофеевна пришла на вокзал буквально “в халате, в домашних тапках, поверху телогрейка”; о шоке, в котором она находилась, свидетельствует и то обстоятельство, что она забыла в кассе сдачу с десяти рублей – но не находила в себе сил даже вернуться к окошечку. Уже по дороге она была поражена количеством смеющихся людей – а на Белорусском вокзале куча людей размахивала плакатами “Ура Гагарину!” и радостно вопила: “Приземлился! Ура! Прилетел!” Заплакав от избытка чувств, она спустилась в метро; там ее принялись утешать: не время лить слезы, “человек поднялся в космос! Знаете? Его зовут Юрий Гагарин. Запомните!” [2].

Что касается ее мужа, Алексея Ивановича, то он в достопамятное утро шел в сторону реки Гжать, чтобы, переправившись на другой берег, поучаствовать в строительстве частного дома в составе бригады шабашников. У пристани плотника настиг незнакомый мужчина, чья речь о преодолении небесной тверди показалась Алексею Ивановичу неадекватной – особенно когда тот полез целоваться. Впоследствии выяснилось, то был секретарь Гжатского горкома партии; он и снабдил, заимообразно, “отца всемирного героя” необходимой для приобретения праздничной снеди суммой [73]. Современники вспоминают, что в дальнейшем к новому статусу – и своего, и сына – Алексей Иванович относился с простительным наиближайшему родственнику скепсисом: “Да какой он герой? Вот собаку послали в космос, так почему ей героя не дадут? Обычный парень, как все…” [77]. “Перигей я, конечно, понимаю. А что он еще в каком-то апогее был – не укладывается. И что Юрка за один час всю Землю облетел, не верю. Не мог он всю Землю. Мне вон, чтобы на шабашку добраться, и то полтора часа надо. А она вон – рядом” [73]. Впрочем, на язык ТАСС эти монологи переводились в несколько ином ключе: “родительское спасибо тебе, сынок, от всей семьи нашей, от твоих земляков-гжатчан… Продолжай и дальше высоко держать знамя Страны Советов, вырастившей и воспитавшей тебя” и т. п. [104].

Менее расторопные – или рангом пониже – московские журналисты атаковали тем временем братьев и сестру Юрия Алексеевича. Валерий Дранников, легендарный репортер, взявший первое интервью у Валентина, вспоминал, что его информант сам страдал от нехватки сведений: особенно беспокоил его касающийся брата вопрос – “он теперь с бабами сможет?” [48]. К слову сказать, вопрос этот будет волновать далеко не только В. А. Гагарина. Так, один из свидетелей, в 1964 году наблюдавших за пребыванием в Норвегии Ю. Гагарина и В. Быковского, рассказывает [49], как кто-то из публики спросил: “Ну а как там в космосе, насчет этого, ну как его…” В зале вначале раздался взрыв хохота. Потом публика притихла и с напряжением стала ждать ответа. В. Ф. Быковский, сделав небольшую паузу, как бы что-то обдумывая, улыбнулся и ответил: “Да так же, как и на Земле”. Многие, раз уж на то пошло, любопытствовали, влияет ли полет в космос на репродуктивные возможности человека. Когда у Титова в 1963 году родилась дочка, о чем писали иностранные газеты? Правильно: “voler ne rend pas stérile” – полеты в космос не делают мужчину бесплодным [50].

Особенно лакомым куском для прессы, естественно, была “жена астронавта”. Поначалу власти перестраховались – мало ли что она наговорит, и по чьему-то приказу Валентину Ивановну с детьми заперли в квартире [1] – в информационном вакууме. Здание меж тем уже осадили журналисты; в какой-то момент они уже привязали было веревку к крыше, чтобы спустить по ней человека на заветный балкон, и если бы не охранник… [3]. В какой-то момент шлюзы все же открылись – и в квартиру хлынули корреспонденты “от «Мурзилки» до «Правды»: фотографии со стен срывают, интервью берут. Валентина не может покормить грудью ребенка” [1]. К счастью, на помощь явились товарищи Гагарина, которые – не объясняя, кто они, но одетые в красноречивые летные куртки – выпроводили всех посторонних.

Уже через несколько часов карантин был снят, и Валентину Ивановну с детьми эвакуировали в Москву на встречу с Юрием Алексеевичем. Воспользовавшись отсутствием семьи, власти, будто крутанув поворотный круг на сцене, полностью поменяли декорации: из двухкомнатной квартиры Гагарины, сами о том не зная, переехали в четырехкомнатную того же дома: она сложилась из “трешки”, где раньше жили космонавты-холостяки Иван Аникеев, Валерий Быковский и Дмитрий Заикин, и еще одной смежной квартиры в другом подъезде; стену между ними сломали[40].

Вскоре место строителей заняли служащие доставки в военной форме [3].

В секретном перечне “подарков Ю. А. Гагарину” (Распоряжение Совета Министров СССР от 18 апреля 1961 года) упоминаются автомашина “Волга”[41] (черная, естественно; “только Юрий сел за руль, как машина «уткнулась» в водосточную трубу. Его товарищ только засмеялся, выгнал Юру с водительского места и сам сел за руль” [59]), телевизор “Рубин”, радиола “Люкс” и еще несколько небрендированных электроприборов (стиральная машина, холодильник, пылесос), единиц мебели (меблировка спальни, столовой, детской, кабинета, кухни; ковровые дорожки; пианино) и домашнего текстиля (постельное белье – шесть комплектов. Одеяла – две штуки) [35].

Помимо товарной составляющей премии, была, ожидаемо[42], еще одна – которая вызывала нездоровый интерес советских шутников всех мастей: “Куда сел Юрий Гагарин, возвратясь из космоса? На кучу денег” [66]. Действительно, самому Гагарину пришлось экстренно распихать по карманам 15 тысяч новых рублей; его родителям, двум братьям и сестре вручили пачки потоньше по тысяче рублей [35].

Несмотря на то, что на пресс-конференции на вопрос, много ли он зарабатывает и стоит ли быть космонавтом, Гагарин ответил – “Если ради денег, то настоятельно советую: не стоит” [115], зарабатывал он и после полета, по советским меркам – и уж тем более по сравнению с самим собой – дополетным, весьма прилично; так что и четыре года спустя по стране циркулировали остроты насчет “кинотеатра имени Гагарина” – с утренним сеансом “Два гроша надежды” и вечерним – “Бешеные деньги” [66].

Так или иначе, к утру 14 апреля все семейство Гагариных, к их изумлению, в полном составе было переправлено