Том 3. Лорд Аффенхем и другие - Пэлем Вудхауз

Он лихорадочно огляделся. Пламмер уже говорил, что он недостоин леди Мод, повторяя это снова и снова в разных вариантах. Джордж от всей души был с ним согласен, но слушать такое не хотел. Он хотел уйти. Но как? Возьмем Леонарда: тот — прыгал. Кто-то сказал бы: если сделал один, сделает и другой. Но человек человеку рознь. Один человек, связанный с цирком, мог сигануть с крыши Мэдисон-Сквер-Гардена прямо на наклонную доску, удариться об нее грудью, сделать несколько сальто, достичь земли, шесть раз поклониться и спокойно уйти домой. Это — дар. Он есть, или его нету. У Джорджа его не было. Как ни трудно слушать Пламмера, продирающегося сквозь предложение, инстинкт говорил ему, что закрутиться в воздухе, дав ветвям, когда-то удерживавшим Леонарда, сомнительный шанс — еще труднее. Нет, ему не остается никакой возможности, кроме…

Пламмер уже перешел к рассказу о том, как этот брак порадует его матушку.

— Ф-фью!

Джордж оглянулся и прислушался. Нет, ничего. Лишь отдаленный собачий лай, еле слышимые завывания вальса, птичий щебет да неприятный голос, говорящий, что слухи о скандале, случившемся два года назад, несколько преувеличены, та девица его неправильно поняла.

— Ф-фью! Эй, вы!

Да, кто-то звал его сверху. Ангел? Нет, Альберт, торчавший из окна футах в шести вверх по стене. Джордж, привыкший к темноте, различил, что тот жестикулирует, показывая, что у него имеются какие-то интересные сведения. Поглядев чуть в сторону, он увидел свисающую вдоль стены веревку и поймал конец. Это была не веревка, а простыня, связанная узлами.

Сверху донесся хриплый шепот.

— Вы живы там?

Джордж как раз намеревался остаться живым еще по крайней мере лет пятьдесят; стоя же на балконе и перебирая руками неверную простыню, он живо воображал, что подвесь он на ней, над черной бездной, семьдесят килограммов, и живым он останется секунд пятьдесят, а каким станет потом, одному Богу известно. Он знал о связанных узлами простынях. Он читал сотни историй, в которых герои, героини, плуты и даже негодяи проделывали с их помощью бесшабашные подвиги. Но это не обнадеживало. Одно дело читать, как люди проделывают глупости, другое — проделывать их самому. Он подергал Альбертову простыню, пробуя ее на прочность; никогда не приходилось ему иметь дело с чем-либо столь нестабильным. (Мы называем этот предмет Альбертовой простыней для удобства изложения. На самом деле то была простыня Реджи Бинга, и когда Реджи вернулся к себе в очень ранний час и обнаружил этот предмет связанным в узлы, он слишком поспешно — ведь он был простодушен — заключил, что это сделал, розыгрыша ради, его закадычный друг Джек Феррис, приехавший из Лондона специально, чтобы повидаться с лордом Бэлфером в условиях тяжелых испытаний — такого вот празднования. Тогда он пошел и вылил в постель Джека кувшин воды. Жизнь — это жизнь, сплошная череда недоразумений и непродуманных поступков. Абсолютно!)

Альберт начинал проявлять признаки нетерпения. Он ощущал себя великим полководцем, который принял отличное стратегическое решение, но армия никак не выполняет его. Многие мальчики, увидев Пламмера, входящего в комнату, подслушав у замочной скважины, поняв, что Джордж должен где-то спрятаться, и сообразив, что спрятаться он мог только на балконе, растерялись бы и недоумевали, что делать дальше. Но не таков Альберт. Метнуться наверх, в комнату Реджи Бинга, сорвать с кровати простыню, привязать один конец к спинке, а всю ее связать узлами и выбросить другой конец в окно было делом трех минут. И вот теперь Джордж, которому только и оставалось, что детская забава — вскарабкаться вверх, своей мешкотней подвергает риску успех всего плана. Альберт сердито дернул простыню.

Хуже придумать он не мог. Джордж уже почти решился рискнуть, и вдруг простыня вырвалась из рук, словно живое существо. Мысль о том, что это могло произойти, когда он уже повис бы в воздухе, и о том, что бы из этого вышло, бросила его в холодный пот. Он отступил на шаг и уселся на балконных перилах, как на насесте.

— Ф-фью!

— Нечего фьюкать, — раздраженным шепотом отвечал Джордж. — Я и сам могу фьюкать. Всякий дурак может фьюкать.

Весьма вероятно, что он так и болтался бы на перилах до конца дней, отстраненным взглядом оценивая простыню, если бы Пламмер нечувствительно не подтолкнул его под руку. В эти последние полминуты Пламмер расстрелял свою обойму. Он сказал все, что может человек сказать, многое — дважды, и теперь замолчал. Все было кончено. Приговор вынесен.

— Пожалуй, — печально произнес он, — мне не помешает глоток воздуха.

Слова его громом отозвались в ушах Джорджа. Он соскочил с перил, как преследуемый кузнечик. Если Пламмеру нужен глоток воздуха, он пойдет за ним на балкон. Остается одно. Может быть, это — скоропостижный и безвременный конец, но медлить дальше нельзя.

Джордж ухватился за простыню — она показалась ему свитой из паутины — и повис на ней.

Мод выглянула на балкон. Ее сердце, остановившееся было, когда отвергнутый открыл дверь и ступил под тихий свет звезд, снова застучало. На балконе никого не было, лишь пустота да Пламмер.

— Вот отсюда, — горестно сказал Пламмер, вглядываясь в темноту, — выпрыгнул этот, как его там, при этом… ну, короле…

Волна чистейшего восхищения окатила Мод. Чтобы не скомпрометировать ее, он, Джордж, совершил прыжок Леонарда. Какое благородство, какая смелость! Если бы Джордж, сидящий на кровати Реджи Бинга, разглядывая островки кожи, оставшейся на ладонях и коленях прочитал ее мысли, он бы почувствовал, что вознагражден за увечья. — Так и тянет прыгнуть, — сказал Пламмер и безрадостно засмеялся. — Ну, ладно. Пойду-ка я вниз, выпью бренди с содовой.

Альберт отвязал простыню от спинки кровати, скомкал и засунул под подушку.

— А теперь, — сказал он, — можно и выкурить сигаретку. Великим и могучим умам тоже нужна минута отдыха.

Глава XIV

Теперь надо было попасть домой, и поскорее. Снова увидеться сегодня с Мод уже не удастся. Они встретились, их разметало по сторонам. Бороться с Судьбой — бесполезно. Лучше признать поражение и надеяться, что в следующий раз она будет благосклонней. Больше всего на свете хотелось Джорджу оказаться подальше от этого блеска, от этого сказочного бала, от этого созвездия прекрасных дам и галантных кавалеров, в тиши и уюте своей качалки, где уже нечего опасаться. Чувство долга было бы радо послать его обратно, на пост, и честно отработать соверен, уплаченный ему за труды, оно было бы радо — но своего не дождалось. Если британская аристократия хочет прохладительных напитков, пусть достает их сама, с него — довольно.

Если Джордж считал, что они с аристократией квиты, то аристократия так не считала. В холле он повстречался с тем членом этого ордена, которого совсем не желал бы встретить.

Лорд Бэлфер пребывал отнюдь не в праздничном настроении. В поздние ночные часы у него болела голова, танцор он был никакой, и сказочный бал так же наскучил ему, как Джорджу. Но, будучи средоточием и первопричиной ночного торжества, он должен был на нем присутствовать, словно капитан, покидающий корабль последним, или юнга на горящей палубе. Несколько часов подряд он пожимал руки совершенно незнакомым людям и принимал поздравления; будь он даже кроликом, он не мог бы встретиться с такой ордой родственников и знакомых. Связи Бэлферов охватывали большую часть Англии; двоюродные, троюродные и даже четверо- (и так далее) — юродные родственники практически из каждого графства, что только есть на карте, седлали коней и шли походом к гнезду своих предков. Сказывалось и напряжение сил — нелегко быть приветливым со всеми. Как героиня поэмы, любимой его сестрою, он истомился и хотел выпить. Джордж был как нельзя более кстати.

— Отнесите в библиотеку бутылочку шампанского.

— Сию минуту, сэр.

Эти слова сами по себе звучат вполне невинно, но для Джорджа, который желал бы оставаться в тени, выбор оказался самым неудачным из всех возможных. Если бы он просто кивнул и удалился, лорд Бэлфер скорее всего даже и не взглянул бы на него. Перси был не в том состоянии, когда требуют точного соблюдения протокола. Но когда к тебе всю жизнь обращались «ваша милость», простое «сэр» звучит подозрительно. Лорд Бэлфер окинул лакея взглядом, в котором тонко смешались нарекание и обида — но тут же обе эти эмоции уступили место изумлению. В горле у него булькнуло.

— Стойте! — крикнул он повернувшемуся было Джорджу.

Перси был поражен, разум его раздваивался. С одной стороны, он готов был подтвердить под присягой, что стоящий перед ним человек сбил с него шляпу на Пиккадилли. Лишь только он взглянул на него попристальней, сходство поразило его, как удар молнии. С другой стороны, сходство — штука ненадежная. Он не забыл ужаса и унижения, испытанных им в четырнадцать лет, когда довольно уютная женщина на Паддингтонском вокзале назвала его «дорогуша» и обняла, приняв за своего племянника Филипа. Нет, сорваться нельзя. Свара с ни в чем не повинным лакеем, да еще вслед за этим полицейским, может создать впечатление, что у него вошло в привычку нападать на людей низшего класса.