Живой Есенин - Антология

Я шел от Пречистенских (Кропоткинских) ворот к Никитским. На бульварах голые деревья стояли по колено в снегу, по мостовой плелись на санях редкие извозчики, покрикивая и постегивая своих отощавших лошадей, а ближе к тротуару москвичи-счастливцы везли на саночках только что выданные учрежденческие пайки. Окна в верхних этажах домов кой-где были забиты фанерой, внизу на стенах клеили манифесты, приказы и экстренные выпуски газет, в воротах, еще обитых досками, продавали полученную по карточкам махорку и газету для цигарок. Напялив на себя две кофты, две юбки, шубу, надев валенки и повязав голову платками, расторопная тетка торговала у Арбатских ворот пшенной кашей: поставила кастрюлю на жаровню, села на низкий стульчик и юбками прикрыла свое торговое заведение.

От Никитских ворот я пошел мимо кинотеатра «Унион» (ныне Кинотеатр повторного фильма) и нагнал Есенина. Он увидел в моих руках стопку книг, журналов, брошюр и спросил:

– Что несешь?

– Я случайно встретился с графом Амори.

– С графом Амори? – удивился он. – Зайдем к нам!

Разговор происходил неподалеку от книжной лавки «Артели художников слова», и мы вошли туда. Есенин сказал, что сейчас я расскажу о графе Амори. Кожебаткин, в выутюженном, но повидавшем виды костюме, в белой манишке и воротничке, в коричневом галстуке, потер худые руки и пустил первую стрелу иронии:

– Ах, великий писатель земли русской еще изволит здравствовать!

Айзенштадт, сняв очки, склонив голову и приблизив какую-то старинную книгу почти к левому уху, рассматривал одним глазом пожелтевшие страницы. Он тоже был в чистеньком старом костюме, в шерстяном жилете и уцелевшем от довоенных времен черном галстуке бабочкой.

– Нет, эту книгу не возьмем, – сказал Давид Самойлович женщине и ответил Есенину: – Иду, иду!

Я не был подготовлен к тому, чтобы рассказывать о графе Амори. Да и знал о нем немного. В дореволюционное время граф выпускал продолжение романов: «Ключи счастья» Вербицкой, «Яма» Куприна, «Похождения мадам X» и т. п.

Я начал свой рассказ с того, что был в общежитии Революционного Военного совета у Пречистенских ворот.

– Заходил к старому другу? – спросил Кожебаткин ехидно.

– Заходил по делу устного сборника, – ответил я, – который веду в клубе Реввоенсовета.

Потом, продолжал я, пошел в буфет общежития, а у меня под мышкой были первые сборники, изданные имажинистами, и рукописные книжечки. Когда я завтракал, ко мне подошел напоминающий провинциального актера мужчина: среднего роста, с брюшком, рыжий, с невыразительным лицом и хитрыми серыми глазками. Глядя на мои сборники и книжечки, он спросил, не пишу ли я стихи. Услыхав утвердительный ответ, мужчина отступил на шаг, отвесил церемонный поклон и представился:

– Продолжатель сенсационных романов – граф Амори.

– Ах, сукин сын! – воскликнул Есенин так непосредственно и весело, что мы захохотали.

А я, чтобы не растекаться по древу, сказал, что граф повел меня в свой «кабинет», заставленный кастрюлями и бутылками, и дал мне «Желтый журнал», который выпускал после Февральской революции.

Есенин взял один номер и прочел вслух: «Ему, Бульвару, его Разнузданности, Безстыдству улицы, где все честнее и ярче, чем в тусклых салонах, мои искренние пожелания, мои мысли и слова»…

– Почти манифест! – проговорил Айзенштадт.

Мариенгоф листал другой номер «Желтого журнала».

– Это не так плохо для графа, – сказал он и прочитал нам: – «Когда мне говорят: вор! плагиатор! я вспоминаю глупую рожу рогатого мужа, который слишком поздно узнал об измене жены».

– Циник! – произнес с возмущением Айзенштадт. – Наглый циник!

– В философской школе циников был Диоген… – начал было Мариенгоф.

– Днем с фонарем искал человека! – подхватил Кожебаткин.

– Диоген был против частной собственности! – перебил его Есенин. – Жил в глиняной бочке! А вы, Александр Мелентьевич, в плохо натопленной комнате не желаете почивать!

Сергей взял из моей пачки брошюрку «Тайны русского двора» («Любовница императора»), которую граф Амори издавал в Харькове выпусками с продолжением, пробежал глазами несколько строк и засмеялся:

– Вот разберите, что к чему? – предложил он. – «Зина встречается с Распутиным и, благодаря демонической силе, которую ученый мир определил как „половой гипноз“, приобретает ужасное влияние на молодую девушку».

Мы засмеялись.

– Ты не знаешь, – спросил Сергей, – как настоящая фамилия графа?

– Пузырьков!

– Их сиятельство граф Пузырьков! – подхватил Кожебаткин.

Я рассказал, что видел написанный маслом портрет графа Амори в золотой раме: граф в красных цилиндре и пальто, с большой рыжей бородой.

Айзенштадт взял из моей пачки написанный красками от руки плакатик: «Дешевые, вкусные обеды в столовой, напротив храма Христа спасителя, дом 2. Граф Амори!»

– Конец продолжателя сенсационных романов! – проговорил Давид Самойлович.

Вдруг Есенин спросил, какой знаменитый писатель выпустил первый том романа, а второй, подложный, издал прохвост вроде графа Амори. Все молчали. Айзенштадт сказал, что кто-то издал продолжение романа Ариосто «Неистовый Роланд». Но это не было ответом на вопрос Сергея, и, наконец, он после большой паузы объяснил:

– Второй, подложный, том «Дон Кихота» Сервантеса выпустил некто под псевдонимом Авельянеды. После этого вышел второй том «Дон Кихота» Сервантеса…

И он стал с присущей ему горячностью поносить грабителей идей и сюжетов, которые из-за своей алчности и бедности ума крадут, да еще уверяют, что в мире нет ничего нового!..

– Вижу, Сергей Александрович, – заявил Айзенштадт, – вы не зря забираетесь по лестнице под потолок!

– Сергей Александрович хочет, чтоб его кругозор был возможно выше! – поддержал его Кожебаткин.

Оба сказали правду: для Есенина книжная лавка «Художников слова» была одним из его университетов. Через мои руки в очень скромной лавке «Дворца искусств» проходило немало замечательные книг. Во много раз больше поступало их на полки «Художников слова», и, разумеется, Сергей не пропускал их мимо.

Когда я уходил, увидел, что он, взяв с полки какую-то книгу в серой обложке, собирается лезть наверх. Я заглянул на обложку: это были «Персидские лирики», вышедшие в издании Собашниковых в 1916 году. Эту даже по тем временам редкую книгу я видел у Есенина и дома в Богословском переулке. Он сказал мне:

– Советую почитать. Да как следует. И запиши, что понравится.

Я проштудировал переводы с персидского академика Ф. Е. Корша, после его смерти отредактированные профессором А. Е. Крамским и дополненные переводами И. П. Умова. Я вернул книгу Есенину, он, как потом говорила Галя Бениславская, не раз читал ее и знал почти наизусть. Была эта книга у него под рукой, когда он жил в конце 1924 года на Кавказе. Невольно возникает вопрос: неужели там, только пользуясь этой книгой, ни разу не побывав в Персии, Есенин смог написать свои «Персидские мотивы»?

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});