Побег через Атлантику - Петр Заспа

капитан-лейтенант, вам всё понятно?

– Вы объяснили так доходчиво, что понял бы даже безголовый пень.

– Тогда пару слов о ваших дальнейших действиях, и вам лишь останется нас проводить.

– Один вопрос, герр Шмидт, – вспомнил Зимон. – Не появлялась ли у этих берегов лодка моего боевого друга обер-лейтенанта Гейнца Шеффера?

Услышав имя Шеффера, ни слова до этого не понимавший комиссар полиции неожиданно переглянулся со Шмидтом.

– Нет, – безучастно заметил Шмидт. – Никто здесь о таком не слышал. Ещё вопросы есть?

– Что будет с моим экипажем?

– Ничего не могу обещать, но будьте готовы, что вы его больше никогда не увидите. Местные имеют на вас большой зуб, и переубедить их будет ох как непросто. А чтобы у вас, Зимон, не возникало глупых мыслей, с дежурства у побережья уже отозваны два эсминца. Утром они будут здесь. На рассвете один из них подойдёт к лодке. В это время весь экипаж должен находиться на палубе без оружия, флаг спущен, все люки открыты. Выполняйте их приказы – и ещё поживёте.

– В лагере или тюрьме?

– Всё зависит от вас. Возможно, что до ограничения свободы не дойдёт. Не забывайте, что вы на территории государства, где хотя бы пытаются показать миру, что соблюдают международные законы. Итак, командир, всё, что вы должны были знать, вы уже знаете. И даже больше. Я тоже немец, и о войне знаю не по газетам. Всё, что я мог для вас сделать, я уже сделал. Остальное зависит от вас. На этом наша встреча подошла к концу.

– Мы ещё увидимся, герр Шмидт? – спросил Зимон.

– Не думаю.

После того, как прибывшая делегация исчезла на трапе, в центральном посту ещё долго царило растерянное молчание.

– Что это было? – наконец произнёс Бауэр. – Нас арестуют? Мы для того проделали такой путь, чтобы оказаться за решёткой? Все эти муки – для того, чтобы поселиться в камере? А кто говорил, что мы плывём к друзьям? Где омары, вино с аргентинских виноградников, встреча с нашей диаспорой? Командир, это ведь ваши слова! Этот Шмидт и есть все наши немцы?

– Заткнись.

– Заткнуться?! Нас привели как баранов на бойню, а я должен заткнуться?

– Им ничего не доказать. Если мы все будем стоять на своём, то не пройдёт и месяца, как все будем свободны. Да, допросов не избежать. А потому, пока ещё есть время, будем готовить каждого.

– А как быть с японцем?

– С Мацудой? – удивился Зимон. – Что ты хочешь сказать?

– Я ему не верю!

Оглянувшись на прикрытый люк, Зимон задался вопросом, может ли Тадао их слышать, и, понизив голос, произнёс:

– Бауэр, не будь идиотом, его стойкости хватит на весь экипаж. Он не скажет лишнего даже под пыткой.

– Почему же? Какое дело ему до нас, немцев? Он давно мечтает вернуться в Японию, и что ему мешает рассказать всю правду в обмен на сделку? А если ещё здесь есть их посол, то это вопрос одного дня. Они там на своём японском пощебечут, и потом он в Токио, а мы по камерам.

– По себе судишь?

Как ни хотел Зимон этого избежать, но находившийся в соседнем отсеке Тадао их всё-таки услышал. Люк резко распахнулся, японец, согнувшись, вошёл, выпрямился и, пристально взглянув в глаза первому помощнику, мрачно произнёс:

– Здесь, кажется, упоминали моё имя?

Лицо его было бледно, губы сжаты, глаза под нахмуренными бровями сверкали. Бауэр посмотрел ему в глаза и судорожно сглотнул.

– Русский! – вдруг выкрикнул он, отступив на шаг. – Вот наше слабое место! Давно надо было его прикончить! Этот точно всё расскажет!

– Русского я беру на себя, – вдруг вступился Адэхи.

– Правильно! Ты его на лодку взял, ты и убей! – обрадовался Бауэр.

– Никто его не тронет, и я обещаю, что он будет говорить то же, что и остальные.

– И ты? – мрачно скрипнул зубами Бауэр. – Здесь все против меня. А что скажет команда? Вы, командир, как всегда всё решили за нас. Хотя если бы не ваша дурацкая атака на бразильца, мы бы сейчас не сели в эту лужу. А теперь вы говорите нам – вас будут допрашивать, но вы проявляйте стойкость. Нас почти тридцать человек, и вы уверенны, что каждый проявит эту чёртову стойкость?

– Что ты предлагаешь? – устало спросил Зимон.

– Бежать! Бежать, пока не поздно! Там, снаружи, – Бауэр поднял палец, указывая на люк рубки, – ночь, как угольная шахта, и дождь стеной. Мы уйдём незамеченными.

– Навозная муха родила очередную глупость. Уверен, что крейсеру по соседству поручили за нами присматривать. И потом, наши топливные баки пусты. Доползли почти что на парах солярки. Куда мы уйдём?

– Добудем топливо как тогда, с англичанином. Под орудием ещё нетронутый запас снарядов и осталась одна торпеда. Есть, чем отправить на дно любого.

– Опять?

– Это лучше, чем сидеть в аргентинской тюрьме.

– Тебя ещё никто туда не посадил. Прекрати истерику и собери экипаж. Пора сочинить достоверную легенду и вдолбить в каждую голову. Чем крепче, тем больше шанс на дегустацию аргентинского вина. Ты же этого хотел? А Шмидту я не верю. Шеффер здесь. Может, я и прищуриваю глаз, но когда врёт он, это написано у него на лбу. Поверьте мне, всё сложится хорошо. Будет и мирная жизнь, и вино на ранчо. Собирай команду, я хочу поговорить без громкой связи, глаза в глаза.

Но, кажется, перспектива спокойной жизни на ранчо в пампасах Бауэра уже не прельщала. Он нахмурился, задумался, словно решал непосильную математическую задачу, а потом вдруг выпалил с вызовом, обрушив на Зимона всю накопившуюся ненависть:

– Пусть будет так! Я соберу людей. И тогда пускай они сами решат и укажут на виновника всех наших бед! А сначала мы их спросим, за чей они план? Мой, который сохранит им свободу, или выберут путь в тюрьму? Если за второй вариант, вот тогда и будем высасывать из пальца дурацкую легенду.

– Нет никакого «твоего плана»! – Зимон встал, всем своим видом показывая, что спор окончен. – И быть не может! А свой щенячий скулёж можешь отправить под хвост дворовым собакам. Пока ещё я командир! Дёрнись мы, и нас тут же начнут преследовать, а лодка не выдержит ещё одну, даже самую лёгкую атаку. Она измотана так же, как экипаж. И если я решил, что ставлю точку в этой войне, то назад дороги нет. Всем свободным от вахты собраться в носовом кубрике, прочистить уши и слушать каждое моё слово.

Клим свободным от вахты не был, а потому остался в электромеханическом отсеке, наблюдая за стрелками приборов аккумуляторов и яростно борясь