Сердце Маски 1 - Алексей Владимирович Калинин

им. В конце концов, вы последняя надежда этого мира. Без вас он скатится в черноту и снова попадет под власть драконов. Богам всё мало — они жаждут смертей и всё более острых ощущений. Возможно, скоро пойдет война между материками и Великим островом — ты должен это предотвратить.

— Чего-то очень много всего нагрузили на наши хрупкие плечи, — сказал я. — Может, я просто убью Ни Зги, да и покончим с этим?

Феникс начал бледнеть и растворяться в темноте.

— Эй, ты чего? Что за манера уходить без прощания?

— Прощай, Сиджар Грозный. Прощай, Евгений Стариков… Восстаньте же, потомки Финиста, Ясного Сокола!

Я снова остался в темноте. Вот и пообщались. Наплел тут с три короба, а по существу ничего не сказал. Только возьми, мол, ржавый меч. Ну ничего себе подарочек. От горящей птицы я ожидал большего.

— Ну и наплел он тут с три короба, — задумчиво проговорил Евгений. — А нам расхлебывай…

Меня потащило куда-то прочь. Куда именно потащило — я не мог сказать, поскольку вообще ничего не видел и не слышал. Возможно, меня и не тащило, а только я придумал это.

Однако, вскоре я услышал голоса и устремился на голоса — хоть какое-то развлечение…

Из состояния полета меня швырнуло в состояние тела. Вот прямо-таки взяло и шарахнуло. Я почувствовал и руки, и ноги — вроде всё было на месте. Но болело та-а-ак жутко, что хоть волком вой…

Когда я открыл глаза, то сразу же охнул и постарался отползти подальше — надо мной склонилась такая страшная рожа морщинистой старухи, что если она будет загорать на кукурузном поле, то ни одна ворона не приблизится на километр. Мало того, что вороны будут облетать это место, так они ещё разом поседеют и начнут заикаться.

— Проснулся-таки, голуба лысая, — прошамкала старуха. Она подняла глаза и позвала. — Туф Ля, твой спаситель проснулся!

Я огляделся. Моё тело находилось в бедной хибаре, освещенной тремя лучинками, которые нещадно дымили. Я лежал на грубой циновке, абсолютно голый и утыканный иглами, как дикобраз. На тростниковых стенах висели принадлежности сапожника: шила различной длины и куски дратвы.

Возле выхода еле теплился сложенный из камней очаг. На нем крепился небольшой котелок, возле которого колдовал чем-то знакомый старик. Я точно его где-то видел, но вот где именно — не мог вспомнить.

Старуха подняла с пола плошку, плюнула туда тягучей черной слюной и начала что-то разминать деревянным пестиком. Это «что-то» явно предназначалось для меня.

— Эй, старуха, убери это от меня, — покачал я головой. — Убери, а то заставлю саму всё это съесть.

— Ну и глупец, — буркнула старуха. — Я же ради тебя стараюсь. Тебя Ни Зги почти убил — еле-еле выходила. Всё какую-то околесицу нес про жар-птиц и фениксов…

Чего?

Так это мне всё привиделось?

Вот тебе и здрасте! Значит, я никакого подарка не получу?

Жаль, а то волшебный меч оказался бы мне очень кстати.

Или получу? Слишком уж всё было реальным…

— Что произошло? — спросил я у старика, поскольку он мне показался более вменяемым, чем старуха. — И почему мне знакомо твоё лицо?

— Ты не помнишь меня, добрый монах Ни Кто? А ведь я тот самый сапожник, которому ты подарил целое состояние, когда у меня не было денег, чтобы отдать за аренду своей лавки. Ты потом с господами полицейскими пошел в чайную к Дуй Улуну, — расплылся в щербатой улыбке старик.

— А! Всё, вспомнил, — кивнул я. — Так тебя зовут Туф Ля? Красивое имя… Сапожное. Так что случилось, Туф Ля?

Старик подошел к тряпичной двери, выглянул наружу и вернулся с заговорщицким видом:

— Ты имел несчастье столкнуться с Низшим Богом Ни Зги. Он напал на тебя, потом ударил мальчишку Мая Чета и победил красивую девушку. Ты лежал как убитый, только небольшое стеклышко у рта сказало нам, что ты ещё жив. Мы со старухой и Маем принесли тебя сюда. Моя старуха выходила тебя. Она у меня известная целительница, ещё бы иногда травы не путала…

— Будешь так говорить — неделю поносить будешь, — одернула его грозная бабка.

— А сколько я здесь? — спросил я.

— Уже два дня лежишь, — покачал головой Туф Ля.

Два дня?

Да с Чёрной Лисой могло случиться что угодно!

И меня же должны были искать!

— Меня никто не спрашивал? Мой друг-монах не искал?

Старик со старухой переглянулись.

— Нет, по рынку никто не ходил. Да ты лежи-лежи, скоро будет готова куриная похлебка… Май принес.

— Мальчишка?

— Да, хороший мальчик. Обучаю его сапожному мастерству, когда отойду от дел, то даже думаю оставить ему лавку. Всё равно нам со старухой Боги детей не дали, так хоть этому мальчику пригодится. Жаль его отца — не верю я, что он был преступником.

— И не боишься такие речи говорить, уважаемый?

— А что мне бояться? Жить-то осталось полтора понедельника.

Я кивнул и задумался о своём. Неужели мой клан про меня забыл? Нет, вряд ли. Они же должны были ждать меня обратно с покупками. А Глу Пыш?

Мне отчего-то стало зябко. На какой-то миг мне показалось, что моего друга съели Жа Ло и За Кинь. А что? С них станется, особенно если разыграются.

— Мне надо уйти, — сказал я. — Уберите иглы.

— Надо уйти… Но ты ещё слишком слаб и у тебя перебит позвоночник, — сказала старуха. — Полежи хотя бы до утра? Куда ты поползешь ночью-то? А утром мы сходим, куда скажешь, и приведем твоих родных.

Я посмотрел на них и согласно кивнул. Не хотелось обижать стариков. Вскоре старик снял с углей котелок и разлил по мискам жидкий суп. Я ощутил, что очень голоден. Пусть старуха и кормила меня, как маленького — это мне даже понравилось. Вторую миску я постеснялся спрашивать.

— Брат Ни, я тогда тебя не отблагодарил за монету…

— Да пустое, многоуважаемый Туф Ля. Ты уже отблагодарил меня за это заботой и участием.

— Нет-нет, прими, пожалуйста, подарок. Почему-то мне кажется, что он придется тебе очень кстати.

Старик покопался в уголке, а после этого вытащил на блеклый свет лучин…

Мой амулет!

Коготь феникса!

Даже следы зубов остались на черной поверхности.

Туф Ля ловко продел конец дратвы в ушко амулета, в два движения завязал узлом и надел на мою шею. Я почувствовал, как коготь на груди потеплел и от него начали расходиться волны спокойствия, усмиряющие боль.

— Я нашел его у самой кромки Мосгав-реки, — сказал старик. — Тогда я и подумал, что если река не растворила его в своих кислотных водах, то этот коготь оберегает