Найти себя. Лучшая фантастика – 2023 - Дмитрий Николаевич Байкалов

да это Клепиков! Ну надо ж, до чего голоса похожи! И не только голоса. Стоило ноябрьскому призыву уйти на дембель, рядовой Клепиков преобразился. Теперь он внешне отличался от приснопамятного «дедушки» Горкуши разве что цветом глаз, а уж молодых гонял пожалуй что и беспощаднее.

— Дневальный!!! Зажрался, сука? Совсем уже мышей не ловишь! Нюх потерял?! Найди, кто храпит! Носопырку растопчу! Дыню вставлю!

Мы слушаем и посмеиваемся. Храпят и впрямь со всхлипом, будто шланг продырявился. Вскоре дневальный находит источник шума, и мартовская ночь снова становится тихой.

— Может, тебе лучше в офицерскую школу? — предлагаю я Лехе. — Всех охмуришь, дорастешь до генерала… до маршала…

Он лишь презрительно хмыкнул и не ответил.

* * *

Спросите меня: «Что ты оставил в армии такого, о чем жалеешь до сих пор?» — отвечу: «Ботинки!»

Какие были ботинки!

Не знаю, кто из нас кого деформировал, но к концу лета мы уже представляли собой одно целое. Поначалу казалось, будто они выточены из железного дерева. Я постоянно стирал в них ноги и шипел от боли, разуваясь. И вот свершилось. Мы срослись душами, мы наконец-то подошли друг другу.

Много обуви я сносил с тех пор: и зарубежные берцы, и то, что мне выдали в листопрокатном цехе завода «Красный Октябрь» специально для хождения по обрези неостывшего металла, — клянусь, все не то!

С превеликим сожалением я сдал их осенью в каптерку и долго потом клянчил у старшины Лешего разрешения уйти на дембель именно в них. Увы, ответ был один: в «мабуте» на гражданку никто не уходит — не положено.

— Ну так отведи всем глаза — не заметят!

— Здесь — не заметят. А поедешь домой, нарвешься на патруль?

Пришлось впервые за два года примерить парадную форму, провались она пропадом! Чувствовал я себя в ней совершенно по-дурацки. Леха оглядел меня со всех сторон и, кажется, тоже остался недоволен.

— Прямо так и уйдешь на дембель? — сердито спросил он.

— А что?

— Ни одного значка!

Ну правильно, ни одного… Ни значков, ни дембельского альбома. С чем пришел, с тем и ухожу. Меня ж не в восемнадцать лет призывали, а в двадцать два, так что все эти регалии и аксельбанты представлялись мне детской забавой.

— Вот кривой вражонок!.. — ругнулся Леха. Слазил в загашник, достал нагрудный знак — синеватый щиток с белой цифрой «три». Привинтил, отступил на шаг, полюбовался. — Теперь другое дело. Теперь дембель.

И я наконец решился.

— Леха, — сказал я. — Серьезно поговорить не хочешь?

— Ну… — настороженно откликнулся он.

— Ты правда леший?

Он рассмеялся.

— Да нет, конечно…

— Значит, все-таки цыган?

— Бабка — цыганка, — уточнил он. — Она меня кое-чему и научила…

— А остальное?!

— Что остальное?

— Н-ну… настоящий Леха… жена его… комбат… Маринка…

— Да близнецы мы с ним!

— А имена?

— Паспортист напутал — обоих Алексеями записал. А вообще-то он — Александр…

— А как же она тогда поняла, что это ты, а не он?

— Кто?

— Супруга!

— А-а… Шрам у него за правым ухом. Отит оперировали. Я только вошел, а она мне сразу палец за ухо. А шрама-то и нет…

— А берестяная грамота?

— Сам смастерил!

— А комбат?

— А что комбат? Просто умный мужик… Ты еще про Маринку спроси! — Довольно ощерился, покрутил клиновидной своей башкой. — Нет, хорошо, хорошо у нас вышло… Сами не заметили, как два года проболтали…

Я смотрел в его честные зеленоватые глаза и не верил ни единому слову.

* * *

В Ташкент нас везли на автобусе. Я нарочно занял заднее сиденье, чтобы поглядеть последний раз на наш КПП. Рядом со мной оказался рядовой Клепиков — дембель дембелем: в сверкающих цацках, шнурах и с жестяным подобием морского «краба» на фуражке. Всю ночь он куролесил, не давал спать, дразнил тех, кому еще служить «как медному котелку», расписывал прелести жизни на гражданке и наконец украсил свою тумбочку надписью «Будь проклят „Тантал“!» (кодовое название нашей группы дивизионов). Теперь вот прижух и напряженно смотрел в тусклое заднее стекло на стоящих перед воротами Лешего, «Деда» и Маринку. Любимица комбата располагалась в профиль к нам, поэтому черная надпись на ее белом боку читалась особенно четко: «ДМБ-76».

Автобус тронулся.

Клепиков заплакал.

Вместо эпилога

Теперь-то уже можно безнаказанно верить во что угодно: в леших, в Боженьку… Не хочется, однако. Скучно.

Ох, чую, наколол меня Леха. Вроде бы все растолковал, по полочкам все разложил: брат-близнец, шрам за ухом… Не верю. В целом убедительно, а в мелочах прет наружу вранье — и точка! Нет, но как вам это понравится: берестяную грамоту он сам смастерил… Откуда ему знать древнерусский язык? И покажите мне в окрестностях дивизиона хотя бы одну березу!

Ни с кем из нашей батареи я больше не встречался. Даже когда народились соцсети, ни разу никого не попытался найти.

Жизнь прошла. Пора на вечный дембель. Внуки вон подрастают, а я до сих пор продолжаю играть в лешего. Только уже один. Без Лехи.

Предположим, дослужился он до трех прапорских звездочек. А в отставку, надо полагать, уйти не успел — громыхнули девяностые. Соблазнительно, конечно, вообразить, будто заделался мой дружок олигархом, но, во-первых, нет олигарха с такой фамилией (я проверял), а во-вторых, у них же, у леших, все из озорства. А из озорства олигархом не станешь. Даже экстрасенсом — не получится.

Видимо, все-таки ушел Леха в свой черный бор. Уж лучше с лешими…

Июль — август 2022

Волгоград — Бакалда — Волгоград

Николай Калиниченко

Тот, кто стучится в двери

— Доброе утро, капитан!

Дремоту как рукой сняло. «Какой отвратительно жизнерадостный голос!» — подумал Ленька Жемчугов и открыл глаза. Разумеется, он был в космосе. Запах корабля ни с чем не спутаешь. Леня называл его «одолженная свежесть». Потому что не может так пахнуть в маленькой, хоть и очень чистой каюте-капсуле.

— Ты кто… то есть как тебя зовут? — слова выходили трудно, со свистом. Анабиоз, старый добрый сон без сновидений, отпускал не сразу.

— Я Б-120, автономный улучшенный астромодуль.

— А где Ворчун?

— Оболочка, которую вы использовали в своей гарнитуре?

— Да, черт побери! Где мой Ворчун?

— Я имею доступ к этим файлам, но языковая семантика оболочки может помешать адекватному обмену данными.

— Та-ак… а ты знаешь, Б, мать твою, 120, что такое презерватив?

— Полимерное изделие, применяемое для контрацепции.

— Молодец! А как его применяли?

— Его надевали, поправка — натягивали на…

— Вот! А теперь возьми из своих закромов Ворчуна и натяни его на свою семантику, как тот презерватив на сам