Черный легион - Богдан Сушинский

«О судьбе России этот человек заботится с той же «искренностью», что и о судьбе Абиссинии», — вспомнилась ему оброненная полковником Сахаровым фраза. Одна из многих, которыми в эмигрантских кругах сопровождают всякое упоминание о бывшем командире третьего корпуса русской армии.

— В любом случае потешить ваше монархическое самолюбие мне вряд ли удастся. Но если желаете из первых уст… Прежде всего, продолжим начатое Временным правительством, с учетом нынешней ситуации, естественно. Республиканский строй, конституция. Автономистские уступки некоторым национальным меньшинствам… — Власов произнес это с бокалом вина в руке, словно тост.

Бискупский насмешливо покачал головой.

— Можете предложить что-то другое?

— Из России Европы не полупится, генерал. Единственный путь ее — опять к монархии. Всемогущий царь-батюшка, который всегда рядом с Богом. При некоем подобии конституционного устройства… Согласитесь, это вполне…

— Как же давно вы не были в России, генерал Бискупский, — проговорил, глядя себе в бокал, командующий РОА. —

Как безнадежно давно все вы, в белоэмигрантстве сущие, не были в России-матушке. А ваши представления о ней, составленные из эмигрантских газеток, это, извините…

73

Власов безнадежно махнул рукой, выпил и принялся за отбивную. Бискупский охотно последовал его примеру. Встреча стала больше походить на дружеский обед, нежели на переговоры предводителей двух волн эмиграции, и, скорее всего, грозила перерасти в обычную генеральскую попойку.

— Так или иначе, без старой русской эмиграции чего-либо значительного вам не добиться. Особенно когда станет ясно, что немцы нам уже не союзники. Такой возможности не допускаете? Я — весьма… И вообще, извольте…

— Потому и согласился встретиться с вами, что готов предложить: пожалуйста, присоединяйтесь. Приму под свое командование столько воинских соединений, сколько вам удастся сформировать, — хладнокровно ответил Власов, вновь наполняя бокалы. Вино было отменным. Генерал никогда не злоупотреблял спиртным, но в этот раз решил не отказывать себе в удовольствии.

— О воинских формированиях речи пока быть не может. Хотя лично я… Как генерал генералу… Впрочем, если вы имеете в виду сугубо белогвардейские формирования… что весьма… Но тогда следует вести переговоры с Красновым, Шкуро, Султан-Гиреем. Но вы же понимаете…

— Пытался вести переговоры, пытался. Но это отдельная тема, — Власову не хотелось напоминать Бискупскому, а значит, и самому себе, что попытки договориться с Красновым уже предпринимались. Вернее, это немцы пытались свести их, помирить, придать их пребыванию в Германии некую видимость то ли идейного единства, то ли элементарного солдатского землячества. — Кстати, насколько мне известно, среди белого генералитета и высшего офицерства нашлось не так уж много людей, готовых поддерживать вашего претендента на престол, царство ему…

— Не претендента. Императора. Он был провозглашен им еще в августе 1922 года. На законных основаниях, — Власов впервые ощутил, что самолюбие генерала Бискупского оказалось несколько задетым. Оно и понятно. В конце концов, кому он служил? При ком состоял канцлером?

— Поди ж ты: на законных? Это ж кто его признал? Россия? Дворянство? Государственная дума? Народ?

— Ну при чем здесь дума, народ? Вы могли и не знать, что Кирилл Владимирович являлся двоюродным братом Николая II.

Власов коротко, по-солдатски, хохотнул, словно в его присутствии упомянули о чем-то весьма и весьма пикантном.

— Не понял-с, — уставился на него Бискупский. В нем взыграла кровь азартного игрока[32]. И то лишь потому игрока, что дуэлянтом он никогда не был. — Кстати… Между прочим… Отнюдь…

— Вы блестящий оратор, генерал, — добавил Власов. — Вот только говорите хотя и не совсем понятно, но совершенно неубедительно.

— И все же я высказался. Отныне мои соображения относительно будущего России вам известны, — Бискупский злорадно проследил, с какой небрежной неумелостью Власов пытается воспользоваться салфеткой. — Вкратце я излагал их уже не раз.

— Как и я — свои взгляды. А посему претензии претендентов, даже живых, не говоря уже о почивших, меня, извините, совершенно не интересуют. Кстати, между прочим, отнюдь… — не отказал себе командующий в удовольствии скопировать Бискупского. Все равно разговор явно не пошел. Не сложился. Но если уж так получилось, то теперь его следовало хотя бы с достоинством завершить.

— Да, ходят упорные слухи о ваших давнишних переговорах с фельдмаршалом Людендорфом. Вы действительно вели их?

Вопрос оказался для Бискупского неожиданным.

— Имеете в виду наш «Русско-германский договор 1923 года?»

— Именно его. Кажется, речь идет о границах Германии, сложившихся в 1914 году.

— А вы что, решительно выступаете против возвращения Германии к этим границам? Немцам интересно будет узнать об этом. Весьма… Пардон. Кстати, между прочим…

— Скорее всего, выяснится, что эти границы их больше не интересуют. В связи с тем, что нынче у них иные взгляды на саму проблему. Лично меня заинтересовал последний пункт вашего договора. В котором шла речь о «народной монархии». Что под этим подразумевается?

— То есть вы знакомы с его текстом? Странно.

— Нет, я просто — ясновидящий. Так что подразумевалось под «народной монархией»? Там, как помните, не разъяснено.

Бискупский откинулся на спинку стула и, хитровато прищурившись, подергал себя за кончик седеющего бакенбарда.

— Заинтриговало? Очень, знаете ли… Вполне допускаю, вполне…

— Яснее, генерал. Ваша одесская манера выражаться частенько ставит меня в тупик.

— Народная монархия — как раз то, что действительно всерьез могло бы заинтересовать вас, господин Власов. Я как-то не сразу сообразил. Спасибо за подсказку, весьма. Кстати, между прочим…

— Подразумевается, что царь будет править, исходя из поддержанной всенародным референдумом конституции? И сам он будет избираться народом?

— Царь, избранный народом? Нечто новое в монархической теории.

— Почему новое? Тьма примеров. Вспомните хотя бы польских королей, избираемых на заседаниях сейма, с участием представителей провинций и сословий.

— Возможно, возможно, — поморщился Бискупский. Познания «краснопера» Власова в этом сугубо монархическом вопросе оказались для него полной неожиданностью. — Но для России этот архидемократизм не годится. Не доросли, знаете ли, рылом не вышли. Как, впрочем, и сами поляки, пшепрашам пана.