Возвращение бумеранга - Сергей Буренин

Флейшер был очень раздосадован случившимся. Однако, так как никто кроме Бартоша не видел, как он высовывался из окна, то в рапорте он написал, что парашютист нашел на дверях парадной знак, говоривший о том, что явка провалена. Его коллеги потом усиленно пытались понять, что же это был за знак, но так ничего и не смогли обнаружить.

Прага, 20 июня 1942 года

— Итак, штурмбанфюрер, — сказал Франк Абендшену, отодвигая в сторону рапорт об окончании операции, — я считаю, что вы блестяще справились с работой. Судя по всему, руководимого англичанами подполья больше не существует. Коммунисты тоже не скоро придут в себя. К сожалению за все это мы заплатили жизнью обергруппенфюрера Гейдриха.

— Я тоже считаю, что с английскими агентами мы покончили, — согласился Абендшен, — хотя какие-то осколки еще пытаются что-то сделать.

— Что вы имеете в виду? — насторожился Франк.

— Вчера в районе деревни Лежаки наши радиолокационные станции засекли работу радиостанции, — вздохнул Абендшен, — Это явно английская радиостанция. Я уже несколько месяцев охочусь за ней. Мы взяли практически всю группу в Пардубице, но вот радист все же сумел уйти. Похоже, это именно он и вышел в эфир.

— Вы хотите сказать, что эта группа продолжает работать? — нахмурился Франк.

— Нет, я уже вам сказал, что группы как таковой больше не существует, — покачал головой Абендшен. — Скорее всего, радист просто запрашивает инструкции для дальнейших действий.

— С этим надо кончать, — рассерженно заметил Франк.

— Мы пытаемся, — вздохнул Абендшен, — но этот радист очень изобретателен и осторожен. Для своих радиопередач он выбирает такие места, к которым трудно незаметно подобраться.

— Эта деревня Лежаки большая? — поинтересовался Франк.

— Нет, маленькая деревушка даже без полицейского участка, — ответил Абендшен.

— Тогда там каждый новый человек должен быть на виду, — воскликнул Франк. — Почему никто ничего не сообщил?

— Более того, — пожаловался Абендшен, — мы проводили опрос населения, и все только плечами пожимают. Никто ничего не видел, ничего не слышал.

— В таком случае, — взорвался Франк, — с ней надо поступить так же, как и с этой деревней Лидице. Всех мужчин расстрелять, женщин отправить в лагеря, а детей отдать на воспитание в немецкие семьи. Мы предупредили, что всех пособников ждет расстрел вместе с семьей. А здесь мы поступим даже мягче: расстреляем только мужчин. Это послужит уроком для всех остальных.

Лондон, 21 июня 1942 года

— Вы мне передаете информацию, взятую из печатных источников, — недовольно заметил президент Бенеш. — Такой обзор мог бы сделать и мой референт. Меня интересует агентурная информация из Протектората.

— К сожалению, пан президент, такой информацией я на данный момент не обладаю, — покачал головой полковник Моравец. — Можно считать, что в Протекторате у нас больше нет агентуры.

— Вы хотите сказать, что немцы раскрыли всю вашу сеть? — нахмурился Бенеш.

— Практически, да, — кивнул полковник. — Возможно несколько агентов и осталось, но у них нет не то что связи с нами, но и связи между собой. Вчера я получил неоконченную радиограмму от радиста группы «Аут дистанс».

— Вы можете мне ее зачитать? — поинтересовался Бенеш.

— Если хотите, — без энтузиазма пожал плечами Моравец, он порылся в своих бумагах и зачитал: — «Прошу сообщить пароль от цифры 895-97 этим шифром. Деревня Лежаки, где находилась моя станция, стерта с лица земли. Помогавшие нам люди арестованы. Фреда пропал… Люди недоверчивы, невозможно установить связь. Я остался один…»

— Надо срочно подготовить группу и забросить ее к нему, — предложил Бенеш, — Как видите, у вас все же что-то да осталось.

— Вы разве не поняли? — удивился Моравец. — Он один. У него нет крыши над головой, у него липовые документы, и в случае чего достать другие он не сможет. У него нет денег. Забрасывать группу к нему или забрасывать ее просто так для самостоятельных действий — это одно и то же.

— Но все-таки он будет уже не один, — заметил Бенеш, — И у этого радиста уже есть опыт, он будет очень полезен для вновь прибывшей группы.

— Пока я бы не стал торопиться с новыми группами, — возразил Моравец. — Давайте оглядимся после нашей Гейдрихианы. Она очень дорого обошлась всем силам Сопротивления.

Пардубице, 2 июля 1942 года

По шоссе понуро шел молодой человек. Он искоса взглянул на километровый столб и определил, что до города ему осталось всего три километра, хотя это он знал и так: всю дорогу он бросал такие взгляды на километровые столбы в надежде, что хоть какой-то из них пропущен и он прошел уже больше, чем думает. Вот уже почти две недели он вел жизнь бродяги. Перебивался случайными заработками, ночевал где придется, очень часто под открытым небом. Это был Иржи Потучек.

Последнюю свою радиограмму он дал 21 июня из-под Богдашина. Там он спрятал свою рацию и еле-еле сумел вырваться из облавы. С тех пор он и бродил по округе, стараясь долго на одном месте не задерживаться. Сейчас он шел в Прадубице в надежде найти Бартоша или Вацлава, или Франту.

С Бартошем они должны были встретиться 20 июня, но тот почему-то на встречу не явился. Потучек заходил и в Дашице, но там на квартире Бартоша уже жил новый жилец. Все известные ему явки оказались провалены. Два раза он чуть было не угодил в засаду. И вот он шел к своей последней надежде.

Мимо него пронеслась легковая машина, но обогнав его метров на десять притормозила и дала задний ход. Из машины вылез офицер в эсэсовской форме.

— Куда идем? — строго спросил он.

— В Пардубице, — пожав плечами, кивнул в сторону города Иржи.

— Зачем? — допытывался офицер.

— Мне там обещали работу, — на ходу импровизировал Иржи.

Он не испытывал ни страха, ни волнения: за эти дни он так устал бояться и волноваться, что все его чувства притупились.

— Документы, — потребовал офицер.

Иржи протянул ему свой паспорт и трудовую книжку. Тот внимательно пролистал оба документа.

— Ты уже почти месяц нигде не работаешь, — заметил он.

— Я же говорю, что иду устраиваться на работу, — напомнил Иржи.

— И отметки о регистрации в полиции у тебя нет, — продолжал офицер.

— Вот устроюсь на работу, сниму комнату и отмечусь, — пообещал Иржи.

— Ну-ка садись в машину, — приказал офицер, — Проедешь с нами, а там мы как следует проверим, что ты за гусь.

Иржи прекрасно понимал, что такой проверки он не пройдет, к тому же в кармане у него лежал пистолет, и не какой-нибудь «Вальтер», а «Кольт», который выдаст его с головой. Иржи сделал вид, что направляется к открытой дверце и в этот момент резко выхватил пистолет, почти в упор выстрелил в офицера и бросился к обочине. Он перепрыгнул обочину и бросился к лесу, когда у него за спиной раздалась автоматная очередь. Он почувствовал, как его что-то как плеткой хлестнуло по спине и начал падать в кроваво-красную бездну, полную боли. Так погиб последний из парашютистов, имевший хоть какое-то отношение к покушению на Гейдриха.

Прага, сентябрь 1942 года

2 сентября 1942 года в Пражском дворце Правосудия начался открытый процесс над соучастниками покушения на имперского протектора Богемии и Моравии обергруппенфюрера СС Рейнгарда Гейдриха. О процессе заранее много говорили. Первыми перед судом предстали настоятель церкви Владимир Петршек, священник Вацлав Чикль, председатель совета старейшин православной церкви Ян Зонневенд и епископ Горазд (в миру Матвей Павлик). К вечеру 3 сентября всех четверых приговорили к смертной казни.

Процесс длился до 23 числа. По делу в качестве обвиняемых проходило 252 человека. Среди них были все, кто когда-либо встречался с английскими парашютистами, передавал им какие-нибудь вещи или представлял информацию. Большинство обвиняемых было приговорено к смерти и лишь небольшая часть к длительным срокам заключения. Фактически это было ядро тех, кто представлял Сопротивление, руководимое находящимся в Лондоне чешским Правительством в изгнании.

Послесловие

Возможно, читателя заинтересует судьба некоторых наших персонажей. Полковник Моравец закончил жизнь в конце шестидесятых годов, работая учителем истории в сельской школе.

Лина Гейдрих, потеряв мужа, а потом и сына в Чехословакии, прожила до 1958 года и умерла естественной смертью.

Судьба Абендшена после окончания войны остается неизвестной, по крайней мере, для нас.

В отношении Пауля Тюммеля до самого конца войны остается много неясностей. Гестапо так до конца и не было уверено в его предательстве. Очевидно, именно поэтому его так и не казнили. Можно не сомневаться, что он был двойным агентом, но вот на чьей стороне, это так и осталось загадкой.