Двери восприятия. Рай и Ад. Вечная философия. Возвращение в дивный новый мир - Олдос Хаксли

в такой скорби больше самолюбования, чем желания искупить вину.

Святая Тереза

Тот факт, что укротившим свои страсти людям в некотором отношении приходится хуже тех, кто своим страстям потворствует, подтверждается множеством примеров из истории, художественной литературы и дескриптивной психологии[376]. Скажем, пуританин вполне мог блюсти все основные добродетели (благоразумие, стойкость, умеренность и целомудрие), оставаясь при этом очень плохим человеком; слишком часто такие добродетели сопровождаются – по сути, они причинно связаны – грехами наподобие гордыни, зависти, гневливости, неприязни, доходящей порой до откровенной жестокости. Ошибочно принимая средства за цель, пуританин воображал себя святым на основании своей способности к стоическому воздержанию. Но стоическое воздержание есть попросту превознесение более почтенной, если угодно, стороны «Я» за счет менее почтенных сторон. Святость же, напротив, представляет собой полное отрицание индивидуального «Я» со всеми его достойными и недостойными сторонами, вкупе с подчинением индивидуальной воли Богу. Чем больше человек привязан к таким понятиям, как «Я», «мое» и т. д., тем меньше его стремление к объединяющему познанию божественной Основы. Укрощение страстей должно воплощаться в отрешенности или (цитируя Франциска Сальского) в «святом бесстрастии», иначе оно просто перенаправит индивидуальную волю в другое русло, не только не ослабив его ток, но даже увеличив. Как всегда и бывает, лучшие люди в развращенности становятся наихудшими. Различие между укротившим свои страсти, но по-прежнему горделивым и сосредоточенным на себе стоиком, с одной стороны, и отчаянным гедонистом, с другой стороны, заключается в следующем: гедонист, человек слабохарактерный, ленивый и в душе стыдящийся себя, не имеет ни сил, ни побуждения причинять вред кому-либо или чему-либо, не считая собственных тела, разума и духа; тогда как стоик, обладая всеми второстепенными достоинствами и взирая свысока на тех, кто на него не похож, морально готов и вполне способен причинять вред – с немалым размахом и без всяких угрызений совести. Полагаю, это очевидно, однако на современном религиозном жаргоне словом «аморальный» характеризуют почти исключительно человека, невоздержанного в плотских удовольствиях. Люди же добропорядочные, но алчные, честолюбивые, жестокие, скрывающие жажду власти за соответствующей идеалистической маской, не только не подвергаются осуждению, но признаются образцами добродетели. Представители организованных церквей начинают творить нимбы над головами тех, кто старательно раздувает пламя войн и революций, а во всеуслышание причитают по поводу того, что наш мир пребывает, увы, в столь плачевном состоянии.

Вопреки распространенному будто бы мнению, укрощение страстей нисколько не сводится к суровому физическому образу жизни. Да, возможно, что определенные лица при определенных обстоятельствах способны достичь главной цели человечества при помощи суровых физических самоограничений. Однако в большинстве случаев аскетизм такого рода ведет, кажется, не к освобождению, а к чему-то совершенно иному, а именно к обретению «психических» способностей. Умение добиваться ответа от небес на мольбы, целительский дар, способность заглядывать в будущее или в разум другого человека, – вот качества, которые, похоже, зачастую имеют некую причинную связь с постами, бдениями и самоистязаниями. Многие среди великих теоцентричных святых и духовных учителей признавали существование сверхъестественных способностей, но только для того, как правило, чтобы высказать сожаление по этому поводу. Они говорили, что думать, будто эти «сиддхи»[377], как называют их индусы, имеют нечто общее с освобождением, – опасная иллюзия. Подобное либо никак не связано с достижением главной цели в жизни, либо (если ему уделяют чересчур много внимания) становится препятствием на пути духовного развития. Имеются и другие отрицательные проявления физического аскетизма. В своих крайних формах он чреват угрозой для здоровья, – а человеку с ослабленным здоровьем очень трудно постоянно совершать необходимые духовные усилия. Поскольку же физический аскетизм подразумевает трудности и муки, привлекая при этом сторонние взгляды, он очень часто искушает людей тщеславных, стремящихся к установлению всякого рода рекордов. «Со всеми своими внешними упражнениями, каковые из собственного своего основания обращаешь ты на себя самого, ты остаешься не отреченным от себя самого при восприятии внешних превратностей»[378]. Так пишет Генрих Сузо, делясь собственным опытом, который привел его, подобно Будде Гаутаме многими столетиями ранее, к отказу от умерщвления плоти. А святая Тереза замечает, что налагать на себя великую епитимью гораздо проще, чем терпеливо, с любовью и смирением нести обычные тяготы повседневной семейной жизни (впрочем, сама она, вплоть до последнего дня, предавалась самым жестоким самоистязаниям; нам не дано знать, действительно ли эти страдания помогли ей в обретении объединяющего познания с Богом – или она их ценила и практиковала ради тех психических способностей, которые муки помогали развивать).

Наш дорогой святой (Франциск Сальский. – Авт.) не одобрял тех, кто безудержно постится. Он говаривал, что перекормленное тело духу претит, а тело недоедающее не в силах удержать дух.

Жан-Пьер Камю

Так же поступают… и с молитвой, которую творят, полагая, будто вся польза от нее состоит в достижении ощутимых удовольствия и благочестия, и стараются извлечь их (как я говорю), вырывая силой, уставая и утомляя способности и разум, и, когда не достигнут сего удовольствия, долго не могут утешиться, думая, что не сделали ничего. Стараясь добиться этого, они теряют истинные благочестие и дух, состоящие в том, чтобы упорствовать в молитве с терпением и смирением, не доверяя себе, лишь для того, чтобы благодарить Бога[379].

Святой Хуан де ла Крус

Чтобы душа могла божественно расшириться и наслаждаться, вкушая от всех вещей горних и дольних, со свободой духа ощущая общее во всем. Чтобы элементы соединились во все естественные составы и существа, нужно, чтобы они не были пристрастны ни к какому отдельному цвету, запаху или вкусу, и тогда они смогут взаимодействовать со всеми вкусами, запахами и цветами; также и духу подобает быть простым, чистым и нагим от всех видов естественных пристрастий, как сиюминутных, так и привычных, чтобы он мог свободно, с широтой духа сообщаться с Божественной Премудростью[380].

Святой Хуан де ла Крус

Молвит один, что не может поститься, но скажет ли он, что не может любить Бога? Кто еще признается, что не помышляет сохранить девство или раздать все имущество, чтобы поспособствовать страждущим, но сможет ли он сказать мне, что не способен возлюбить своих врагов? Нужно лишь заглянуть в собственное сердце, ибо Господь не просит у нас того, за чем пристало идти в дальние края.

Святой Иероним[381]

Любой, кто желает поступать таким образом, может сполна предаться укрощению страстей в условиях обычной повседневной жизни – даже не прибегая к суровым телесным самоограничениям. Вот правила, составленные для дамы Гертруды Мор автором «Священной мудрости».