Сталин против Зиновьева - Сергей Сергеевич Войтиков

class="a">[864].

23 сентября И.В. Сталин написал В.М. Молотову: «Если Тр[оцкий] в бешенстве и он думает “открыто ставить ва-банк”, тем хуже для него. Вполне возможно, что он вылетит из ПБ теперь же: это зависит от его поведения. Вопрос стоит так: либо они должны подчиниться партии, либо партия должна подчиниться им. Ясно, что партия перестанет существовать как партия, если она допустит последнюю (вторую) возможность»[865].

26 сентября Л.Д. Троцкий и Г.Е. Зиновьев отредактировали тезисы «Китайская Компартия и Гоминьдан», в самом начале которых заявили: «Факты и документы из политической жизни Китая последнего времени дают совершенно бесспорный ответ на вопрос о дальнейших взаимоотношениях Компартии и Гоминьдана. Революционная борьба Китая уже с 25‐го года вступила в новую эпоху, которая характеризуется прежде всего активным выступлением широких пролетарских масс, стачками и созданием профсоюзов. В движение вовлекаются, несомненно, в возрастающей степени крестьяне. Одновременно с этим торговая буржуазия и связанные с нею элементы интеллигенции откалываются вправо, занимая враждебную позицию против стачек, коммунистов и СССР»[866]. Вожди Объединенной оппозиции доказывали, что «суньятсенизм как идеалистическое мелкобуржуазное учение о национальной солидарности[867] мог играть относительно прогрессивную роль в ту эпоху, когда коммунисты могли уживаться в одной организации со студентами и прогрессивными купцами на основах неоформленного союза. Классовая дифференциация внутри китайского общества и внутри Гоминьдана есть не только неотвратимый, но и глубоко прогрессивный факт. Он означает, вместе с тем, что суньятсенизм весь отошел в прошлое. Отказ Компартии от критики этого учения, которое чем дальше, тем больше будет связывать китайскую революцию по рукам и по ногам, был бы самоубийством. Между тем, такое обязательно вытекает из принудительного (? – С.В.) организационного сожительства в рамках одной и той же политической организации, когда коммунисты добровольно идут на положение систематически угнетаемого меньшинства»[868].

Настаивая на выходе Китайской коммунистической партии из Гоминьдана, Троцкий с Зиновьевым разъясняли: «В корне неверно, будто выход из Гоминьдана означает разрыв союза с мелкой буржуазией (именно в этом ключе предложения Троцкого с Зиновьевым критиковали сталинцы. – С.В.). Суть дела в том, что тот бесформенный союз пролетариата, мелкобуржуазных, купеческих и иных элементов, который находил свое выражение в Гоминьдане, теперь уже невозможен. Классовая дифференциация перешла в область политики. Отныне союз между пролетариатом и мелкой буржуазией может опираться лишь на определенные, ясно оформленные, соглашения. Организационное размежевание, с неизбежностью вытекающее из классовой дифференциации, не исключает, а наоборот, предполагает – в данных условиях – политический блок с Гоминьданом в целом или с отдельными его частями во всей республике или в отдельных провинциях, в зависимости от обстановки. Но, прежде всего, партии необходимо обеспечить полную свою организационную самостоятельность и ясность своей политической программы и тактики в деле борьбы за влияние на пробужденные пролетарские массы»[869].

Если сталинско-бухаринское руководство обвиняло троцкистско-зиновьевский блок в «ликвидаторстве», то последний ответил обвинением в «хвостизме»: «Политика выражается через организацию. Вот почему вполне возможен оппортунизм в организационном вопросе, как учил нас Ленин. Этот оппортунизм может принимать разные выражения, в зависимости от условий. Одной из форм организационного оппортунизма является хвостизм, то есть стремление держаться за такие организационные формы и отношения, которые пережили себя и потому превращаются в свою противоположность. Организационный хвостизм мы за последнее время наблюдали на двух примерах: а) в вопросе об Англо-русском комитете; б) в вопросе о взаимоотношениях [Китайской] компартии и Гоминьдана. И в том, и в другом случае хвостизм цепляется за организационную форму, уже опрокинутую ходом классовой борьбы. И в том, и в другом случае пережившая себя организационная форма помогает правым элементам и связывает по рукам и по ногам левые. На этих двух примерах надо учиться»[870].

Как указал в своей книге Н.А. Васецкий, на собраниях в ряде партийных ячеек (например, 30 сентября на собрании коммунистов службы тяги Рязано-Уральской железной дороги) оппозиционерам удалось протащить резолюции в поддержку своей платформы, однако в подавляющем большинстве парторганизаций оппозиционеры потерпели поражение. Не помогло даже личное присутствие лидеров Объединенной оппозиции на многих собраниях. Именно так, в частности, обстояло дело на столичном заводе «Авиаприбор», где с оппозиционными речами выступили Г.Е. Зиновьев, Л.Д. Троцкий, Г.Л. Пятаков и другие. С 1 по 8 октября из присутствовавших на собраниях в Московской организации ВКП(б) 53 208 членов партии оппозицию поддержал лишь 171 член партии и 81 в ходе голосования воздержался, тогда как «генеральную линию партии» поддержало 99,3 % коммунистов. В Ленинграде из 34 180 участвовавших в собраниях членов партии оппозицию поддержало 325 человек – несмотря на то, что в колыбель революции прибыла большая группа оппозиционеров во главе с Г.Е. Зиновьевым[871]. По замечанию одного из сторонников «генеральной линии партии», «все эти вечерние заседания, все эти “ночные бдения”, происходившие у нас в Ленинграде в присутствии старцев и молодых: Зиновьевых, Евдокимовых, Бакаевых, – несомненно привели к тому, что вначале как будто бы создалось впечатление, что силы их до известной степени могут возрастать. Но после того, когда рабочие ознакомились с тем, что преподносится им, они от оппозиции отходили»[872]. Фактическое фиаско не помешало сторонникам большинства ЦК ВКП(б) сделать наблюдение о том, что «если наверху говорится о “термидоре”, то внизу уже кричат: “Долой ЦК!”»[873].

Апелляция Объединенной оппозиции к рабочей массе потерпела фиаско. На Октябрьском 1926 г. Пленуме ЦК и ЦКК из Политбюро ЦК ВКП(б) вывели Троцкого и Каменева[874]. Сталинско-бухаринскому руководству удалось временно затравить своих оппонентов, которые предприняли, как они сами пытались себя уверить, тактическое отступление.

16 октября 1926 г. Троцкий и Зиновьев со товарищи вынужденно декларировали свой отказ от фракционной работы и заявили: «Постановления XIV съезда, ЦК партии и ЦКК мы считаем обязательными, будем им безоговорочно подчиняться и проводить в жизнь…»[875] Впоследствии сталинские цекакисты с гордостью писали: «Будучи опрокинута опытом практического социалистического строительства по всем линиям, оппозиция перешла своими выступлениями на “Авиаприборе” и на “Красном Путиловце” на путь фракционного раскольничества. Получив единодушный отпор всей партии, будучи отброшена с особой решительностью рабочими ячейками партии, оппозиция вынуждена была дать обязательство прекращения фракционной борьбы»[876], рассматриваемое ею «лишь как средство для подготовки и прикрытия нового наступления на партию»[877], вернее – на сталинско-бухаринское ядро «ленинской» партии.

Правда, уже 20 мая 1927 г. на заседании Исполкома Коминтерна Л.Д. Троцкий в ответ на бухаринское напоминание о «заявлении от 16 октября» выдал очередное в своей карьере «пояснение», сводившее на нет все предыдущие обязательства: «Мое заявление от 16 октября гласило, что я подчинюсь решениям, но что в то же время за свои взгляды, за те взгляды, которые меня сейчас отличают от вас, я буду решительно бороться. Тот, кто сдал бы борьбу со взглядами, которые он считает верными, стоил бы ровно столько, сколько всякий жалкий столоначальник, который занимает в партии или в Коминтерне “должность” и держит язык за зубами»[878]. Вообще-то это был тонкий намек на руководящую работу в ИККИ