Мозес - Ярослав Игоревич Жирков

дальше, держа наготове пистолет.

Йозеф задумался над словами командира: «Правила Войны? Разве думаешь о правилах, когда стоишь на краю пропасти?»

Дрожащие от холода и адреналина первого боя солдаты вошли в деревню. Тихо и пусто, словно те двое были единственными жителями, призраками, охраняющими мертвое поселение. Над хатками тянулись черные струйки дыма. Внутри есть огонь, есть тепло, значит, и жизнь, что томится в ожидании под заснеженными крышами домов.

Дверь самого большого здания робко приоткрылась скрепя петлями. Из проема показался тощий старик небольшого роста. Херрик грозно посмотрел на него и тот чуть не захлопнул дверь от испуга. Обер-лейтенант выкрикнул что-то на русском и старик, помедлив, открыл дверь.

– Гер офицер, не стреляйте! Мы простые крестьяне, – внезапно заговорил он на немецком.

– Староста?

– Да. Меня зовут Валерьян, – из дома показалась пара рук, подали ему шубейку и он, одевшись, вышел навстречу с Херриком. В окне другого дома показался любопытный взгляд ребенка, от дыхания которого запотевало стекло.

– Гер Краузе, – представился Херрик. Среди солдат раздались смешки. Мало кто знал его фамилию, и некоторым она показалась забавной. – Вы говорите по-немецки?

– Немного, Гер Краузе, – словно извиняясь, сказал Валерьян.

– Надеюсь, вашего знания немецкого будет достаточно, что бы назвать мне хоть одну причину, по которой вас не стоит прямо сейчас вздернуть перед домом, за содействие партизанам.

– Гер Краузе, мы живем на отшибе России, – староста запнулся, – то есть Советского Союза. За всю жизнь мы всего два раза видели большевиков: в революцию и сейчас, в войну, когда забирали пригодных для службы мужчин. Приходят советы, приходят немцы, а мы остаемся, забытые в глуши бедные люди. Это ведь даже не деревня, это хутор. Если бы не железная дорога, построенная еще при царе, мы так и остались бы белым пятном на карте.

– Пока не вижу причин сохранить вам жизнь, – сухо сказал Херрик. Солдаты позади него переваливались с ноги на ногу от холода, а Йозеф подпрыгивал, пытаясь согреться.

– Послушайте же, пришли немцы, затем партизаны ночью перебили всех и торжественно объявили, что освободили нас. Взяли еду из наших и без того скудных запасов, сказали на дело борьбы с немецко-фашистскими захватчиками. А взамен оставили двоих людей и пулемет. Разве мог я им возразить?

Херрик щурился думая, что ответить. Деревня в ожидании погрузилась в тишину.

– Прошу прощения! – громко сказал Конрад, рискнув перебить командира, – у нас тут товарищ кровью истекает, может это сначала, а потом разговоры?

Херрик пристально посмотрел на выскочку и стонущего Сигфрида. Он перевел взгляд на старосту.

– Несите его ко мне в дом! – предложил Валерьян. Ханк и Юрген ожидали одобрения Херрика, и когда тот кивнул, они, уставшие уже держать тучное тело Сигфрида, поволокли его к дому старосты. Деревянные ступени крыльца жалостно заскрипели под весом трех парней. Дверь распахнула женщина средних лет. Русые волосы её были убраны в хвост, а лицо выражало бесконечную усталость. Бледные губы и тонкий нос придавали ей вид печальной аристократичности, революцией навсегда изгнанной из этой страны. Однако изголодавшиеся солдаты зашептались, а более смелые игриво насвистывали даме. Йозеф не смог разделить всеобщего восторга. Глядя на неё, он вспомнил мать. Она так же бледнела, узнав, что сын уходит на фронт и так же устало смотрела на отходящий с ним поезд, когда все слезы уже были выплаканы, оставив лишь сухую печаль. Йозеф посмотрел на Херрика. Командир жадным взглядом хищника смотрел на женщину. Во взводе ходили легенды о любвиобилии и похотливости обер-лейтенанта.

Сбит с толку, потерян, пленен. Как еще Йозеф мог описать нахлынувшее чувство, когда вслед за усталой женщиной показалась молодая, лет семнадцати девушка? Она выглянула из-за её плеча, блеснув сияющими зелеными глазами. Светлые волосы были заплетены в косички, ниспадающие ниже плеч, от чего выглядела девушка совсем по-детски. Йозеф ловил каждый отблеск света на её гладкой коже, мечтая оттянуть момент, когда раненного занесут и девушка скроется в доме с остальными. Йозеф посмотрел на усталую женщину, и снова на молодую девушку. Те же тонкие черты, но еще играющие румянцем щеки и лицо без изъеденных временем пропастей морщин в уголках губ и глаз, взгляд, наполненный любопытством и интересом к жизни, что так часто угасает с годами обремененных опытом. Та святая невинность, иконописный лик, глядящий на очередных захватчиков как на приезжую ярмарку шутов и акробатов. Она не ждет от них ничего, просто смотрит, внимает происходящему без пелены былого опыта, ошибок, предвзятых взглядов, и великий грешник этот мир, что когда-нибудь так больно ударит, разобьет о твердость бытия хрупкий сосуд наивности и простоты.

Дверь захлопнулась, и сияющий свет юности погас, сменившись слепящим блеском снега. Йозеф глубоко вздохнул, всё это время он едва дышал и голова закружилась. Командир подошел к Валерьяну и о чем-то тихо заговорил. Все внимательно смотрели на них – солдаты, жители деревни из-за запотевших окон домов. Решалась судьба многих. Решали её – двое. Лицо старосты вдруг исказилось под давящим шепотом Херрика и замерло в печали. Но спустя секунды Валерьян кивнул, согласившись на что-то ужасное. «Сделка с дьяволом» – подумал Йозеф.

***

– Сигфрид, хитрый жук! – воскликнул Астор.

– Почему же? – удивился Йозеф.

– Всегда знает, где теплее и уютнее. Точно специально пулю словил, чтобы оказаться в доме старосты да в окружении милых дам!

– А те двое, которым мы недавно ямы в мерзлой земле рыли тоже это специально, отдохнуть, да?! – гневно сказал Конрад, а пожилая женщина, хозяйка дома, не понимая немецкой речи, испуганно перекрестилась и подала на стол. Запахло перловой кашей с тушеной говядиной, ароматным паром, приглашая к обеду. Это Конрад дал из своего пайка консервы, сам не понаслышке зная бремя нищеты и голода.

– Да ладно тебе, успокойся, шуток не понимаешь? – примирительно сказал Астор.

Конрад фыркнул и взялся за ложку.

Они доели кашу и все вместе закурили, когда распахнулась дверь, и холодный воздух ворвался в согретую печкой избу.

– Мест больше нет, господа – расплывшись в сытой улыбке, сказал Астор и выпустил дым. На пороге стояли Юрген и Ханк.

– Может, хватит уже морозить нас? – съежившись, сказал Йозеф. После горячей каши уличный воздух обжигал горло холодом.

– Идём к Сигфриду, – устало сказал Юрген.

– Да, проведать надо, – добавил Конрад.

– Как на приём к императору, – пробубнил Астор.

Пока они шли к Сигфриду, их внимание привлек фельдфебель, стоящий на пороге другого дома, и гневно выкрикивавший– вон! Указывая на улицу тем, кто был внутри. Только после третьего крика, неприметный ранее фельдфебель добился своего, и из дома вышла женщина с двумя детьми. Её руки тряслись и она