Его счастье - Энжи Вэс

они исчезают. Оливии не хотелось проверять эту теорию, поэтому сдержит свои чувства.

— Расскажи мне, малышка, что ты делала в оранжерее с Шарлоттой Уоррен? — В памяти Саймона вернулся эпизод, когда Шарлотта убегала из оранжереи. — Было непохоже, что вы говорили о плохой погоде или предпочитаемом цвете ткани этого сезона.

Оливия напряглась в его руках. Но в конце концов она сделала все, что могла. И если Саймон соберется ее осудить, то это будет незаслуженно, но она скажет правду. Оливия повернулась к нему лицом, заглянув прямо в родные голубые глаза.

— Истерики Шарлотты заставили, чтобы я попросила у нее прощения, и я сделала это. Меня обеспокоила ее тревожная реакция тогда. Это заставило меня пересилить себя и извиниться, дабы не произошло ничего ужасного.

Лицо Саймона выражало изумление, смешанное с восхищением. Однако через минуту оно стало непроницаемым.

— Это очень благородный поступок, достойный леди, — сказал он. — Она оценила его?

«Этой капризной девчонке было слишком сложно что-либо оценить или понять».

— Нет, она выслушала меня и сказала, что ей не нужны мои извинения. Она выбежала из оранжереи, как пуля из пистолета. Я даже не успела ничего сказать.

— Это ничего. Ты сделала самое главное, а остальное уже на совести Шарлотты. Ты правильно поступила. Быть может, это позволит ей осознать, что некоторые вещи в принципе невозможны.

Саймон был прав. Оливия не может контролировать все. Некоторые вещи зависят не только от нее, но и от других людей в том числе. Вот если бы Саймон еще это понимал, тогда он перестал бы пытаться сделать все по-своему, включая заранее расписанную женитьбу на Оливии.

Глава 24

Что будет, когда через пару дней Оливия отправится домой? Все закончится. Она исполнит свою мечту — станет художником, будет жить вдали от мирской суеты, где нет ограничений света и его запретов. Оливия станет вольна делать то, что хочет. И не будет осуждений насчет сегодняшнего платья или неверно сказанного слова. Не нужно будет ходить на званые ужины или приемы, балы с толпами едва знакомых людей. Все это сгинет в прошлое. Как и Саймон.

За все дни, проведенные вместе, они смогли сблизиться. И не как друзья, но нечто большее. Оливия призналась, что он нравится ей. С его стороны это также очевидно. Горящие огоньки в голубых глазах ясно говорили, что Саймон хочет ее. Он не видел в ней ничего предосудительного, как другие. Саймон даже восхищался ее красотой, которой, по ее мнению, она не обладала. И Оливия верила его словам, принимая за чистое небо без тени облачка.

Она заметила за собой некую странность: когда они с Саймоном расставались, уходя каждый к себе, она грустила. Ее чувства к нему в разлуке заставляли ощутить необычайную, неведомую ранее тоску. При мысли о том, что Оливия уедет, разлучившись с Саймоном, горький ком подступал к горлу. Она отправится навстречу своим мечтам, оставив Саймона и все то, что между ними произошло.

Оливия сидела поздним вечером в гостиной, наблюдая, как все гости мирно пили чай на диванах и креслах за бурным обсуждением. Наверное, беседа шла о плохой дождливой погоде, о радости пребывания в поместье герцога Лендского или о любой другой банальности. Но она была далеко отсюда. До того момента, пока краем ушка не услышала имя Саймона.

— Герцог Лендский, как я говорил, — лорд Джекинсон отхлебнул глоток чая, — несколько суров. Это заметно по его колючему взгляду. И я ни в коем случае не осуждаю, просто констатирую факт. Его светлость сам не свой в последнее время. Слишком он задумчив, а иногда мрачнее тучи.

— Ты преувеличиваешь, дорогой. — Тучная леди Джекинсон хлопнула веером тыльную сторону ладони мужа. — Взгляд его светлости суров оттого, скорее, что справедлив. Несомненно, он обладает лучшими человеческими качествами. Например, я могла бы сказать, что его светлость еще и понимающая личность.

Оливия откинулась назад, скрестив руки. Что за чушь они говорят! Саймон совершенно не такой. Он не всегда может быть понимающим человеком, как, например, с Оливией. Он не хочет принимать ее позицию своих стремлений и целей.

— Герцог Лендский, между прочим, — вступила в разговор Лили, — открытый человек.

«Ну и бред» — думала Оливия.

Саймон не открывал ей тайну о Лонгстри и не захотел говорить о своих переживаниях о том, что он бастард. «Он очень открытый».

Лили продолжала:

— Этот мужчина из тех, который поддерживает теплые отношения с родителями, со своей матерью. Наверняка, они очень близки. Это видно со стороны.

Еще один выстрел мимо.

«Если это видно со стороны, то тебе пора надевать очки» — так и вертелось у Оливии на языке.

Душа постепенно наполнялась раздражением, а щеки покрылись красными пятнами. Погода не могла так плохо повлиять на людей, сполна лишив их малейшего проницания. Она считала мнение Саймона преувеличенным по поводу того, что люди не видят его настоящего, но только его оболочку, его положение и титул. Оказывается, этот образ настолько укрепился в сознании людей, что они и не пытаются рассмотреть что-то большее в человеке. А может, это обыкновенная лесть. Наверное, такое происходит с каждым, у кого есть деньги и связи.

— Леди и джентльмены, вы недостаточно честно отзываетесь о герцоге Лендском, — вступила в разговор Шарлотта, покосившись на Оливию. — Несомненно, у всех людей есть недостатки. Но его светлость очень удачно их скрывает. Однако, пока я не нашла в нем и капли человеческого порока.

— Я думаю, — добавила еще одна молодая дама с темными волосами, — стоит уважить хозяина дома и прекратить обсуждать его личные качества…

Оливии претило обсуждение Саймона в цветах лести и лжи. Она еле себя сдерживала, вставая с места.

— Я, пожалуй, пойду к себе. У меня легкое недомогание, извините.

Все уставились на нее. Джентльмены встали.

— Что такое? Может, вызвать врача, леди Уотсон? — Шарлотта прикрыла рот рукой, одновременно прищурив глаза.

— Спасибо, не стоит, — сухо бросила она, не обращая внимания на ее язвительность.

Оливия вышла из гостиной, и джентльмены уселись на свои места. За дверью она услышала, как их беседа вновь стала шумной и живой. Она пошла в свою комнату.

Бесчисленное количество свечей были на люстрах и канделябрах коридора, которые создавали романтическую обстановку. Оливия шла медленно и взглянула на темно-синее небо через огромное окно. На нем горела яркая одинокая звезда. Наполнив грудь прохладным воздухом, Оливия двигалась дальше. Впереди она заметила некую полосу света на полу. Он исходил от дверей библиотеки. Она тихо подкралась и приложила ухо к поверхности двери. Никаких звуков: ни шорохов, ни разговоров,