Черный колдун - Сергей Шведов

Он медленно поднялся и отошел от камина к столу. Эта женщина заслуживала хорошей порки, поскольку пыталась залезть в душу достойного Ахая, но в ее облике было нечто, мешавшее ему развернуться и ударить. Наверное, он очень любил ее в той, прежней, жизни. Но сейчас он Меч Храма, достойный служитель Великого, и любовь этой женщины ему не нужна. Зачем посвященный Чирс прислал ее?

— Я не хочу возвращаться в прошлое. Я помню, как плохо мне было тогда, и этого достаточно, чтобы все забыть. С тобой мне было хорошо, — он неожиданно ласково улыбнулся ей и даже обнял за плечи.

Он возвышался над ней на целую голову, а два года назад они стояли вровень. И плечи его стали шире, и руки сильнее. Жрец Ахай. Он был почти чужим, а Елене нужен был прежний Бес, мальчик, ставший ей дороже всего на свете.

— Ты должен вспомнить, Бес.

— Хватит, — он оттолкнул ее почти с ужасом. — Я не хочу вспоминать!

Губы его дрожали, а в глазах была такая боль, что ей стало страшно за него. Он не хотел вспоминать, потому что там, за черным занавесом, он оставил столько крови, ненависти и предательства, что возвращение в прежнюю жизнь было бы для него равносильно возвращению в ад. Храм отнял у него память и подарил другую, убогую жизнь, и он цеплялся за навязанные ему призрачные образы, как цепляется за пустоту человек, балансирующий на краю пропасти. Он боялся самого себя, меченого Беса из Ожского бора, в душе которого поселились ужас, боль и черная ненависть к миру. И все-таки он не стал жрецом Ахаем, пустой и холодной куклой, совершенной машиной убийства. Пока не стал. Он любит ее даже сейчас, когда она причиняет ему страшную боль. Она вернет ему самого себя, вылечит страшную рану в его душе, и, наверное, они еще будут счастливы.

Глава 7

КОГДА СПЯЩИЙ ПРОСНЕТСЯ...

Лаудсвильский оглянулся: Бес ехал рядом с женщиной, а пятьдесят его пешек пылили позади. Путешествие близилось к концу. Нельзя сказать, что оно прошло спокойно. Благородный Рекин поежился, вспоминая меч степняка просвистевший в считанных сантиметрах от его шеи. Миг, и не было бы на свете владетеля Лаудсвильского, с его честолюбивыми замыслами и почти безумными надеждами. Рекин не раз смотрел в лицо смерти, но с каждым разом выдерживать взгляд косоглазой становилось все труднее. Жажда жизни не убывает с годами, наоборот — с каждым прожитым днем она возрастает до боли в истрепанном сердце, до рези в слезящихся глазах. Спас владетеля Крол, разваливший степняка одним ударом от плеча до пояса. Рекин в порыве благодарности подарил ему золотой перстень, чем вызвал приступ веселья у достойного жреца Ахая. Этот молодец пугал Лаудсвильского даже больше, чем бескрайняя степь по ночам, когда в почерневшем мире слышатся крики таинственных и невидимых существ. Это души людей прежнего загубленного мира плачут о своей несостоявшейся жизни, так, во всяком случае, объяснял ему старый друг жрец Кюрджи, оставшийся в Храме еще на некоторое время. А жаль — обратный путь бок о бок с разумным человеком и прекрасным собеседником показался бы короче.

Лаудсвильский с надеждой вглядывался в горизонт, где вот-вот должна была появиться громада храмовой крепости. Он ждал конца путешествия как спасения, как избавления от опасного соседства. Благородный Рекин никому бы не желал такого спутника, даже лютому врагу. Мальчишка оказался дьяволом, и владетель молил Бога, чтобы память никогда не вернулась к этому подонку. Бедная женщина. Она бледнела от одного его прикосновения. Рекина так и подмывало вмешаться и пресечь ночные забавы этого безумца, но, встретив взгляд его темных холодных глаз, владетель обмякал душою и терял всякую охоту к спорам. В присутствии Лаудсвильского этот ублюдок едва не убил несчастного обывателя, вся вина которого состояла лишь в том, что он недостаточно поспешно снял шапку перед достойным Ахаем. Рекину никогда не забыть почерневшего от удушья лица несчастного. Достойный выкормыш Храма убивал людей взглядом, и кривая ухмылка играла при этом на его губах. Лаудсвильский поежился, вспоминая страшный крик Елены. Этот крик, как ни странно, остановил монстра, и он оставил жертву в покое.

Пешкам достойный Ахай отдает приказы иной раз, не раскрывая рта, и не было случая, чтобы они замешкались с их выполнением. А ведь пешек не назовешь безумными, во всяком случае, они боятся смерти и боли. Тот же Крол в бою действует вполне самостоятельно, и голову владетелю он спас по собственной инициативе. Достойный Ахай и пальцем бы не пошевелил ради благородного Рекина. Оберегал он только Елену, и горе было тому, кто оказывался вблизи его длинных рук. Такого бойца Лаудсвильскому встречать еще не приходилось. Тор Нидрасский, с которым Рекину едва не пришлось драться на поединке, был искусным фехтовальщиком и прекрасным воином, но Тор был человеком, наверное, лучшим из всех окружавших его друзей и недругов. Многие упрекали владетеля Нидрасского во властолюбии, но никто и никогда не упрекал его в жестокости. Откуда же тогда взялся этот монстр? Робкий внутренний голос нашептывал Лаудсвильскому, что, быть может, он сам приложил к этому руку, и тогда Рекину становилось не по себе.

— Крепость! — воскликнул Лаудсвильский. — Наконец-то.

Ахай и Елена догоняли его. Вид у достойного жреца был невозмутимый, а на лице женщины владетель прочел громадное облегчение. Плащ Елены посерел от пыли, щеки ввалились, а большие глаза смотрели на мир с болью и, показалось Рекину, с испугом — похоже, путешествие с этим ублюдком измотало ее.

— Кажется, кто-то едет нам навстречу.

— Это Санлукар, комендант крепости, — поспешил успокоить спутников Рекин.

Лаудсвильский обнял дорогого друга с таким пылом, что тот даже слегка растерялся от столь бурного проявления чувств. Бесцветные глаза Санлукара скользнули по лицу высокомерного горданца, который был плотно окружен отрядом пешек. Последних было слишком много для одного кукловода, и достойный Санлукар удивленно озирался по сторонам в поисках его товарищей.

— Я один, — усмехнулся Ахай, верно угадавший причину растерянности коменданта крепости.

Санлукар вопросительно посмотрел на владетеля Рекина, но тот лишь обреченно кивнул головой.

— Я привез тебе письмо от посвященного Чирса, достойный. — Жрец Ахай небрежно протянул бумагу коменданту.

— Я рад, что посвященный вспомнил о таком ничтожестве, как я.

— Нам нужен отдых, — скривил губу достойный Ахай. — Моя женщина устала.

Санлукар покраснел от обиды и гнева. Этот высокомерный горданец не потрудился слезть с лошади, разговаривая с достойным жрецом, Мечом и Оком Храма в Северных землях.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});