ХВ Дело № 3 (СИ) - Батыршин Борис Борисович

— Жаль, дядьМирон, гранат у нас нету, только шрапнели! — посетовал Федька, не прекращая банить ствол.— Ими по кораблям стрелять дело бесполезное, это вам не пехтура…

— Салажня ты зелёная, Гриня, хоть и доверили тебе важное дело! — отозвался машинист. — заряжающим! — Орудие это зенитное, потому гранаты к нему и не полагаются. Гранатой по аэроплану поди, попади — да и если попадёшь она запросто может крыло насквозь пройти и не разорваться. А шрапнелями милое дело: лопнет и всё вокруг пульками свинцовыми забрызгает. Их в снаряде вон сколько, поболе двух с половиной сотен, а аэроплану — много ли надо? Дырку в моторе проделает, или бак с газолином пробьет — и нет его, аэроплана!

— Может ещё в пилота угодить. — поддакнул Семён, обтирая очередной унитар. — Или трос какой важный перебьёт, чтобы, значит, самолётом управлять нельзя было!

— А проку нам от того? — не сдавался Гришка — Гидроплан, который нашему «Таймыру» велено разыскать сам уже в воду плюхнулся, безо всяких там шрапнелей. А вот если авиаматка подойдёт — чем стрелять будем? У неё тоже, небось, пушки имеются…

Беседу капитана со старшим помощником насчёт перспектив предстоящего морского боя Гришка подслушал получасом раньше — и искал подходящего случая, чтобы ввернуть услышанное.

— Вот шрапнелями и постреляем. — сказал машинист. — Только надо, чтобы Семён перед тем как снаряд тебе подать, ключом дистанционную трубку ставил на удар. Авиаматка — не линкор и даже не крейсер, металл на бортах тонкий. Снаряд его пробьёт и внутри разорвётся — небось, англичанам мало не покажется!

Он подошёл к орудию, и, отстранив матроса, заглянул в канал ствола.

— Вот и видать, Гриня, что прав я, как был ты салага, так им и остался. Кто ж так банит, а? Вон, нагару в нарезах сколько, и медь от поясков снарядных! Пять минут у тебя, проверю — чтоб блестело, как яйца у кота Васьки. А ежели не будет блестеть — сам языком вылизывать будешь! Час ходу остался до точки, где англичане в воде сидят — а у нас орудие к бою не готово — а это самое, что ни на есть, форменное воды вредительство!

VI

Колокол громкого боя гудел, не переставая — и это был не привычный, по своему даже уютный звон бронзовой рынды, которой отбивали склянки и подавали сигнал к приёму пищи или подъёму флага. Это был электрический сигнал, чьё пронзительное дребезжание проникало во все уголки «Таймыра», оповещая команду: «Боевая тревога!» «Всем занять места согласно расписанию! «К бою!» «К бою!» «К бою!»

Гришка вместе с Семёном стащили с орудия брезентовый чехол, скатали и запихнули в ящик. Другие номера уже заняли свои места у штурвальчиков горизонтальной и вертикальной наводки. Ствол пушки дрогнул и поплыл к левому борту — туда, где на фоне неба вырисовывался силуэт большого судна. Как заявил командир орудия, это была британская авиаматка, и как раз её экипаж и пассажиров матросы палубной команды под руководством боцмана только что подняли на судно — семь человек, включая полумёртвого штурмана. Трое «авиаторов» были вооружены диковинными автоматами с огромным патронным диском и рукояткой под стволом, но у них достало ума не открывать огня по приближающемуся сторожевику — особенно, когда установленный на мостике «Максим», за рукоятками которого стоял главстаршина Михеев, развернул укрытый медным кожухом ствол на непрошенных гостей.

Разбитая летающая лодка была тут же — лежала, накренившись, наполовину затонув и задрав смятую носовую часть на серый камень луды. Боцман уже прикидывал, как бы завести тали, чтобы вытащить ценный трофей на палубу согласно распоряжения командира судна, когда сигнальщик обнаружил приближающееся с норда чужое судно.

Сыграли боевую тревогу; матросы разбежались по боевым постам, и «Таймыр», дав «малый назад», стал отходить от луды, пятясь кормой. Гидроплан можно будет подобрать и потом, а пока — следует отогнать чужака.

К удивлению Гришки, англичане не торопились вступать в бой. Первый выстрел дал как раз «Таймыр» — после того, как с мостика отстучали фонарём ратьера требование лечь в дрейф и принять досмотровую команду, авиаматка заложила разворот, одновременно прибавив оборотов, и пришлось один за другим дать два предупредительных выстрела — что изрядно огорчило героического бакового заряжающего матроса второй статьи Григория Сушкова. Он-то предвкушал, как забитый его руками в казённик снаряд даст укорот наглым англичанам, напугает их до смерти и заставит спустить свой дурацкий белый, с красным крестом и какой-то неразборчивой кляксой в верхнем углу, флаг.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Джоунс опустил бинокль и длинно, замысловато выругался — этимискусством он овладел ещё в дорогом частном Тринити-колледже, и довёл до совершенства во время службы на Королевском Флоте. И хоть имя его не значилось в списках команды «Пегасуса» (как начальник экспедиции он считался пассажиром) слово его оставалось одним из решающих, уступая по значимости только решениям, принимаемым капитаном. А в иных случаях, даже и превосходя их. Например — если требовалось не тактическое, а политическое решение. Как вот сейчас, когда надо было как можно скорее определяться — вступать ли в бой с русским корытом, или убираться подобру-поздорову, оставив на растерзание большевикам «Саутгемптон» с бортовым номером «2» и всех, кто был на его борту.

Проблема состояла в том, что на «Пегасусе» из вооружения остались лишь два пехотных «Льюиса», для которых не было даже тумбовых установок, а только не слишком удобные в подобных условиях станки-треноги от пулемётов «Виккерс» Mk IV. И, хоть к «Льюисам» прилагались не только штатные рубчатые магазины-«торты» на 47 и 97 патронов, а ещё и нелепые, высокие, словно коробка от дамской шляпки, четырёхсотпатронные «диски». Такой арсенал не слишком годился для морского боя — конечно, русские тоже не могут похвастать крупными калибрами, но пара их архаичных трёхдюймовок всё же в состоянии превратить надстройку гидроавианосца в решето, прежде чем удастся подойти на дистанцию эффективного пулемётного огня.

— Радио с «Каледона» — сообщил капитан. Он стоял тут же, на мостике, и смотрел в бинокль на зелёный флаг русской пограничной охраны, болтающийся на корме старого ледокола. — Они в двенадцати милях к норд-вест-тень-норду, разворачиваются и идут к нам. Будут здесь меньше, чем через полчаса.

— Не будем лезть на рожон. — вынес вердикт Джоунс. — Поворачивайте навстречу «Каледону». Если русские начнут преследование — что ж, тем хуже для них.

— Капитан нахмурился.

— А как же люди с «Саутгемптона»? Русские наверняка успели взять их к себе на борт…

— Не беда, подождут немного. Когда большевики увидят, кто явился к нам на помощь, им не останется ничего другого, как спустить флаг. И пусть молятся своему Карлу Марксу, если мы не досчитаемся живым хотя бы одного из наших парней!

За все годы своей беспорочной службы на судах Морпогранохраны этой пушке приходилось открывать огонь всего дважды — в боевых условиях, разумеется, учебные стрельбы и салютации не в счёт. Оба раза целями были баркасы норвежских браконьеров и контрабандистов, пытавшихся улепетнуть в территориальные воды сопредельного государства. И оба раза дело ограничивалось предупредительными выстрелами — наводчик брал прицел с упреждением в половину кабельтова, заряжающий кидал в казённик унитар с «практическим» снарядом, и пустотелая чугунная болванка, засыпанная для веса песком, поднимала высокий фонтанпрямо по курсу нарушителя. В первый раз подобная демонстрация серьёзности намерений оказала требуемое действие сразу, с первой попытки. Второй браконьер оказался то ли глупее, то ли упрямее, а может, и то и другое вместе, и сделал попытку улизнуть. Но когда ещё два снаряда провыли в считанных над ходовым мостиком (наводчик хорошо знал своё дело, да и дистанция была пустяковая, всего-то половина мили), упрямство норвежцев растворилось, они сбросили обороты и легли в дрейф, признавая победу «красных».