Конунг. Изгои - Коре Холт

— Господин Аудун, нынче ночью, проявив в моем присутствии недозволенную свободу, ты заслужил мою ненависть. Но все-таки я не ненавижу тебя.

— Йомфру Кристин, необъятно твое благородное сердце, прекрасно твое желание оказать честь человеку, так близко стоявшему к твоему отцу! Но правда, йомфру Кристин, дорогая монета: положи ее на чужую ладонь, и он закричит, словно руку ему обжег огонь.

— Господин Аудун, я и сама понимаю, что правда может заставить меня закричать, но она не заставит меня ненавидеть.

— В таком случае, йомфру Кристин, она заставит тебя полюбить.

***

Вот что я помню о Сверрире, конунге Норвегии:

Он пришел ко мне и сказал, что, если мы захватим несколько селений вокруг озера Мьёрс и раздобудем несколько небольших парусных судов, мы сможем пробыть там до следующего лета. Там можно рассчитывать на богатые вейцлы [14] и оттуда есть много дорог, на случай, если туда придут наши враги. Оттуда можно пойти или на юг, в Вик, или на север, в Нидарос, а можно также пойти и на запад, в Бьёргюн. Ну, а если в этой стране у нас земля начнет гореть под ногами, оттуда рукой подать до непроходимых лесов Свеарике [15], где мы сможем укрыться. Тот, в чьих руках Упплёнд, подчинит себе со временем всю страну.

Наши лазутчики донесли нам:

— На Мьёрсе под парусами стоят военные корабли и по селениям пущена стрела войны.

Мы повернули на запад и глухими лесами пошли к озеру, которое здесь называли Рёнд.

***

Сын Божий словно помогал нам, когда мы по крутым склонам спускались к озеру Рёнд. И этот день тоже был солнечный, ветреный, с легкими бегущими облаками. С вершины одного холма мы увидели несколько небольших судов, стоящих у берега, приплывшие на них люди, отложили оружие и дремали на солнце. Мы захватили их.

Мы захватили их одним махом, птицы не успели умолкнуть и пчелы не увидели в этом помехи и продолжали добывать из цветов мед. Большая часть людей на судах не оказала нам никакого сопротивления, двоих мы зарубили и оттащили трупы подальше, чтобы своим видом они не огорчали остальных. Вскоре мы уговорили их перейти на нашу сторону. Это были сыновья бондов, с жирком на животах, покатыми плечами, не умевшие владеть мечом и не имевшие никакого желания сражаться. По приказу ярла Эрлинга они собрали ополчение, чтобы охранять селения от конунга Сверрира. Они были очень довольны, когда мы сказали им:

— Женщинам, живущим у Рёнда повезло, вон у них тут какие мужчины!

Словом, это была добрая встреча, и между мужами, которые на рассвете намеревались пустить кровь друг другу, родилась сердечная дружба. Люди расположились под деревьями, они ели из одного котла и рассказывали о девушках, которых нанизывали на свои гарпуны почище, чем форель в ручьях. Мы не сожгли ни одной усадьбы и платили серебром за любую отданную нам скотину. Пришли старухи и попросили, чтобы им позволили потрогать конунга, он засмеялся и сказал, что будь они помоложе, он бы тоже не отказался их потрогать. Восхищенные, они покорно кланялись ему, он же достал горсть серебра из кошелька, висевшего на поясе, щедро одарил их, погладил по щекам и сказал, что если их дочери так же хороши, как они сами были в молодости, их следует запереть дома и заложить засовы.

— Мои люди не станут отказываться от добычи, на которую, по их мнению, они имеют право, — сказал он.

Женщины засмеялись, потом пришли их дочери и день кончился тем, что дружба между мужчинами должна была отступить перед тем, что одни называют сполохом во время бури, а другие — выросшим на солнце цветком, вокруг которого жужжат пчелы и ангелы танцуют от радости.

Да, йомфру Кристин, это был замечательный день, он сохранился в моей памяти, сверкающим, точно начищенная серебряная монета на белой льняной ткани. Даже когда пришел конунг, — я сидел тогда с рогом в руке на спине одного берестеника и распевал во все горло, — я не испытал ни малейшей тревоги, узнав, что наша казна заметно похудела. Конунг сказал также, что, когда нам улыбается удача, мы не должны омрачать свою радость мыслями о том, что наш сундук с деньгами стал легче рога, который только что осушил Аудун.

— Как ты считаешь, Аудун, не наполнить ли нам его снова?

— Рог? — спросил я.

— Сундук, — засмеялся конунг.

Пришел Сигурд. Я хорошо помню, как он сказал:

— Государь, если тебе нужны деньги, достать их будет нетрудно. Недалеко отсюда, мили две на север, лежит усадьба старого Эцура, лендрманна. Ты, небось, слышал об этом Эцуре, старом цепном псе ярла Эрлинга, который всегда пробует серебро на зуб и плачет, когда ему приходится отдавать его? Я-то его хорошо знаю. Когда люди Эрлинга Кривого захватили меня и заставили грести на корабле ярла, точно простого раба, вот тогда я и узнал его. Эцур никогда не моет рук перед тем, как садится есть. Он так жаден, что даже свою грязь жалеет оставить в воде, в которой кто-нибудь после него тоже будет мыть руки. Он так жаден, что даже не спит с женщинами, — он никому не отдаст ничего своего. На его усадьбах, а их у него много, овцы жрут собственное дерьмо, и когда потом люди едят баранину, от нее разит навозом. Да, да, Эцур такой скряга, что даже Эрлинг Кривой сказал однажды, что, когда его лендрманны предстанут перед Богом, — а мало кто из них сможет предстать перед Ним без стыда, — Эцур станет позади всех, потому что из-за скупости даже вошь пожалеет стряхнуть с волос.

Но у Эцура есть серебро. Да, государь, у него есть серебро, оно зашито в мешки из овчины и телячьи желудки и зарыто в кучах навоза у него на усадьбе. А на сундуке с золотом он сам сидит и днем и ночью и боится оторвать от него задницу даже ненадолго — ведь в это время кто-нибудь может украсть его добро. Советую тебе, государь, забрать у Эцура столько серебра, сколько тебе нужно.

— Добрый совет, — сказал Сверрир. — Пусть двадцать человек поедут к Эцуру и познакомят его с мечом конунга.

День выдался на славу, а когда наступило утро, наши люди уже вернулись обратно. Лошади несли тяжелую поклажу. Самого Эцура дома не оказалось — наши люди узнали, что он в Бьёргюне, — но двое его сыновей стерегли сундуки с добром. Усадьбу наши люди сожгли. Сейчас сыновья Эцура были уже в аду, а его серебро — здесь. Первый раз в жизни я видел такую гору тяжелых монет, их было приятно держать в руках. Конунг опять проявил свой ум. Он взвесил все серебро в присутствии людей. И сказал, что большую часть мы должны взять с собой в сундуке, это принадлежит всем, но находится в распоряжении конунга.

— Добрым бондам мы будем платить за продовольствие, — сказал он. — Лучше честно покупать, чем отбирать силой то, что нам нужно. А сейчас каждый подойдет ко мне и получит из моих рук по монете. Используйте деньги с умом, спрячьте в кошелек или в пояс, проглотите, если угодно, или отдайте девушке, которая покинет вас, потеряв то, чего уже никогда не вернет.