Равника (ЛП) - Вайсман Грег

Чандра почувствовала, что с неё спали оковы Бессмертного Солнца. Издалека она увидела, как крошечная фигурка Лилианы ушла за пределы мира. И она была всего лишь первой из многих. Бессмертное Солнце вновь отключилось, угроза Боласа и его вечных миновала, и теперь трое старых друзей с мостовой наблюдали за тем, как мироходцы один за другим покидают Равнику, словно опасаясь, что в любой момент этот кошмар может начаться заново. Скиталица ушла первой, почти одновременно с Лилианой. За ней последовали Му Яньлин и Цзян Янгу со своей странной собакой. Были и другие, чьих имён она даже не знала.

— Гидди больше нет, — повторила Чандра.

Нисса робко положила ладонь ей на плечо.

Глядя перед собой невидящим взором, Чандра произнесла: — Знаете, ведь когда-то я была чуточку влюблена в него. Я так ему в этом и не призналась.

— Я думаю, он знал, — сказал Джейс. — Он тоже любил тебя.

— Не в том смысле.

— Нет. Но он любил тебя не меньше. Как младшую сестрёнку. Но это всё равно была любовь.

Ей не нужно было говорить: Я тоже полюбила его как брата, или даже: Я и тебя люблю как брата, Джейс. По его выражению лица было понятно, что он и так всё знает — без всякой мысленной связи.

Чандра уставилась в землю и начала тихонько всхлипывать. На этот раз её слёзы не превратились в пар. Они ручьями потекли по её щекам, и Нисса неожиданно протянула руки к её лицу и вытерла их большими пальцами. Чандра уткнулась в плечо эльфийки.

На миг Нисса напряглась, но затем расслабилась и позволила Чандре устроиться поудобнее. Она обняла девушку за плечи и даже стала медленно, нежно раскачивать всхлипывающую Чандру взад и вперёд.

Не поднимая головы, Чандра прошептала: — Знаешь, я ведь и тебя люблю.

— Я тоже люблю тебя, Чандра, — шепнула Нисса в ответ.

Чандра наконец-то подняла голову и взглянула на Ниссу Ревейн. Но в тот же миг кто-то рывком поставил её на ноги.

Это была Джайя. — Пошли, — скомандовала она. — У нас много работы.

Чандра не знала, что имела в виду Джайя, и была слишком уставшей для любой «работы», которую могла бы замыслить её наставница, но Джайя не спрашивала её мнения. Крепко схватив свою протеже за бицепс, она молча поволокла Чандру за собой. Та лишь успела крикнуть Ниссе: — Поговорим позже! — прежде чем Джайя затащила её в толпу.

Они протиснулись к шеренге обезглавленных (по большей части) и искалеченных вечных. Рядом с ней стояла Самут, на лице которой отражалось примерно пять оттенков бешенства. — Так нельзя, — прорычала она. — Это мой народ. Я понимаю, что их нужно уничтожить. Но не таким образом. Проявите к ним хоть каплю уважения.

— За этим мы и пришли, — сказала Джайя, кивком указав на Чандру, которая только сейчас поняла, что за ужасную работу предстояло выполнить двум пироманткам.

Анграт и Борборигмос прервали своё занятие и даже отозвали своих последователей. Они наблюдали. Так или иначе, угрозе, исходившей от этих существ, следовало положить конец здесь и сейчас, но они достаточно уважали чувства Самут, — или, по крайней мере, её боевые навыки, — чтобы сделать это, не оскорбив память бывших жителей Амонхета.

И вот под пристальными взглядами минотавра, циклопа и дочери Амонхета пиромантки прошли сквозь то, что осталось от неподвижной Жуткой орды, методично обращая всех — вплоть до последнего фрагмента — в пепел.

Глава LXVII

Тейо Верада

Единственное солнце этого мира опускалось за разнообразные и причудливые башни Равники — по крайней мере, те из них, что уцелели. На город опускались сумерки. Не искусственные сумерки Старшего заклятья, а самые что ни на есть настоящие. Сумерки. Вечер. За которым последует ночь. Тейо вспомнил, как Крыска нашла его на променаде перед самым рассветом. Мысль о том, что прошло меньше дня с тех пор, как он покинул Гобахан, потрясла его сильнее любой алмазной бури.

Клянусь Бурей, кажется, это было миллион лет назад.

Он был измучен. Выжат до капли. Каждая его вершина словно выгорела дотла. И казалось, до конца жизни его будет тошнить от вида любых геометрических фигур. Вдобавок он жутко проголодался. Он вспомнил, что в последний раз ел больше суток назад и совсем в другом мире. Кроме того, у него имелся ещё один позыв, который заставлял его гадать, пользуются ли в домах Равники сливковой системой.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Должно быть, Кайе показалось, что она смогла правильно прочесть его мысли — или хотя бы выражение лица. — Не переживай, — сказала она. — Всё кончено. Теперь ты можешь вернуться домой.

— Да, пожалуй, — ответил он. — Но не уверен, что дома для меня найдётся место. Я был довольно скверным послушником.

— Ну, зато мироходец из тебя вышел что надо, — она улыбнулась и ласково провела рукой по его гладкой щеке.

Он залился краской, а Кайя усмехнулась себе под нос и отвернулась, чтобы не смущать его ещё сильнее.

Тейо вздохнул и огляделся по сторонам.

Раль Зарек и его возлюбленный Томик Врона целовались, обнявшись. Это было отрадно видеть после всех трагедий, свидетелем которых Тейо стал за сегодня. Они прервались, — и Раль настороженно повернулся, — когда к ним приблизилась Враска. При виде её Раль нахмурился, но, заработав лёгкий тычок локтем от Томика, кажется, успокоился (по крайней мере, немного) и кивнул ей; она кивнула в ответ.

Подойдя к Враске, Джейс Белерен коснулся её плеча. Она повернулась к нему. Он выглядел постаревшим и слегка надломленным. Растрогавшись, она обвила его руками, заключив в объятья. В ответ он тоже обнял её. Долгое время они стояли неподвижно и ничего не говорили. Затем они поцеловались.

Раль едва заметно покачал головой и снова заглянул в глаза Томику.

Повсюду вокруг них люди ликовали. Тейо не был уверен, что эта победа заслуживает такого торжества — особенно пока те, кто не участвовал в празднестве, оттаскивали в сторону раненых и умирающих. И трупы. Как же много было трупов. — Все эти бедняги погибли, — скорбно пробормотал Тейо.

— Знаешь, парень, лично мне плевать на мёртвых, — это был перепачканный пеплом Анграт, только что вернувшийся от погребального костра вечных. Он грубовато, но дружелюбно хлопнул Тейо по плечу крепкой ладонью и продолжил: — Я могу — в редких случаях — выдавить из себя каплю жалости к умирающим. Но большую часть своего сострадания я приберегаю для скорбящих. Испытания мёртвых окончены, им больше не придётся страдать. Если я и стану лить слёзы, то о тех, кто остался здесь, о тех, кто несёт на себе чудовищный груз вины, утраты, отчаяния и всего того, что ложится на плечи выживших после потери любимых.

Тейо казалось, что отчасти он испытывает подобную вину — а утраты с отчаянием миновали его лишь потому, что он едва знал тех, кого встретил за сегодня. Он восхищался Гидеоном, но не знал его. Был и ещё один человек — кажется, его звали Даком. Они успели обменяться парой фраз, стараясь приободрить друг друга перед последней битвой. И да, Тейо чувствовал вину за то, что не сумел закрыть Дака щитом, прежде чем вечный высосал его Искру. Но это была вина, не связанная с какими-то глубокими переживаниями, с утратой и отчаянием, о которых говорил Анграт. И, к счастью, те двое, с кем он действительно сблизился, Крыска и Кайя, были живы и почти невредимы.

— Тебе следует тревожиться лишь о живых, маленький монах, — закончил мысль Анграт. — По крайней мере, так поступаю я. Мёртвым уже всё равно.

Тейо рассеянно кивнул.

Нам следует тревожиться о живых.

Я должен найти Крыску.

Он отправился на поиски и вскоре обнаружил её, печально наблюдающую за Гекарой, которая решила отпраздновать эту знаменательную победу при помощи двух гротескных и невероятно реалистичных ручных кукол, изображавших её и Раля. Если бы Тейо увидел их в детстве, то всю оставшуюся жизнь мучился бы ночными кошмарами. Она по очереди говорила за обеих кукол.

— Мы побили злого дракона, верно, Гекара? — сказал кукольный Раль (это было довольно удачное, хотя и несколько визгливое, подражание голосу иззетского гильдмейстера).