Варшавка - Виталий Мелентьев

Артиллеристы, не в пример минометчикам, быстро определили, откуда бьет снайпер — они были специалистами по определению угловых величин, — и старший на батарее принял правильное решение: оставил у орудий наводчиков и заряжающих, а остальных повел через перелесок на встречу с Малковым.

Снайпер разгадал этот маневр, но противопоставить ему ничего не мог. Наша артиллерия смолкала — роты Басина как раз перешли в свой последний, ожесточенно-безмолвный бросок, — и потому малковские выстрелы перекрывать было некому. Он затаился, надеясь, что авось противник его не заметит, по очень скоро понял — заметит. Солдаты обходили его с флангов редкой цепью, двигаясь короткими перебежками, поодиночке.

Стоило Малкову выстрелить и убить одного, как десятки открыли бы огонь по снайперу.

Вероятно, на смену «авось» и пришли колебания, может быть. даже отчаяние, но постепенно в душе Малкова все стало на свои места, и он, может, подумал, а может, шепнул: «Ну, ивановских так просто не возьмешь». И сейчас же понял — выхода у него нет.

Он приготовил гранаты, связал их и повесил на пояс, а шнурок от связанных чек протянул к торчавшему в срезе окопа корню. Передохнул и стал стрелять. Стрелял быстро и в общем-то метко — он кого-то убил, а кого-то ранил — раненый кричал долго и тонко. На огневой из-за орудийных щитов высунулись наводчики и заряжающие, и Малков сделал несколько выстрелов по огневым позициям, тоже убив или ранив кого-то.

Вокруг него все чаще взметывались фонтанчики снега — немецкие артиллеристы увидели его и открыли ответный огонь. Но он уже не обращал внимания на посвисты пуль. Они стали как бы не для него. Он жил по своему закону…

Когда остатки расчетов снова юркнули за щиты, он опять стал обстреливать окружавших его немцев. К этому времени его, вероятно, уже ранили, потому что он чаще мазал. И все-таки противник побаивался подойти поближе, предпочитая стрелять издалека. Малков ловил на пенек оптического прицела то одного, то другого и стрелял, стрелял. Вероятно, у него ныло плечо и болели крупные рабочие руки, потому что выстрелы становились все реже, и вдруг он поднялся над своим окопом и взметнул эти свои большие руки.

Жалсанов и Засядько видели этот странный и страшный бой, но не вмешивались в него, потому что у каждого из них была своя задача и потому что понимали: помочь сейчас Малкову они не в силах, а если начнут поддерживать огнем, то выдадут себя.

Но когда Малков поднял руки, оба снайпера стали разворачиваться так, чтобы расстрелять предателя. Однако они не видели того, что наверняка или видел, или чувствовал Малков, — зашедших ему в тыл немцев. Немцы бросились на него, сдающийся в плен Малков некоторое время боролся с ними, и потому на помощь подбежало еще несколько солдат.

И вот тут-то и грохнул взрыв. Привязанный к корневищу шнурок в этой борьбе струнно натянулся и потянул за связанные кольца, а те вырвали чеки. Все три «феньки» взорвались одновременно.

Засядько сглотнул комок. Стрелять он не мог — слезы еще застили. белый, испоганенный копотью разрывов и дымов немилый свет. Минометчики, видно, решили, что теперь дорога к боеприпасам открыта, и ринулись за минами. Засядько сделал несколько выстрелов, но промазал. И тут через такую близкую Варшавку перебежали несколько немцев с пулеметом; Они устроились в кювете, руками расчищая площадку под огневую.

Батальон Басина выходил к шоссе, и Засядько сразу прикинул со своей высоты, что может произойти: этот пулемет опасней, чем целая батарея. И он хладнокровно расстрелял его расчет.

Теперь он действовал, определяя, какая цель опасней всего для продвижения атакующих, кто может помешать выполнению задачи.

Атакующим казалось, что именно они воюют так здорово, что противник не может удержаться на своих позициях и оказать сопротивление. И артиллеристам и минометчикам тоже казалось, что это они так чисто вымели своим огневым валом всю фашистскую нечисть, что вот пехота идет и не спотыкается. И пушкари перенесли огонь в глубину обороны противника, на тот рубеж, где, как им казалось, должны сейчас очутиться бегущие немцы.

Первая серия снарядов легла недалеко от Засядько. Он увидел, как вспух снег, как в нем разверзлось пламя и как взметнулась вывороченная взрывом земля. Он слышал переходящий в вой снарядов визг, тупой удар о стылую землю, но полета осколков уже, наверное, не слышал. Длинный, как кремневый скол, который шел у неандертальцев на наконечник копья, поблескивающий кромками снарядный осколок, свирепо вереща, долетел до Засядько и ударил как раз под каску, по глазам…

Ломая ветви, скользя по нижним, могучим елочным лапам, Засядько скатился вниз и, может быть, даже не успел долететь до сугробов. Его уже мертвое, а может еще и живое тело пронзил снаряд из другой серии другой батареи и разорвался. И вместе с прахом и дымом Засядько разлетелся по округе.

Пропал без вести…

С комьями глины на землю упали и капли его еще теплой крови. Они протаивали снежный част, добирались до сугробной сердцевины и смерзались там в багровые, похожие на переспевшие клюквинки, покрытые тонким ворсистым инеем мертвые шарики. В свой час они растают и уйдут с вешними водами на болота, и может, и в самом деле станут клюковками, дарующими витаминную молодость зверю и птице, да и человеку…

Снайперы не видели смерти Засядько, но ее видели уже вышедшие к Варшавке солдаты восьмой роты.

Оставшиеся снайперы делали свое дело — потихоньку выбивали расчеты, косили связных, все усиливая и усиливая панику в ближнем немецком тылу, создавая ту неразбериху в управлении и неуверенность в войсках, которая страшнее самого боя и которая приводит к поражению.

Но противник знал войну и ее природу. Потому командир обороняющейся на этом участке дивизии не только не скрыл от начальства истинного положения дел, но, наоборот, обрисовал его самыми мрачными красками. И начальство сделало то, чего оно не хотело, но вынуждено было сделать — подняло по «тревоге» уже изготовившуюся к переброске на юг, против сталинградцев, дивизию и задержало отправку другой.

Только через десятилетия те, кто остался в живых в боях на Варшавке, узнают, что в тот оттепельный жестокий день они, оказывается, выполнили задачу.

Но в тот день они не знали об этом. В тот день все складывалось по-иному.

Глава восемнадцатая

Противник наскреб в своих тылах жидкие резервы — обозников, писарей, поваров, связистов, — и все это воинство нестройными толпами пробежало по направлению к передовой из того леска, в котором, как видел Жилин, скрылось несколько автомашин.

Через некоторое время ударила вражеская артиллерия и минометы, и на участке второго батальона разорвались снаряды и мины.

В тот день Жилин мыслил не только как рядовой снайпер, но и как офицер. Он прекрасно понимал происходившее — противник готовит контратаку во фланг прорвавшемуся третьему батальону, однако сам ничего поделать не мог. Введенные в бой вражеская артиллерия и минометы были вне досягаемости его выстрелов, а бить по живой силе он не мог — она скрылась за кустарником и увалами.

Судя по тому, что вспыхнувшая за артподготовкой автоматно-пулеметная перестрелка в общем-то оказалась жидковатой и воинственных криков почти не доносилось, Костя решил, что контратака была не слишком опасной, но в душе у него зародилось первое сомнение: почему батальоны топчутся? Почему командование не вводит резервы? Ведь оно дождется, что свои резервы подтянет противник. И он стал все чаще посматривать на зимник за перелеском.

Он не знал, что хотя противник и потерял большую, часть контратакующих, однако одному взводу все-таки удалось ворваться в расположение пятой роты и вытеснить ее из своих траншей.

Басин, естественно, тоже видел это опасное продвижение противника и уже совсем было собрался переходить вперед, в расположение занятой его батальоном немецкой обороны, но вынужден был остаться на месте и приказал седьмой роте поднажать на противника.

Басин тоже не понимал командование — успех его батальона следовало поддержать, развить, а командир полка не звонил сам и не отвечал на его вызовы. Отвечал начальник штаба, и отвечал неопределенно:

— Принимаем меры… Выполняйте задачу… Все будет в порядке.

Басин, как и Жилин, не знал, что сейчас делается в вышестоящих штабах, и когда на его ПНП прибыл капитан из оперативного отделения штаба дивизии, комбат уже был зол, но еще сдержан. Капитан оказался толковым, он располагал данными об обстановке на всем участке дивизии и даже соседей, и потому Басин несколько успокоился. Такой же прорыв к Варшавке совершило несколько батальонов, но ни один полк в целом так и не выполнил поставленной задачи. Слишком силен был противник, слишком организован. А жидкие резервы нашего командования еще не получали приказа действовать. Да и вводить их в дело пока не имело смысла: противник дерется только наличными силами.