Умереть без свидетелей. Третий апостол - Станислав Гагарин

— Вспомнил роман Михаила Булгакова, который принесла мне недавно Ольга. Называется он «Мастер и Маргарита». Вы не читали?

— Как же, прочитал сразу после того, как он появился. Ведь мы, так сказать, оба имеем рядом с собою филологов. У вас невеста, а у меня — жена учительница русского языка и литературы. Она и посоветовала прочитать эту вещь. И в связи с чем вы вспомнили о романе Булгакова?

— Меня заинтересовала роль Понтия Пилата в этой истории с казнью Христа. Ведь у каждого из четырех канонических евангелистов рассказано о Пилате по-разному. Михаил Булгаков взял для разработки сюжета романа версию Матфея, согласно которой Пилат вообще не видел в действиях, инкриминируемых синедрионом Иисусу, состава преступления и хотел отпустить его. Римский прокуратор даже попытался воспользоваться правом пасхальной амнистии и помиловать одного узника, которого хотели казнить… Пилат дважды предлагал наделить своей милостью именно Иисуса. Однако иерусалимцы, подстрекаемые фарисеями, требовали распятия Иисуса. Тогда Понтий Пилат, прокуратор Иудеи, «умыл руки перед народом и сказал: Не виновен я в крови праведника сего».

— Булгаков написал эти сцены с большой художественной силой, — сказал Юрий Алексеевич. — Хотя в целом мне представляется несколько надуманным, искусственным соединение романа о Христе с романом о литературной Москве конца двадцатых годов.

— Ольга видит в этом символический смысл, — заметил Арвид.

— В любом случае я считаю Булгакова большим мастером, — сказал Леденев. — Он настоящий художник. Может быть, непонятый еще до конца… А как продвигается дело с изучением творчества Фейербаха?

— Медленно продвигается, — пожаловался Арвид. — Но я стараюсь… Вот здесь, Юрий Алексеевич, любопытное есть место у Фейербаха.

Он открыл книгу на заложенном месте.

— Вот послушайте: «Положение, должность имеют влияние на образ мыслей человека, его внутреннюю жизнь, его веру более, чем он сам сознает это. В большинстве случаев уже нельзя отличить образа мыслей по долгу службы от свободных убеждений, того, что исходит от самого человека, от того, что исходит от него в связи с его профессией. Отнимите у бесконечного множества людей их положение, и вы отнимете у них веру. Вера — это профессиональный долг. Не убеждения поддерживают положение, а положение — убеждения. В моральном отношении дело обстоит так же, как и в религиозном…» Ну, дальше уже речь идет о Бейле, труды которого разбирает Фейербах. Вот эти слова, о вере по должности, меня заинтересовали…

— И вы пытаетесь, Арвид, приложить их к профессору Маркерту? — перебил его Юрий Алексеевич.

— И не только к Маркерту, но и к его ученику, доценту Старцеву, — сказал Арвид.

— И как? — спросил Леденев. — Получается это у вас?

— Пока все сумбурно, — признался Казакис. — Как будто нащупываю ниточку, а ниточка ускользает, ускользает… Возникают предположения, какие-то построения, но все они аналогичны и разваливаются при первой же попытке анализа, при столкновении моих соображений со здравым смыслом. И я вновь остаюсь у разбитого корыта…

— Разбитое корыто, Арвид, это уже кое-что. Можно постигать истину не только с помощью имеющихся фактов, но и при отсутствии их. Само отсутствие фактов уже есть некая величина, хотя и с отрицательным знаком. Она не годится для составления обвинительного заключения, но может сыграть свою роль в процессе поисков преступника. Понимаете мою мысль?

— Понимаю, — кивнул Казакис.

— Кстати, в книге, из которой вы мне сейчас цитировали, есть место, где говорится примерно то же самое о познании Добра путем сопоставления с его антиподом — Злом. Довольно оригинальную мысль высказал Фейербах. Дайте-ка мне его сочинение. Так, так… Где-то здесь. Вот! На странице сорок шестой. Слушайте: «Это верно, что добро узнается через самое себя, но добро узнается через самое себя также, когда его узнают с помощью плохого; ощущение несчастья от плохого есть ощущение счастья от хорошего: отсутствие обладания благом часто дает те же результаты, что и обладание им». Вот так-то, дорогой Арвид. Потому и не огорчайтесь от того, что ваши построения разрушаются. Ergo — они ложны. И чем больше их, ложных, построено, тем меньше остается шагов на пути к истине. А что если нам спросить чаю и полакомиться чудесными пирожками вашей мамы?

Глава шестая

ДИАЛЕКТИКА ПРЕСТУПЛЕНИЯ

I

Когда-то Иммануил Кант заметил, что «мораль, собственно говоря, есть учение не о том, как мы должны сделать себя счастливыми, а о том, как мы должны стать достойными счастья».

Зоя Жукова не задумывалась над собственной жизнью, не предпринимала почти никаких усилий к тому, чтобы изменить ее монотонное течение. После того как не удалась ее минская попытка обрести личное счастье, попытка, закончившаяся возвращением в родительский дом и появлением Маринки, Зоя жила лишь работой в военном госпитале, заботами о дочери, которые, правда, разделяли с нею бабушка и даже сам Александр Николаевич, не упускавший возможности, когда выдавалось свободное время, повозиться с внучкой, погулять с нею, понянчиться.

Поэтому некий досуг жизнь Зое Жуковой предоставляла, но Зоя проводила его бездумно, следуя по инерции вслед за затеями и прежних подруг по школе, и новых, встреченных на службе.

Мужчинам в кругу интересов молодой женщины места не было. Зоя не была агрессивной по отношению к представителям сильной половины человечества, но в то же время отнюдь не поощряла попыток ухаживания, которые предпринимались довольно часто и продолжались до тех пор, пока ближайшее мужское окружение не убедилось в тщетности сексуальных устремлений.

Подруги Зои корили ее порой за равнодушие к мужчинам, сетовали по поводу Зоиного одиночества, только она молча улыбалась в ответ и пожимала плечами. Потребности в половой близости Зоя Жукова почему-то не испытывала, а сердце ее будто окаменело, душа отрешилась от того, что так волновало Зою в девичестве, она исключила для себя самую возможность возникновения чувства.

Так она и жила, будто в полусне, своеобразном забытьи. Окружающим холодность Зои казалась странной. Подруги поначалу считали ее гордячкой, немного даже сторонились, но, поверив в Зоину аллергию относительно мужчин, поняв, что никакой опасности она как соперница не представляет, успокоились и наперебой приглашали в компании, делали ее участницей вечеринок и развеселых вылазок на природу, в лес, в дюны, на взморье.

Встреча с Арнольдом Заксом все изменила. Равно как и капитан фишбота, сестра милосердия не смогла бы объяснить, что произошло с нею. Да разве бывали в этом мире влюбленные, которые могли бы толково рассказать, что с ними такое необычное произошло? Но вот мир для Зои Жуковой изменился, это точно… Совсем недолго знала она Арнольда, а казалось ей, будто он рядом с нею всю жизнь.

Сейчас снились Зое высокие заснеженные горы. Она стояла рядом с Арнольдом в зеленой долине, держала на руках Маринку и любовалась белыми вершинами, над ними синело безоблачное небо.

Широкая тропинка, по которой можно было идти вдвоем, извивалась среди деревьев и исчезала в зелени. Справа доносился шум горной реки, огромная птица парила неподалеку, и Зоя ощущала себя счастливой, ей было легко и радостно здесь.

На тропинке вдруг показался мальчик лет двенадцати. Он шел навстречу и улыбался. Зоя прижала к себе Маринку и приветливо замахала мальчику. Ведь она понимала, что к ним приближается ее сын, ее и Арнольда, и Зою совсем не смущало, что мальчик гораздо старше Маринки, родившейся прежде брата, и что у нее, двадцатилетней, не могло быть такого взрослого сына.

Зоя хотела окликнуть мальчика, подозвать своего сына, сказать ему, чтоб шел быстрее, но вдруг поняла, что забыла, как его зовут. Зоя попыталась вспомнить, но память ничего ей не подсказала. Она повернулась к Арнольду, чтобы спросить отца, но с ужасом увидела, что вместо Арнольда на том же месте беззвучно кружится-кружится серый смерч придорожной пыли.

Зоя открыла глаза, еще переживая сон, приподнялась на локте, обвела вокруг взглядом и обнаружила, что и наяву Арнольда нет с нею. Она встала на колени, потом на ноги и осмотрелась.

«Наверное, купается», — подумала Зоя и медленно побрела в сторону небольшой бухты, почему-то ей показалось, что именно там она встретит Арнольда.

Постепенно ей захотелось убыстрить шаги, и Зоя прибавила скорости своей поступи, вот она уже даже побежала трусцой, потом большими прыжками стала подбираться к тому камню, у которого Арнольд Закс четверть часа назад сбил замок злополучного портфеля.

Окровавленное тело капитана Зоя Жукова увидела сразу.

II

Арвид Казакис и Юрий Алексеевич шли в дом Андерсона.