1917: Революция или спецоперация - Николай Стариков

Первые же бои, случившиеся на подступах к городу, показали крайнее нежелание солдат обеих сторон стрелять друг в друга. Стрельба русских солдат по русским казакам была еще в большую диковинку. Но сил у Краснова было до смешного мало. Даже узнав о мятеже юнкеров, вспыхнувшем в Петрограде, дальше Царского села, Краснов продвинуться не смог. У него просто не хватало солдат даже на охрану пленных, поэтому их всех просто отпускали. "Не расстреливать же их всех" — замечает Краснов в своих мемуарах. Он так старомоден и еще не знает, что именно так теперь поступать и будут…

Вместо обещанных подкреплений в этот критический для России момент на сцене вновь появляются «союзники». Краснов пишет: "Вечером из ставки в Гатчину прибыл французский генерал Ниссель. Он долго говорил с Керенским, потом пригласил меня. Я сказал Нисселю, что считаю положение безнадежным. Если бы можно было дать хоть один батальон иностранных войск, то с этим батальоном можно было бы заставить Царскосельский и Петроградский гарнизоны повиноваться правительству силой. Ниссель выслушал меня, ничего не сказал и поспешно уехал".

Он мог спокойно ехать — все свои планы по разрушению России «союзники» выполнили. Но давайте зададим один вопрос: зачем французский генерал приехал к Керенскому сидящему в Царском селе с несколькими сотнями казаков? Узнать, как дела можно и по телефону, да и не стоит рисковать ради этого жизнью проезжая сквозь боевые порядки красной гвардии и революционных матросов. Не ровен час — застрелит «союзного» генерала какой-нибудь не в меру горячий «братишка»! Может, помощь решил французский военный атташе предложить? Она была бы очень кстати: один батальон и вся история России пойдет по другому. Ведь пройдет всего несколько дней, и большевики предложат немцам заключить мир. Это необратимая катастрофа и Франция этого допустить не должна! Лишиться союзника — значит усилить врага. Может именно об этом беседует с Керенским бравый парижский генерал? Решает с ним, как помочь Временному правительству, а с ним и самому себе?

Увы, нет. Ниссель просто уехал, ничего Краснову не сказав. А Керенский, довольно улыбаясь, развел руками:

— Вот… Я надеялся, что Ниссель своими силами поможет нам, но он заявил, что во внутренние дела России Франция вмешиваться не хочет.

Представляете — вмешиваться не хочет! Живут в Париже одни фаталисты: есть у нас русские «союзники» своими костями дважды спасавшие Францию в эту войну, или нет таковых, это как карта ляжет! Бог союзников дал, Ленин забрал, ничего не поделаешь! Так мы и поверим, что рисковал жизнью генерал Ниссель, только ради того, чтобы поделиться этим политическим откровением с потерявшим власть Керенским. И, конечно, именно от таких новостей настроение последнего резко улучшилось.

На самом деле французский генерал за закрытыми дверями обсуждал с Керенским детали плана по его переправке в более безопасное место. Ниссель еще раз подтвердил ранее данные «союзниками» гарантии безопасности и безмятежной жизни русского горе-руководителя. Оттого и сиял, как начищенный самовар Керенский в момент, когда должен был бы плакать! Все разговоры о помощи — не более чем спектакль, разыгранный для Краснова и других.

Уехал генерал Ниссель, а вслед за ним исчез и Керенский, под занавес, назначив Краснова командующим несуществующей армией. Он растворился, оставив записку. Глава Российской демократической республики второпях написал: "Слагаю с себя звание министра-председателя, передаю все права и обязанности по этой должности в распоряжение Временного правительства. А. Керенский. 1.XI.-17 г.". Если учесть, что правительство в полном составе сидело в Петропавловской крепости, то дело обстояло так: Керенский официально отрекся от власти в пользу главы нового большевистского правительства Владимира Ильича Ленина.

Конечно, его акт отречения носил уже неофициальный характер, но факт остается фактом. Вместо того, чтобы призвать верные правительству силы на борьбу с узурпаторами он просто удрал в неизвестном направлении, не оставив антибольшевистским силам никакого официального «знамени». И большевики, и борцы с ними были отныне одинаково незаконны. Единственным законным органом власти могло стать Учредительное собрание, но оно должно еще было только собраться в январе 1918-го! Именно поэтому реальная борьба с большевиками началась лишь после разгона ими «Учредиловки», а до той поры все выжидали развития событий. Так даже своим побегом, Керенский последний раз помог земляку Ульянову удержаться, укрепиться в самые сложные первые недели после захвата власти.

Отчаянием и полной безнадежностью веет от мемуаров Краснова: "Ночью пришли тревожные телеграммы из Москвы и Смоленска. Там шли кровавые бои. Ни один солдат не встал за Временное Правительство. Мы были одиноки и преданы всеми…".

Пройдет менее года и 13-го апреля 1918 года генерал Корнилов героически погибнет во время штурма Екатеринодара частями Добровольческой армии. Уже после отступления белых тело Корнилова будет извлечено из могилы красноармейцами. Труп генерала опознают, его привезут в Екатеринодар (Краснодар) и при большом стечении народа разденут и повесят на дереве. Потом пьяные комиссары изрубят тело Лавра Георгиевича шашками, растопчут ногами, обложат соломой и сожгут. Вечная ему память!

Позднее и генерал Краснов испытает крепость и цену британского слова на собственной шкуре. Это будет много позже. Он будет выдан англичанами в СССР после Второй мировой войны и повешен 17-го января 1947 года в Москве, во дворе тюрьмы Лефортово.

Спустя несколько недель, бывший император, а теперь гражданин Николай Романов, записал в свой дневник: "17-го ноября. Пятница. Такая же неприятная погода с пронизывающим ветром. Тошно читать описания в газетах того, что произошло две недели тому назад в Петрограде и в Москве! Гораздо хуже и позорнее событий Смутного времени".

Прошло всего восемь месяцев после его отречения. Уже восемь месяцев, как в России наступило Смутное время, теперь начиналась Гражданская война…

Глава 10. Почему Ленин так торопился взять власть

Если б в Петербурге не было ни Ленина, ни меня, не было бы и Октябрьской революции: руководство большевистской партии помешало бы ей совершиться…

Л.Д.Троцкий "Дневники и письма".

Свою речь на Втором Всероссийском съезде Советов, произнесенную сразу после захвата власти, Владимир Ильич закончил так:

"В России мы сейчас должны заняться постройкой пролетарского социалистического государства. Да здравствует всемирная социалистическая революция!"

А ведь еще две недели назад Ленин писал совсем другое. Тогда его нервы были напряжены, как струна. В тот период ему удавалось все: находить новые лозунги, удачно выступать на митингах, убеждать колеблющихся и буквально за шкирку тащить их вперед к светлому будущему. Он спешил, страшно спешил. Читаем ленинское письмо с четким и ясным названием — "Большевики должны взять власть". Указаны и адресаты: Центральному Комитету, Петроградскому и Московскому комитету РСДРП (б):

"Почему должны власть взять именно теперь большевики? Потому, что предстоящая отдача Питера сделает наши шансы во сто раз худшими. А отдаче Питера при армии с Керенским и К0 во главе мы помешать не в силах. И Учредительного собрания «ждать» нельзя, ибо той же отдачей Питера Керенским и К0 всегда могут сорвать его. Только наша партия, взяв власть, может обеспечить созыв Учредительного собрания и, взяв власть, она обвинит другие партии в оттяжке и докажет обвинение".

Нервозность ленинских строк сразу бросается в глаза. Основной вопрос: "Почему должны власть взять именно теперь". Ленин спешит, он знает, что власть надо брать именно сейчас. Но эту излишнюю спешку надо скрыть. Окружающие ее не поймут, они уже ее не понимают, как не понимали многого ранее. Как это все ему надоело! Он не может открыть им всей правды и потому приходится выдумывать, черт знает, что, для своих же товарищей!

На кону стоит все — революция, страна, да может судьба всего мира. Но это понимает только он. И Троцкий. Больше никто. Некоторые верят на слово, следуют за своим вождем, но в глубине их глаз все равно читается непонимание. Почему сейчас? Почему так спешим?

10(23) октября на собрании ЦК партии, Ильич ощутил это "равнодушие к вопросу о восстании". А нервы и у Ленина не железные, они сдают. И тогда на бумагу, словно невидимые чернила выплескиваются его тревога и беспокойство, граничащие с отчаянием.

"Письмо членам ЦК РСДРП (б)".

"Товарищи! Я пишу эти строки вечером 24-го, положение донельзя критическое. Яснее ясного, что теперь, уже поистине, промедление в восстании смерти подобно. Изо всех сил убеждаю товарищей, что теперь все висит на волоске, что на очереди стоят вопросы, которые не совещаниями решаются, не съездами (хотя бы даже съездами Советов), а исключительно народами, массой, борьбой вооруженных масс… Нельзя ждать!! Можно потерять все!! История не простит промедления революционерам, которые могли победить сегодня (и наверняка победят сегодня), рискуя терять много завтра, рискуя потерять все. Взятие власти есть дело восстания; его политическая цель выяснится после взятия. Было бы гибелью или формальностью ждать колеблющегося голосования 25 октября, народ вправе, и обязан решать подобные вопросы не голосованиями, а силой… Правительство колеблется. Надо добить его, во что бы то ни стало! Промедление в выступлении смерти подобно".