Величайшее благо - Оливия Мэннинг

И я заставлю его работать. Вот увидишь.

— Я не хочу, чтобы он тут жил, — решительно ответила она и вышла в гостиную, где Якимов уже расположился в кресле с бутылкой țuică.

21

Спустя несколько дней Гай пригласил друзей на первую читку «Троила и Крессиды». Перед их приходом Гарриет распахнула двери на балкон. Голубой свет заливал мостовые и серебрил крыши. Дни становились всё длиннее и теплее, и по вечерам на улицы вновь высыпали толпы людей. Звуки автомобильного движения, до того заглушаемые снегом, теперь хлынули в комнату. Впервые в этом году она оставила окна открытыми.

Гай был занят тем, что резал старое пингвиновское издание пьесы. По его деловой манере было ясно, что он вне себя от восторга.

Гарриет было позволено читать за Крессиду. На днях Якимову купили раскладушку и поставили ее в пустовавшей комнате, и теперь он начал осознавать, что Гай всерьез намеревается дать ему роль Пандара. Предполагалось, что он выучит ее наизусть. Впервые услышав об этом, он с улыбкой отмахнулся:

— Это вряд ли, дорогой мой. Учеба никогда мне не давалась. Ничего не могу запомнить.

— Я прослежу за тем, чтобы вы всё выучили, — ответил Гай.

Якимов хотел было выбросить этот разговор из головы, но Гай неожиданно твердо дал ему понять, что если тот желает остаться в квартире, то должен согласиться на роль Пандара. Это убедило Якимова. В ночь перед первой читкой Гай несколько раз прогнал его по роли.

Было понятно, что Гай ничуть не сомневается в своих режиссерских способностях. Точно так же он верил и в Якимова. Сам Якимов ничуть в себя не верил и едва не плакал, когда обыкновенно добродушный Гай превращался в строгого учителя. К первой читке он невольно начал запоминать свои реплики. Слегка восстав из пучин депрессии, он стал приветствовать гостей. С ним разговаривали как с важным лицом, и он приободрился и немного уверовал в свои силы.

Войдя в квартиру, Инчкейп положил руку на плечо Якимову и провозгласил:

— Ах, добрый мой Пандар! Что же мне делать, Пандар?[57]

— Я уже получил по заслугам за мое участие в этом деле, — автоматически ответил Якимов и, услышав одобрительный возглас Инчкейпа, расплылся в прежней добродушной улыбке.

Гай сделал несколько копий пьесы и теперь раздавал их входящим. Вскоре все мужчины прибыли. Белла должна была прийти после какой-то вечеринки. В комнате было шумно. Один из гостей рассказывал смешную историю про Гитлера, как вдруг Гай призвал всех к тишине. По нему было видно, что война — это пустяки, в отличие от пьесы. К удивлению Гарриет, все тут же умолкли. Собравшиеся расселись и выжидающе уставились на Гая.

— Крессида прочтет первый диалог с Пандаром, — сказал он.

Гарриет вышла в центр комнаты и сообщила, что, в отличие от большинства ее однокашниц, она никогда не мечтала о сцене. При виде такого легкомыслия Гай нахмурился.

— Пожалуйста, начинайте, — сказал он сухо и терпеливо.

— Да как ты можешь судить о человеке с первого взгляда? — прочел Якимов.

— А если взгляд не первый? Если я его раньше знала? — задорно ответила Гарриет.

Гарриет показалось, что она выступила неплохо. Они оба выступили неплохо. Якимову не приходилось что-либо изображать: он говорил мягко и вкрадчиво и только иногда намекал интонацией на печаль или комическую жалобу.

Выслушав их, Гай ограничился коротким: «Ладно», после чего указал на Дубедата и сказал:

— Терсит.

Пока Дубедат выбирался в центр комнаты, на площади заиграла знакомая мелодия, и Гарриет запела:

— Коней напои, да коней накорми…

— Тихо! — скомандовал Гай. Вздернув бровь, Гарриет взглянула на Дэвида, который фыркнул. Не обращая на них внимания, Гай повторил: «Терсит!» — и Дубедат встал перед собравшимися, демонстрируя свой новый, весенний наряд: майку и спортивные шорты. Ноги его были по-прежнему покрыты приобретенной за зиму коростой.

— Начинайте читать второй акт, сцену первую. Я пока что почитаю за Аякса.

Дубедат читал реплики Терсита с гнусавым акцентом кокни, лишь немного утрируя свою обычную манеру речи. В конце сцены ему зааплодировали, но Гая было не так просто впечатлить.

— Голос подойдет, — сказал он. — Но Терсит должен говорить ядовито, а не жалобно.

Судорожно сглотнув, Дубедат принялся читать дальше, уже быстрее, но Гай остановил его:

— Пока что достаточно. Я бы хотел послушать Улисса.

Гарриет была уверена, что Инчкейп откажется принимать участие в постановке, но он согласился и теперь с довольным видом поднялся на ноги. Откашлявшись, он вышел в центр комнаты, принял грациозную позу и расправил плечи, при этом по-прежнему напоминая зрителя, а не актера.

— Мне не впервой играть в театре, — сообщил он с улыбкой. — Я много раз ставил школьные пьесы. Но, разумеется, мы никогда не брали такой игривый материал.

— Акт первый, сцена третья, — объявил Гай. — Речь, которая начинается со слов: «Та слава» и так далее.

Не прекращая улыбаться, Инчкейп прочел свою часть ровным и насмешливым голосом. Гай не стал поправлять его.

— Хорошо, — кивнул он, и Инчкейп отошел в сторону, поддернул брюки на коленях и аккуратно уселся.

Кларенсу и Дэвиду роли еще не выдали. Гай предложил, чтобы Дэвид попробовал почитать за Агамемнона.

Дэвид встревоженно приоткрыл рот. Пока он медленно выходил в центр комнаты, не отрывая взгляд от пола, Гарриет поняла, что его не просто забавляет происходящее, — он им очень доволен. Чуть помедлив, он начал читать, возвысив свой голос пожилого профессора так, что в нем появились капризные интонации.

Гай прервал его.

— Больше голоса, Дэвид. Не забывай, что ты — греческий полководец.

— В самом деле? Вот ведь!

Нервно переминаясь с ноги на ногу, он поправил очки и начал читать снова, более низким голосом.

Гарриет и Якимов, получившие ведущие партии в этой разномастной труппе, облюбовали одно кресло, — Якимов пристроился на подлокотник. Им нечего было сказать друг другу, но Гарриет чувствовала, как он расслабился, ощущая, что невозможное стало для него возможным и даже довольно приятным.

До этого момента Гарриет мучала тревога за Гая. Она была так уверена в крахе всей этой затеи, что желала, чтобы это произошло как можно раньше. Теперь же она начала понимать, что, возможно, ошибалась. Вопреки ее ожиданиям, люди не просто соглашались участвовать в спектакле — они радовались, что их позвали. Каждый из них словно только и ожидал возможности выйти на сцену. Почему — оставалось загадкой. Возможно, они чувствовали, что им нечем заняться в этой чуждом им городе во время войны. Возможно, Гай дал им возможность отвлечься, почувствовать себя творческими людьми, дал им цель.

Гай впечатлил ее, хотя она и не собиралась это показывать. Его преимуществом была практически сверхъестественная уверенность в обращении с людьми. Казалось,