Южная Осетия в коллизиях российско-грузинских отношений - Марк Блиев

Феодальный метастаз 70–80-х годов XIX века в Южной Осетии

В 70-х годах XIX века Южная Осетия напоминала небольшого одинокого африканского слона, неожиданно угодившего в водоем. Он не был в силах выбраться из него потому, что его одолевали злые и проголодавшиеся пиявки. Слон не верил больше своим силам и вынужденно сдался на милость кольчатым червям. Многие столетия сохранявшая свою независимость, десятилетия ведя упорную борьбу с опасностями, несоразмерными ее возможностям защитить себя, Южная Осетия более не противостояла чудовищной оккупации. Осетины, жившие на исторической окраине своей страны – Осетии, не были больше хозяевами своей собственной земли, во имя которой они пролили столько крови... В то же время оккупанты чувствовали себя победителями – впервые после XVI века грузинские тавады благодаря России одержали победу над несколькими осетинскими обществами, объединенными названием «Южная Осетия», и судьба предоставила им шанс господствовать и быть похожими на настоящих кызылбашей – красноголовых. Грузинские помещики добились положения, когда они стали продавать осетинам землю, которая исторически осетинам же принадлежала. Князья Эристави, постоянно расширявшие свои владения в Южной Осетии, одновременно заботились об увеличении числа зависимых крестьян. Пожалуй, они первыми прибегли к заключению с осетинскими крестьянами договоров, согласно которым последние добровольно шли под феодальное ярмо. Договор, формально определявший отношения крестьян с феодалом, выглядел следующим образом. Так, крестьяне из осетинского села Елтура Георгий Биджов и временно обязанные крестьяне Лексо, Шио, Симон Гобозовы заключили договор, состоявший из пяти пунктов: 1. Князь Георгий Эристов предоставлял «поименным крестьянам право постоянно пользоваться из неразделенных с другими соучастниками лесных и пастбищных угодий, находящихся в черте селения Елтура, для собственного их обихода; топливом, поделочным и строительным лесом равно и пастбищами». В договоре указывались границы участка, на который распространялось их соглашение; 2. Крестьяне обязывались платить помещику за пользование лесными угодьями «по три руб. сер. в год с каждого дыма, а за предоставление постоянного права пользования пастбищными угодьями» обязывались платить помещику в год по одному рублю пятидесяти копеек серебром каждый дым; 3. Срок действия договора при обоюдном согласии мог продлеваться каждый год; 4. Ответственность «за исправное сих денежных повинностей» нес каждый двор самостоятельно; 5. Договор вступал в силу при наличии подписей сторон и скрепленный печатью. Приведенный нами договор был заключен 20 декабря 1870 года. В пореформенное время грузинские помещики особое внимание обращали на захваты лесных угодий. Поскольку они в своем абсолютном большинстве находились в пользовании сельских общин, то грузинские помещики добивались от местных властей объявления этих угодий «казенными», затем брали их у местной власти в аренду и заключали договор с крестьянами на более выгодных условиях. В начале 70-х годов XIX века подобные договоры стали заключаться часто, и осетинское крестьянство оказывалось в плену новых тягот. В марте 1871 года жители осетинских сел Ортев, Минарет, Маралет, Шелура, Джер, Чриви (Цру), Кларс, Сазалет, Бадат, Сба-Згубир и Чимас обратились к начальнику Горийского уезда с «Прошением» по поводу лесных угодий, ставших для них недоступными. Крестьяне этих сел думали, что если лесные угодья объявлены государственными, они смогут получить в качестве «милости» право на бесплатное пользование этими угодьями. Но, судя по тому, что начальник Горийского уезда направил их прошение князю Р. Эристову, то лес, о котором писали крестьяне, был уже в руках князей этой фамилии. К указанному «Прошению» стоит еще привести то, о чем чаще всего писали крестьяне осетинских сел: «...с запрещением нам, как и всем другим крестьянам, пользования лесом без платежа установленных пошлин, – жаловались они, – для других тяжелыя и нам становится тяжелою; так как лес, который снабжал нас необходимым топливом, нам воспрещен и мы не можем пользоваться им без пошлин. Между тем наш лес не такой, чтобы какой-либо промысел, а может быть употребляем на месте же в топливо. При том у нас зима стоит с октября и до мая и в этот период времени единственное средство к существованию состоит у нас в топливе, потому что у нас нет хороших строений, вполне защищающих от холода и ветра, нет необходимой теплой одежды...» Начальник Горийского уезда, направляя подобные «Прошения» крестьян к князю Эристави, поинтересовался у последнего, «сколько они платят за пастбищные и сенокосные места», и требовал сообщить, «насколько претензии эти» крестьян «заслуживают внимания». При массовой нищете крестьян Южной Осетии особенно острым для них был вопрос о земле, оказавшейся в руках грузинских помещиков. Безземельные и малоземельные крестьяне шли к грузинским тавадам и нанимались ими на кабальных условиях. В качестве примера приведем некоторые положения договора, заключенного крестьянином Лексо Тогоевым с одной из семей Эристовых. Договор состоял из следующих пяти пунктов: 1. Крестьянину предоставляется право пользоваться в пределах дачи Квиткири всеми теми пахотными и сенокосными землями, коими пользовался до настоящего времени; 2. Взамен следуемых помещику земных произведений крестьянин обязывался платить денежный оброк ежегодно по шести рублей; 3. За пользование лесом – по 2 рубля; 4. За пользование пастбищем – по одному рублю и сабалахо с каждой сотни овец и коз две штуки; 5. Срок взноса – до восьмого ноября. В договоре отразились два главных новшества, заметные по сравнению с прошлыми повинностями. Во-первых, отказ от натурального оброка и замена его денежным. Несомненно, что в 70-е годы XIX века с развитием товарно-денежных отношений могло иметь значение повышение ценности денег, но главное все же заключалось в увеличении размера оброка; ранее официальная ежегодная повинность со двора не превышала 3,50 рубля серебром, а по договору, нами приведенному, оброк составлял более 10 рублей. Такие новые договоры заключали крестьяне Реваз Дзебисов, крестьяне из селения Тохта, крестьяне Бедоевы, Битаровы, крестьяне из селения Колат и др. Понятно, что не все крестьяне были в состоянии заключать договоры на слишком кабальных условиях. Многие из них были вынуждены покинуть Южную Осетию: одни из них переселялись ближе к Северной Осетии, другие – в Карельский район, где все еще было много свободных земель. Карельский район обладал хорошими почвенно-климатическими условиями, однако грузинские тавады не очень стремились в этот район, так как он все еще относился к неспокойным районам. Судя по всему, власти поощряли также переселение осетин в Кахетию, так как в Тифлисе были заинтересованы в укреплении обороны этого района, куда еще продолжали приходить лезгинские разбойные отряды. «Переселенцы из Осетии» занимали в Кахетии Мдзопретинское ущелье и расселились в селах: Мдзоварети, Ортубани, Елбыкианшкари, Гвердзинети, Кодмани, Батети, Мухлети, Каниони, Келети, Суканаантубана, Ткемловани, Сатерзе, Надиранткари. Очевидно, что эти села, в свое время подвергавшиеся вооруженным нападениям со стороны Дагестана (лекианоба), были опустошены и продолжали оставаться незаселенными, пока сюда из Южной Осетии не были вытеснены осетинские крестьяне, гонимые грузинскими феодалами. Еще в 1873 году переселенцы жили вне какой-либо административной структуры: «жители всех этих селений ни к какому приходу не причислены и не имеют священника», – сообщал один из низших представителей властей. Между тем, судя по числу сел, ими занятых, осетин-переселенцев было немало.

Начало 70-х годов XIX века было отмечено, наряду с фронтальным наступлением грузинского феодализма, также попытками осетинских старшин выделиться из крестьянской общины и войти в состав господствовавшей в Южной Осетии грузинской феодальной группировки. Одним из таких «компрадорских» владельцев, например, был Габо Елоев – житель селения Орчосан. Он имел собственное владение и зависимых крестьян. История его возвышения, а затем падения привлекает внимание важным социальным явлением, отвечавшим на вопрос о том, почему в Южной Осетии в новое время не сложилась местная феодальная знать. Габо Елоев занимал имение, «называвшееся Дасар-куле». Само наличие у его владения названия свидетельствовало о значительности собственности, которой бывший старшина владел. Но на пути дальнейшего феодального роста были серьезные препятствия, среди которых на первом месте – грузинская феодальная оккупация Южной Осетии. В одном из своих «Заявлений» горийскому уездному начальнику Габо Елоев жаловался, как летом 1872 года его крестьянин Датико Гогошвили выгнал скот на пастбища, где неподалеку стоял и сам хозяин. Вскоре здесь же на Габо Елоева напал Татала Наушвили, который «сперва начал бить скотину», «а потом избил... беспощадно» самого Габо, и это все «под тем предлогом, будто бы скотом моим учинена потрава на сенокосном его месте». Габо Елоев требовал, чтобы власти освидетельствовали «потраву», и если они подтвердят такое, то он, Габо, «удовлетворит Татала Наушвили, т. е. возместит потраву». Вместе с этим Габо Елоев просил, чтобы «за причиненные» ему «жестокие побои подвергнуть виновного законному взысканию». Было видно, что осетинский старшина, ставший на путь феодального роста, уверен в своей правоте – в том, что пас скот на собственном участке и не давал повода своему односельчанину для нападения. Татала Наушвили и стоящему за его спиной понадобились дополнительные усилия для провокации. В ней приняла участие жена Наушвили, принесшая местным властям «ложную жалобу» на Габо Елоева – «будто бы» он «причинил ей побои». По этой жалобе «вызвали» Габо «в Хурвальское сельское управление, и без разобрания сего дела и произведением надлежащего исследования Хурвалетский Мамасахлис Сосо Атенелишвили избил» его «палкой своеручно..., не довольствуясь этим, он, Мамасахлис, требует неправильно с меня штраф в пользу своего сельского управления 25 руб. сереб.» Так очень просто грузинские власти, господствовавшие в Южной Осетии, приостановили социальное восхождение местного осетинского старшины. Такое происходило с каждым из осетинских старшин, кто пытался выделиться из собственной среды и думал занять более высокое социальное положение. Старшины некоторых осетинских сел вступали в торг по поводу покупки у грузинских князей, имевших крупные владения в Южной Осетии, пахотных и сенокосных земель, а также лесных угодий. Такие сделки состоялись, например, с представителями Мачабели, князей Павлевановых и др. Это происходило, несмотря на то, что тифлисские власти отказывали осетинским крестьянам в выдаче ссуды для выкупа у князей своих земель. Сделки с князьями могли совершать более или менее состоятельные осетинские крестьяне. Но и они не имели решительно никаких социальных перспектив для дальнейшего хозяйственного роста, необходимого для того, чтобы выделиться в знать. Те же князья Мачабеловы, продавшие в конце 70-х годов XIX века отдельные участки числившихся за ними земель, позже стали насильственно отнимать их у крестьян обратно. Мачабели иногда продавали один и тот же участок двум крестьянам, не подозревавшим об афере. Так, Трамм Лалиев за 80 рублей выкупил у Николая Мачабели свой участок. Скрыв сделку, Мачабели продал этот же участок еще двум хозяевам – Биже и Миле Цховребовым; афера князя обнаружилась во время сельскохозяйственных работ. По-другому поступали князья Павлевановы – один из них, Илико, продал участки пахотной земли осетинским крестьянам Алексею Гогичаеву, Георгию Гучмазову и Алексею Пичхнарову, другой, Кате Павлеванов, когда крестьяне стали пахать приобретенную землю, напал на них «при оружии, держа в одной руке ружье, а в другой большую палку, которою бил беспощадно» пахарей. Требуя покинуть землю, князь «угрожал и обещается убить нас», – жаловались крестьяне.