Письма - Гай Плиний Младший

того, что вообще узнал. (5) Как он повиновался Сервиану3, человеку исключительной точности! Трибун, он сумел так понять и пленить легата, что, когда тот перешел из Германии в Паннонию4, он последовал за ним уже не как сослуживец, а как товарищ и помощник. Ревностный и скромный квестор, он был так же приятен и мил своим консулам (а он служил у многих), как и полезен! С какой энергией и неусыпностью добивался он этого самого эдилитета5, которого не дождался! Это особенно растравляет мою печаль. (6) Перед глазами моими стоят напрасные труды, бесплодные просьбы, почетная должность, которой он так заслуживал; я вспоминаю о сенаторской одежде, надетой под моей кровлей; вспоминаю о своем содействии ему, оказанном впервые, о содействии, оказанном в последний раз, о наших разговорах, о наших совещаниях.

(7) Меня мучит мысль о его молодости, мучит несчастье его близких. У него была престарелая мать, была жена, которую он взял за себя девушкой год назад; была дочь, которую он совсем недавно взял на руки. Столько надежд, столько радостей уничтожил один день! (8) Вот-вот уже эдил будущего года, молодой муж, молодой отец, он не вступил в свою должность и оставил осиротелую мать, овдовевшую жену и крохотную дочь, не знающую отца. Слезы мои льются еще и оттого, что меня здесь не было, что я не подозревал о нависшей беде и узнал о его болезни и о смерти одновременно: у меня не было времени свыкнуться с этим тяжким горем. (9) В такой муке находился я, когда написал это, написал только это; даже теперь не могу я ни о чем другом думать или говорить. Будь здоров.

24

Плиний Максиму1 привет.

(1) Моя любовь к тебе заставляет меня не поучать тебя (ты не нуждаешься в учителе), а уговаривать крепко помнить о том, что ты знаешь, и следовать этому; иначе лучше об этом вовсе не знать.

(2) Подумай, что тебя посылают в провинцию Ахайю2, эту настоящую, подлинную Грецию, где, как мы верим, впервые появились наука, образование и само земледелие, – посылают, чтобы упорядочить состояние свободных городов3, то есть посылают к людям, которые по-настоящему люди, к свободным, которые по-настоящему свободны и которые сохранили свое природное право доблестью, заслугами, дружбой и, наконец, договором, освященным религией. (3) Чти богов-основателей4 и имена богов, чти древнюю славу и ту самую старость, которая почтенна в человеке и священна в городах. Воздавай почет древности, воздавай его великим деяниям, воздавай даже мифам. Не умаляй ничьего достоинства, ничьей свободы; не останавливай даже хвастливых речей5. (4) Всегда помни, что это та земля, которая дала нам право и прислала законы не по праву победы, а по нашей просьбе6; что ты вступаешь в Афины, что ты правишь Лакедемоном: отнять у них последнюю тень свободы7 и оставшееся имя свободы было бы зверской, варварской жестокостью. (5) Ты видишь, что хотя рабы и свободные хворают одинаково, но врачи обращаются со свободными мягче и ласковее. Не забывай, чем был каждый город, и не презирай его за то, что он это утратил; не будь горд и суров. (6) Не бойся, что тебя начнут презирать. Человека, облеченного полнотой власти, презирают только тогда, если он грязен и низок, и первый презирает себя он сам. Плохо, если власть испытывает свою силу на оскорблениях; плохо, если почтение приобретается ужасом: любовью гораздо скорее, чем страхом, добьешься ты того, чего хочешь. Ведь когда ты уйдешь, страх исчезнет, а любовь останется, и как он превращается в ненависть, так она превращается в почтение.

(7) Ты опять и опять должен (повторяю это) вспоминать о том, как называется твоя должность, и объяснить себе, что это значит: «упорядочить состояние свободных городов». Что важнее для граждан, как не упорядочение их города? Что драгоценнее свободы? (8) И как отвратительно, если вместо упорядочения получается разорение, а вместо свободы рабство!

Вдобавок тебе ведь предстоит состязание с самим собой: на тебе тяготеет слава твоей прежней квестуры, привезенная тобой из Вифинии, тяготеет признание государя, тяготеет трибунат, претура и эта самая должность легата, данная тебе как бы в награду. (9) Тем более ты должен постараться не произвести такого впечатления, будто ты оказался человечнее, лучше и опытнее в провинции отдаленной, но не в подгородной, среди рабствующих, но не среди свободных, когда был послан по жребию, но не по выбору, когда был еще неопытным новичком, а не испытанным и одобренным магистратом. Ты ведь часто слышал и часто читал, что гораздо хуже потерять добрую славу, чем не приобрести ее вовсе.

(10) Верь, пожалуйста, тому, что я сказал в начале: я пишу тебе, уговаривая, а не поучая тебя, хотя, впрочем, и поучая. Я не боюсь перейти меру в своей любви: нечего опасаться, что чувство, которое должно быть самым большим, окажется чрезмерным. Будь здоров.

Книга IX

1

Плиний Максиму1 привет.

(1) Я часто упрашивал тебя как можно скорее выпустить книги, которые ты составил то ли в свою защиту, то ли против Планты2, вернее – и в свою защиту, и против него (этого требовала сама тема). Теперь, услыхав о его смерти, я особенно тебя упрашиваю и уговариваю. (2) Хотя ты и читал эти книги многим и давал их на прочтение, я не хочу, чтобы люди подумали, будто ты только взялся за них после его кончины, тогда как ты закончил их, пока он был еще жив и здоров. (3) Пусть за тобой сохранится слава человека принципиального. Это и будет, если людям справедливым и несправедливым станет известно, что решимость писать возникла у тебя не после смерти врага, но что его смерть опередила уже готовое издание. Вместе с тем ты избегнешь известного οὐχ ὁσίη φϑιµένοισι[53]: (4) то, что написано о живом, о живом публично прочитано, это, если издать книгу сразу, издается против умершего, словно еще против живого. Поэтому, если ты работаешь над чем-нибудь другим, отложи эту работу и закончи те книги, которые нам, читавшим их, кажутся уже давно завершенными34. Пусть такими покажутся они и тебе; само дело не терпит промедления, не допускает его и краткость срока. Будь здоров.

2

Плиний Сабину1 привет.

(1) Ты доставляешь мне удовольствие, требуя от меня не только многочисленных, но и длинных писем. Я был скуп на них частью из уважения к твоей занятости, частью потому, что сам разрывался между разными, по большей части