Лаборатория империи: мятеж и колониальное знание в Великобритании в век Просвещения - Малкин Станислав Геннадьевич

Предметом политической арифметики, следовательно, изначально оказалась «ирландская проблема» в колониальном контексте протестантского землеустройства на «Изумрудном острове» во времена Протектората, Реставрации и Славной революции. А сама политическая арифметика при этом была задумана как универсальный аналитический инструмент социальной инженерии в колониях и на окраинах еще Английской империи, о чем свидетельствуют предложения сэра Уильяма Петти приложить модель описания и статистического анализа, апробированную в Ирландии, к американским колониям, британским королевствам и, отдельно, собственно к Горной Шотландии[644].

Таким образом, если для реформаторских начинаний в Горной Стране во второй половине XVIII в. первоочередной заявленной целью являлись так называемые «улучшения» в крае (в широком социально-экономическом и культурном значении этого слова), а среди моделей и форм статистического анализа особое место отводилось камералистским практикам, то для первой половины XVIII в., точнее до окончательного решения «Хайлендской проблемы» как сочетаемой угрозы мятежа и иностранного вторжения к концу 1750-х гг., основной целью мер в области социальной инженерии, политического, экономического переустройства Горного Края являлось его умиротворение, а основным средством интеллектуальной колонизации Хайленда в той его части, которая касалась политэкономии, выступала политическая арифметика в ее исконном, колониальном значении «ирландского» решения «Хайлендской проблемы» (в действительности вовсе не забытом к началу XVIII в. на мятежных окраинах, что, помимо прочего, позволяет пересмотреть некоторые взгляды на интеллектуальное и политическое наследие сэра Уильяма Петти)[645].

Политэкономия, вернее предшественница этой дисциплины политическая арифметика, до конца 1750-х гг. еще не уступала свои позиции естественной истории в вопросах, связанных с социально-экономическим реформированием Горной Шотландии, а предшественники Адама Смита — в отличие от него самого — еще громко поднимали в этих спорах свой голос[646].

Следовательно, анализируя особенности социальной инженерии в Горной Стране, необходимо соотносить ее с теми средствами, которые предлагались для ее реализации. Речь в том числе идет об инструментах интеллектуальной колонизации Горного Края. И если модернизация была «функцией Унии», то интеллектуальная колонизация была функцией самой модернизации в Хайленде[647]. Стереотипизация горцев не только являлась отражением традиционных представлений «цивилизованных» британцев о «варварской» Горной Шотландии, но и представляла собой акт интеллектуальной колонизации края. Эволюция восприятия и понимания Горной Страны как эволюция и соотношение жанров ее описания отражает характер и степень проникновения Лондона в край — от вызванной служебной необходимостью военной корреспонденции к пространным травелогам и развернутым статистическим описаниям Хайленда.

Таким образом, основной вопрос состоит не в том, почему к этой части политики знания обращались, и не в том, к каким последствиям и результатам это привело, — оба аспекта достаточно хорошо изучены и представлены в историографии решения «Хайлендской проблемы»[648]. Наш особый интерес в данном случае заключается в том, чтобы понять, как именно власти пытались умиротворить Горную Шотландию, прибегая к политической арифметике в процессе интеллектуальной колонизации этой мятежной гэльской окраины. Это вопрос о том, как именно формировались, формулировались и принимались решения, которые в итоге должны были изменить социальный ландшафт Горной Страны до неузнаваемости (что вновь возвращает нас к более общему вопросу о механизмах принятия решений в империи в целом).

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Отталкиваясь от двойного методологического видения проблемы реформирования Горного Края Кристофера Бэйли («улучшения» как выражение мышления эпохи Просвещения и как практическое движение за социальную инженерию), к анализу политической арифметики Хайленда целесообразно подойти, с одной стороны, как к аналитическому инструменту интеллектуальной колонизации Горной Страны, способу постижения его социальной реальности, а с другой стороны, как к способу, инструменту социальной инженерии в крае, — одновременно как к технике власти и как к процедуре познания[649].

«Надлежащее знание края», или Политика знания в Хайленде

В годы войн, мятежей и революционных потрясений шотландские кланы становились предметом многочисленных интеллектуальных спекуляций. Мыслившие гэлистскими (кельтицистскими/ориенталистскими) категориями чины и агенты правительства, ответственные за умиротворение и «цивилизацию» Горной Страны, выстраивали подробные схемы сфер влияния кланов, их наследных вождей и феодальных властителей. Предполагалось, что это поможет выявить скрытые пружины социально-экономических, политических и культурных процессов в Хайленде, постичь механику власти в крае, уяснив его «политическую анатомию» (по сэру Уильяму Петти).

Между тем практическое, а не клишированное, пропагандистское толкование того, как «работают» кланы, предполагало скорее подсчет их социального и культурного капитала, конвертировавшегося в матримониальные связи, наследственные обязательства, военные союзы и патронаж, чем визуализированное картографом генерала Уэйда Лемприером в знаменитом «Описании Горной Страны» 1731 г. представление о неразрывной связи между феодально-клановой системой отношений в Горной Шотландии, распределением предполагаемого контроля над землями в крае между вождями и магнатами и решением «Хайлендской проблемы».

Благодаря мемориалам, рапортам и описаниям «шотландских» чинов и агентов в британском политическом дискурсе и хайлендской политике Лондона получила широкое распространение репрезентация Горной Страны в виде совокупности различных форм социальной архаики — кланов, вождеств и магнатств. Профессиональный комментарий должен был выявлять и отражать совпадение принятых горцами идентичностей, носивших порой расплывчатый, местный и неустойчивый характер, и общенациональных категорий, вырабатывавшихся в рамках британского юнионизма и утверждавшихся фискально-военным государством в своих институтах.

Многомерная природа социального капитала, соответствовавшие его формам модели поведения и практики, посредством которых те или иные формы капитала накапливались, терялись, преобразовывались их обладателями, перемещаясь из одного (социально-экономического, политического, культурного) поля в другое, в сумме как раз и должны были создать аналитическую возможность соотнесения предполагаемых реформ и социальных трансформаций хайлендских сообществ.

В интересах масштабной социальной инженерии в Горной Шотландии требовалось создать достаточно четкий, подробный и в то же время связно-целостный атлас социального мира, с типичными примерами отдельных ситуаций, вписывавшихся в региональную, национальную, государственную и общеисторическую перспективы развития. В этой связи неудивительно, что первая и единственная в своем роде крупная операция по сбору статистических сведений в Горной Стране и их анализ в рамках политической арифметики Хайленда состоялись только после подавления последнего мятежа якобитов 1745–1746 гг. Тот факт, что армия «младшего Претендента» остановилась в декабре 1745 г. всего в 60 милях от Лондона, заставил многих в правительстве крепко задуматься над тем, как избежать печального повторения этих опасных событий.

Цифры, отражавшие до некоторой степени расклад военных и политических сил в крае, разумеется, и прежде присутствовали в поле зрения официальных властей. Однако они имели лукавый характер, начиная с общей численности вооруженных горцев в Хайленде и заканчивая количеством клансменов, которое конкретные вожди и магнаты предположительно могли выставить в поле. Для правительственных чинов и их агентов в этом уравнении власти по-настоящему важен был только один знаменатель — лояльность своему королю. Заявленная численность готовых последовать за вождями и магнатами горцев, выражавших преданность Лондону, служила фактором хайлендской политики сама по себе, не только как вероятное отражение местных реалий. В этом смысле провести четкую грань между стремлением использовать информацию о мобилизационных возможностях горцев и желанием представить правдивый отчет порой весьма затруднительно.