Василий Шуйский - Вячеслав Козляков

Подобные обвинения в адрес царя Василия Шуйского исходили из Тушина. Они, несомненно, будоражили московский «мир», уставший от осады. Царю же сложно было спорить с ними. В тушинских грамотах умело выделялись слабые стороны правления царя Василия Ивановича: «Князя де Василья Шуйского одною Москвою выбрали на царство, а иные де городы того не ведают, и князь Василей де Шуйской нам на царстве нелюб и его де для кровь льется и земля не умирится, чтоб де нам выбрати на его место иного царя». Отвечая на этот в общем-то справедливый упрек, патриарх Гермоген создал формулу русского централизаторского самодержавия: «Дотоле Москве ни Новгород, ни Казань, ни Астарахань, ни Псков, и ни которые городы не указывали, а указывала Москва всем городом». Да и те, кто открыто выступил против царя Василия в Москве, отнюдь не выражали мнение «мира»: «…немногими людми восстали на царя, хотите его без вины с царства свесть». Действительно, по представлениями Смуты, мало было самим выйти к Лобному месту для начала переворота, надо было, чтобы такое выступление обязательно поддержали бояре: «И те речи были у вас на Лобном месте в суботу сырную, да и разъехались иные в город, иные по домом поехали, потому что враждующим поборников не было и в совет их к ним не приставал никто»[354].

Другое выступление против царя Василия Ивановича последовало с той стороны, откуда он меньше всего мог ожидать удара. В Москве был открыт заговор боярина Ивана Федоровича Крюка-Колычева, якобы замышлявшего убить царя Василия Шуйского в Вербное воскресенье 9 апреля 1609 года. «Новый летописец» писал об этом: «Боярин Крюк Колычов, на него сказал царю Василию Василей Буторлин, что он умышляет над царем Василием и в Тушино отпускает. Царь же Василей повеле поимати, и многих людей с ним переимаху, и ево и многих людей пытаху; и после пытки его повеле казнить на Пожаре, а кои в ево деле были, посадиша по тюрмам». Необычным здесь было то, что в измене обвинили одного из самых приближенных к царю Василию Ивановичу бояр, когда-то пострадавшего вместе с князьями Шуйскими после дела о неудавшемся разводе царя Федора Ивановича и Ирины Годуновой. Ивана Федоровича Крюка-Колычева называли даже «временщиком» царствования Василия Шуйского. И вот звезда боярина закатилась из-за каких-то очень темных обстоятельств. Слишком, видимо, уже был раздражен и обескуражен царь Василий Шуйский многочисленными изменами, поэтому поверил доносам на ближайшего боярина.

Личность доносчика была хорошо известна современникам. Характерно, что среди всех отрицательных эпитетов, которыми награждали «ушников» царя Василия, о Василии Бутурлине давали самый нелицеприятный отзыв: «Стольник Василий Иванов сын Бутурлин. А такова вора и довотчика нет, и на отца своего родного доводил». Из расспросных речей подьячего Московского судного приказа Матвея Чубарова, бежавшего в Тушинский стан, известно, что заговор вроде был, но пытали одного боярина Ивана Федоровича и он никого не выдал. Слухи же ходили самые разные, вплоть до того, что «царю Дмитрею Ивановичю всеа Руси» «прямят» и другие близкие царю Василию Шуйскому бояре — князь Борис Михайлович Лыков и князь Иван Семенович Куракин. Снова обозначилось отрицательное отношение к царствованию Шуйского бояр и князей Василия Васильевича и Андрея Васильевича Голицыных. Даже после казни Ивана Крюка-Колычева в Москве продолжали ходить слухи о возможном убийстве царя и «замятие» то ли на Николин день 9 мая, то ли на «Вознесеньев» — 25 мая. Все видели, как «дети боярские и чорные всякие люди приходят к Шуйскому с криком и вопом, а говорят, до чево им досидеть? Хлеб дорогой, а промыслов никаких нет, и ничего взяти негде и купити не чем. И он у них просит сроку до Николина дни, а начается де на Скопина, что будтось идет к нему Скопин с немецкими людми»[355].

Немного поправились дела царя Василия Шуйского, когда к нему в самом начале мая 1609 года вернулись некоторые перебежчики, в том числе князь Роман Иванович Гагарин. Теперь он с той же силой убеждения, как поднимал бояр против царя Василия Шуйского, говорил про самозванца: «Прямо истинный вор, а завод весь Литовского короля, что хотят православную христианскую веру попрати; а то в таборех подлинно ведомо, что в Нов город пришли немецкие люди, а литву от Нова города отбили прочь». Эти же речи подтвердил выехавший вместе с князем Романом Гагариным к царю Василию Шуйскому литовский ротмистр Матьяш Мизинов[356]. Получив такое точное подтверждение своих ожиданий со стороны противника, многие поостереглись уезжать из столицы в Тушино и стали ждать прихода новгородской рати.

Тем временем царь Василий Иванович хотел исправить злополучный «холопский вопрос», продолжавший портить отношения служилых людей между собою. Законодательная деятельность тогда почти прекратилась. Какой смысл был в ней, если царь распоряжался едва ли половиной своего царства? Известен указ царя Василий Шуйского от 21 мая 1609 года о закреплении за старыми владельцами тех холопов, которые служили «безкабално лет пять, или шесть, или десять и болши» (то есть примерно с Уложения 1597 года, исключая самые спорные голодные годы). Необычной была фраза, которой оканчивалась статья: «А о том рекся государь говорить з бояры»[357]. Это означало, что царь Василий Шуйский раздавал любые обещания, чтобы удержаться у власти.

Дело не исчерпывалось только пожалованиями. Для одних царь был милостив, а для тех, кто переходил на сторону тушинского «царика», умел быть и грозным. Обьино говорят о той жестокости, с которой тушинцы расправлялись с неугодными. Однако сохранились документы, показывающие, что и царь Василий Шуйский расправлялся со своими врагами без всякой пощады. Оказывается, «загонщики», обиравшие крестьян подмосковных дворцовых волостей, встречались и с царской, а не только с тушинской, стороны. Иногда быть в тушинском «приставстве» и управлять своею волостью вместе с «приставами» и «панами», присланными из Тушина, было много безопаснее. Случалось, что «паны» защищали волостных крестьян от действий карательных отрядов царя Василия Ивановича! Так, крестьяне дворцовых подмосковных волостей не пропустили в столицу подкрепления, шедшие от земских сил из Владимира. Дошло до того, что сидевшие в Москве бояре приговорили на подмосковных крестьян «рать послати и до конца разорите». Даже власти Троице-Сергиева монастыря писали дворцовым крестьянам, что если бы не прощение царя Василия Ивановича, «и вас бы и попелу не осталося»[358].

Все это показывает, что царь Василий Шуйский знал только одно средство борьбы с «изменниками», появлявшимися уже в самом близком царском окружении, — казни и опалы. Неоправданная жестокость становилась нормой жизни, искажая все начинания и замыслы. Царь лишь удерживал свою власть, а не царствовал. Недовольство его правлением оказалось всеобщим, а поэтому подданные верили всему плохому, что говорили про царя, и даже придумали ему обидное прозвище — Шубник. Но и особенного выбора, кроме как держаться если не власти, то имени царя Василия, у жителей Московского государства не было. Близкое знакомство с тушинским режимом быстро показало всю цену притязаний на престол самозваного царя Дмитрия Ивановича. Потому-то в городах и уездах сами стали решать свою судьбу, создавая земские «советы». Царь Василий Шуйский мог только наблюдать за этой самодеятельностью внутри государства. Все его надежды оказались связаны со сбором наемного иноземного войска, порученного князю Михаилу Васильевичу Скопину-Шуйскому. Царь не жалел казны и даже готов был поступиться русскими землями, так велико было его доверие к «немецкой» силе. Иноземным наемникам оказывалось явное предпочтение перед своим войском, не способным справиться с угрозами, шедшими из Тушина. Такова оказалась осадная психология царя Василия Шуйского.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});