Испытание - Николай Алексеев

– Прекрасный разведчик, товарищ полковник!

– Но ведь это же командир роты!

В комнату вошел закоченевший гитлеровский капитан в шинели и в пилотке с наушниками. Он подчеркнуто четко отдал честь, потом выбросил руку вперед и что-то буркнул.

– Вот как дам, так зараз язык проглотишь! – Груздев ударил его по руке, но, увидев строгий взгляд Железнова, вытянулся. – Да нельзя ж, товарищ полковник, контру разводить. Даже в плену, и то свой фашизм прославляет! Пусть богу молится, что нужда в нем, а то по дороге израсходовал бы!

– Груздев! – остановил его Железнов. Груздев обиженно пожал плечами и отошел к двери. – Где взяли? – спросил Железнов, глядя пленному прямо в лицо.

– На дороге в Рузу… В машине ехал, – ответил Груздев. – Когда брали, отстреливался, ранил Конопелько и Ванина.

– Обыщите пленного! – приказал Яков Иванович.

– Да мы еще там его обыскали! – Груздев протянул Железнову пакет.

– «Приказ девятому армейскому корпусу», – прочитал Железнов и улыбнулся. – Хор-ро-шо!.. Молодец, Груздев! – Груздев просиял и хотел было что-то добавить, но Железнов хлопнул ладонью по бумаге и воскликнул: – Последний приказ!.. Как раз то, что нам необходимо! Объявляю всем разведчикам благодарность и даю два дня отдыха! – он весело подмигнул Груздеву. – Разрешаю по лишней чарке!

Пришел вызванный Бойко помощник начальника разведки старший лейтенант Свиридов. Железнов передал Свиридову приказ.

– «Командир 9-го армейского корпуса приказывает, – читал вслух Свиридов, – задержать наступление красных на рубеже рек Руза и Истра и упорно удерживать этот рубеж до подхода армейских резервов».

– Говоришь: приказывает упорно удерживать этот рубеж и ждать армейских резервов? – Железнов с беспокойством посмотрел на Бойко. – Берите-ка, товарищ Свиридов, этого пленного капитана к себе, допросите его и потом вместе с ним возвращайтесь ко мне.

– Ну что ж, друзья мои, – произнес Железнов, когда увели пленного, – значит, они решили нас дальше не пускать!.. – Он подошел к карте, некоторое время задумчиво разглядывал ее, потом, не поворачивая головы, сказал: – А мы, товарищи, устроим им на Рузе сюрприз. Задерживаться не будем и Рузу форсируем ночью!..

Хватов и Бойко ушли. Хватов вызвал к себе для инструктажа работников политотдела, которым впервые предстояло действовать в обстановке форсирования рек зимой. Необходимо было политически обеспечить решение комдива. До этого совещания он решил побывать в медсанбате и там вместе с начальником отделения кадров побеседовать с ранеными, переписать всех, кто достоин награждения, чтобы до отправки в госпиталь они получили награды. Хватов придерживался такого мнения, что солдат, особенно пехотинец, неоднократно раненный в боях, должен быть награжден. Ведь как же иначе может он проявить свою доблесть и отвагу, как не с винтовкой в руках на поле боя?

Оставшись один, Железнов, пыхтя цигаркой, водил по карте карандашом.

Спускались сумерки. За стенами избы бесновался ветер, раскачивая верхушки деревьев в старом бору. Светильник коптил, наполняя избушку гарью и дымом.

В комнату на цыпочках вошел Никитушкин и поставил возле Якова Ивановича сковородку с поджаренной на сале картошкой.

– Перекусили бы, что ль, – сказал он.

Железнов сунул в руки Никитушкина две газеты:

– Заверни еду и оставь.

– Ну подумайте сами, как же так можно! Со вчерашнего дня не ели!.. – не отставал Никитушкин. – Ведь я за вас в ответе!..

– Кто же на тебя такую ответственность возложил?

– Комиссар.

– Ну ладно, Никитушкин, – строго взглянул на него Железнов.

Никитушкин ушел за перегородку и бурчал там до тех пор, пока кто-то не отворил входную дверь. Никитушкин приподнял коптилку. На пороге стояла запорошенная снегом Валентинова. Никитушкин обрадовался и, пока она раздевалась, шепотом нажаловался ей на Якова Ивановича.

– Ладно, сейчас уговорим! – тоже шепотом ответила она ему.

Смахнув рукавичкой снег с валенок, она подошла к Железнову. Яков Иванович сидел спиной к двери и, полагая, что позади него снова вырос Никитушкин, крикнул:

– Долго ли ты будешь мне мешать? – Обернулся и увидел Валентинову. – Простите, Ирина Сергеевна… Ведь Никитушкин мне прямо житья не дает.

– А ведь он, пожалуй, прав, – сказала Валентинова. – Я не откажусь, если вы меня накормите… Очень проголодалась!..

За перегородкой Никитушкин расплылся широкой улыбкой и стал разогревать ужин.

– Ну что ж, – улыбнулся, поняв ее хитрость, Железнов. – Раз уж вы в заговоре с Никитушкиным, то мне вас двоих не одолеть. – Они сели за стол, и Яков Иванович стал посвящать Валентинову в свои планы. – Завтра на рассвете форсируем Рузу сразу тремя полками, – сказал он. Полк Карпова форсирует в центре. Ему снова предстоит тяжелая задача. Боеприпасы и продовольствие его полку подавать вот сюда, севернее Якшина, – он показал точку на карте. – На этом направлении я буду сам.

Яков Иванович посмотрел на Валентинову, как она будет реагировать на то, что он упомянул имя Карпова, но Ирина Сергеевна ничем не выдала себя, и Железнов продолжал:

– Дорог к нему нет. А тут, как назло, метель начинается. Васильеву одному не справиться. И в этом, Ирина Сергеевна, я полагаюсь на вас, хотя и знаю, что вы здорово измотались. Помогите ему. Подбросьте на машинах, а дальше, где машинами нельзя, на лошадях…

Валентинова слушала его внимательно и время от времени в знак согласия кивала головой. Когда Яков Иванович закончил, она сказала:

– Сразу же за полком Карпова нужно укреплять дорогу. Я возьму наших девушек, помогу мобилизовать местное население.

Валентинова предложила как раз то, о чем думал сам Железнов, и он невольно восхитился умом и энергией этой женщины. Когда она заговорила, он пристально взглянул на нее и подумал: «Такая может увлечь!..»

– Что вы, Яков Иванович, так подозрительно на меня посмотрели? – покраснев, спросила Валентинова.

– Ей-богу, ничего!

Однако Валентинова почувствовала, что Яков Иванович что-то недоговаривает, и решила сама рассеять его сомнения. Она встала у окна и выжидательно посмотрела на Железнова. Яков Иванович открыл дверь и сказал Никитушкину:

– С обедом мы сами справимся.

Никитушкин понял, что он хочет остаться с Валентиновой наедине, оделся и вышел из избы.

– Расскажите, Ирина Сергеевна, в чем дело? – попросил Железнов. – Говорите все, без утайки. Мы одни.

Валентинова вытащила из рукава платок и стала теребить его в руках.

– Мне не хочется иметь от вас, Яков Иванович, тайны, – волнуясь, начала она. – Я чувствую, что вы в чем-то меня подозреваете и даже упрекаете… Наверно, оттого, что Карпов относится ко мне…

– Что вы, Ирина Сергеевна!.. Я ни в чем вас не подозреваю, – встревожился Железнов. Ее прямота заставила его растеряться.

– Тогда простите меня, Яков Иванович! – Валентинова протянула ему свою горячую и влажную руку. – Но все же я должна высказать вам, что у меня сейчас на душе… Настроение у меня скверное… Это из-за недопустимого поведения Доброва… Я несколько раз порывалась поговорить об этом с вами или с Хватовым, но каждый раз себя останавливала… Вот вы мне сейчас сказали, что ничего плохого обо мне не думаете… – Она краем платка вытерла глаза.

– Что же у вас случилось с Добровым?

– Добров нехороший человек. Вначале он за мной принялся ухаживать, а потом, когда я наотрез отвергла его притязания, он сказал, что я так себя веду с ним потому, что я «пепеже» Карпова… Простите за это грубое слово!.. Его, наверное, выдумали такие люди, как Добров… Я тогда не выдержала и дала Доброву пощечину.

– Доброву? Пощечину? – переспросил Яков Иванович.

Ирина Сергеевна виновато кивнула головой. Наступило короткое, неловкое для обоих молчание, Валентинова уже раскаивалась, что заговорила: ведь теперь надо было рассказать все… а это было ей очень трудно. Наконец она справилась с собой.

– Теперь вы поймете, почему я так настороженно отношусь к тому, что обо мне думают, – продолжала она. – Мне иногда чудится, что вы тоже смотрите на меня с осуждением. – Валентинова со страхом ожидала, что Железнов сейчас подтвердит ее слова, но он продолжал молчать… – Но это неправда! Разве это может быть? Вы видели, конечно, как я иногда волнуюсь за него. Вам могло показаться, что я люблю его. Но ведь я также волнуюсь и за вас, и за Фому Сергеевича, и за этих славных ребят – Кочетова, Груздева и Подопригору!.. Все вы мне теперь дороги!.. Ведь у меня никого близких нет… Так не думайте обо мне скверно!

– Никто о вас так не думает, Ирина Сергеевна, – стараясь ее успокоить, сказал Железнов. – Но должен вам сказать: я против подобных связей. Они к хорошему не приведут. – Он сам поражался бессвязности своей речи. – Но о вас я ничего такого не думаю…

– Спасибо! От всей души спасибо, Яков Иванович! – проговорила Ирина Сергеевна. Ее ресницы заморгали, губы дернулись. Она отвернулась и снова вытерла слезы. – Ведь я жила хорошо, у меня был муж, дети, и вдруг я всего лишилась и осталась одна. А ведь смысл моей жизни был в них! Так поймите, могу ли я оставаться одна, наедине со своим горем? Могу ли жить, не делясь ни с кем своими переживаниями и невзгодами, не встречая сочувствия?.. Если бы не этот страшный круговорот войны, когда нет времени для сна и отдыха, я бы, наверное, сошла с ума… И вот здесь, на фронте, встречаешь человека, который тебя понимает, который не претендует на такие отношения, как Добров, и своим теплым участием стремится облегчить горе…