Москва, 41 - Иван Стаднюк

Когда Яше исполнилось два года, умерла от тифа Като. Она болела мучительно и страшно. Пылая в жару, молила мужа, чтоб дал ей соленого огурца. Приходивший врач испуганно махал на Иосифа рукой, когда он спрашивал, можно ли больной соленого. Но Като так просила, смотрела на него таким по-детски жалостливым взглядом, что он не выдержал: сбегал на рынок и купил огурцов.

Когда она умерла, Иосиф плакал над ее гробом, как еще никогда в жизни не плакал и не будет плакать. И тяжко корил себя, что исполнил ее просьбу, хотя врачи убеждали Сталина: при такой форме заболевания Екатерины иного исхода быть не могло.

Яша остался полусиротой, а точнее, сиротой. Его забрали к себе в деревню родители покойной Като, а он, Сталин, продолжал заниматься делом, коему посвятил всего себя – подпольная партийная борьба, очередной арест и очередная ссылка…

А маленький Яков Джугашвили стал постигать мир заново, будто никогда и не было у него ни матери, ни отца.

Когда в девятьсот восьмом году умерла Екатерина Сванидзе, Сталину казалось, что он больше никогда не обзаведется семьей. Летели годы, унося молодость, революционная борьба отнимала все силы, энергию ума и души. Даже улавливал в своих мыслях некий скепсис по поводу того, что серьезным борцам не до личной жизни. Революция, мол, не терпит, когда ее рыцари не без остатка отдают ей свои силы и чувства.

Но время действительно великий исцелитель. Постепенно усмирилась боль по Като. Жизнь продолжалась. Неутомимо работая в партии, он в то же время не отгораживался от мира и особенно не старался укрощать молодые порывы.

Тогда ему и в голову не могло прийти, что он станет зятем известного революционера Сергея Яковлевича Аллилуева, что именно его дочь, Надя – чернобровая и смуглолицая девчушка, готовая упоенно хохотать по любому поводу или замирать в восторге при звуках даже простенькой музыки, вообще чуткая к гармонии и звукам, понимающая настоящую поэзию, – именно эта Надя вдруг полюбит задубелого на сибирских морозах Кобу, станет женой много раз беглого политического «волка», старше ее на двадцать два года. Ведь вначале Сталин смотрел на нее, как на забавного подростка, в то же время поражаясь незамутненности ее красоты, самозабвенной искренности к окружающим и напряженному вниманию в ее глазах, когда он рассказывал о тайных поединках революционеров с самодержавием, о жизни политических ссыльных, о будущем России. Порой удивлялся, как могло в семье рабочего, познавшего нищету, голод, преследования, вырасти и сформироваться такое удивительное чудо, с его прелестным прямодушием и столь высокой нравственной чистотой. Видя, с каким старанием Надя учится в гимназии, Сталин искренне желал ей счастливой и светлой судьбы.

Но судьба своенравна, и порой трудно противиться ее усилиям…

Как же все случилось?.. Сергей Яковлевич Аллилуев – степенный сорокалетний бородач – был неутомим в подпольной работе. Он то и дело попадал в тюрьму и ссылку. Полиция не спускала с него глаз. Поэтому Сталин, это было вскоре после женитьбы на Като, одобрил решение Сергея Яковлевича бежать из Баку в Петербург и даже помог деньгами для тайного переезда многодетной семьи Аллилуевых.

В последующие годы, начиная с 1909-го, Сталин всегда находил приют в их питерской квартире, а когда был сослан в Туруханский край, семья Сергея Яковлевича заботилась о нем, как о родном, – посылала в далекую Сибирь литературу, чай, табак, одежду и деньги из специального фонда помощи, хотя Сталин просил в письмах не делать этого.

После победы февральской революции Сталин вновь появился в Питере. Аллилуевы в это время сменили квартиру на более просторную и одну комнату выделили для Сталина. Занятый работой в ЦК, в «Правде», он почти не бывал дома. Эта комната потом сослужила добрую службу Ленину. В июле 1917 года, когда буржуазная контрреволюция обрушилась на большевистскую партию и когда Временное правительство отдало приказ об аресте Ленина, посулив за его голову огромные деньги, Владимир Ильич с 6 по 11 июля скрывался в квартире Аллилуевых. Именно оттуда он был тайно переправлен Сталиным на станцию Разлив, в тридцати километрах от Петрограда.

Те времена вспоминаются Сталину как огромные, слышные всему миру накаты жестокой политической, а затем кровавой вооруженной борьбы; в центре ее незыблемо стоял Ленин, вдохновляя партию, рабочий класс, солдатские и матросские массы своей верой, видением будущего и четкой программой действий.

В квартире Аллилуевых Сталин появлялся только, чтобы сменить белье и подутюжить брюки единственного ветхого костюма, поверх которого он носил кожаную куртку. Сейчас и не помнится ему, как часто встречал тогда Надю.

Но запечатлелся в памяти поздний вечер 25 октября семнадцатого года. Смольный, в коридорах и комнатах которого кипело многолюдье – главным образом матросы и солдаты, – ликовал по поводу взятия Зимнего дворца и ареста Временного правительства.

Сталин с группой делегатов как раз направлялся в зал заседаний Второго съезда Советов, когда его окликнул женский голос. Он оглянулся и увидел Анну Аллилуеву – старшую дочь Сергея Яковлевича, работавшую в те дни в Смольном. А рядом с ней стояла в белом пуховом платке, держа руки в рыжей меховой муфточке, Надя. Было видно, что девушки только что вошли с улицы: раскрасневшееся лицо Нади пышет жизнью, здоровьем, а в ее улыбчивых, сверкающих глазах, которые неотрывно смотрели на Сталина, на его товарищей, было столько восторженного чувства, доброжелательства и какого-то скрытого огня, что он впервые заметил: Надя ведь уже совсем взрослая и красивая той спокойной, впечатляющей красотой, когда женственность сквозит во всем – в стройной фигуре, в мягких привлекательных чертах лица, в выражении таящих какую-то загадку глаз, в едва уловимой напевности голоса. И Сталину показалось, что не беспричинно ее появление в Смольном: Надя, может, и пришла, чтоб увидеть его?..

Впрочем, догадался он об этом несколько позже, когда остался наедине со своими мыслями. Первое, что испытал тогда, – было смущение, будто уловил на себе укоряюще-недоуменный взгляд Сергея Яковлевича – отца Нади…

Но уже ничто не могло удержать ни Сталина с его решительным грузинским характером, ни Надю в ее восторженности. И они потянулись друг к другу.

В марте 1918 года Советское правительство переехало из Петрограда в Москву. Надя тогда работала в секретариате Ленина, а со временем уехала со Сталиным на Южный фронт.

Так они стали мужем и женой. Появились дети – вначале сын Василий, потом дочь Светлана. Когда дети подросли, Надя пошла учиться в Промышленную академию. Чередовались годы, усмиряя пламень чувств. Сталин был вполне счастлив, гордился Надей, очень любил детей…

32

В тот вечер был очередной воздушный налет немцев на Москву, и Политбюро заседало в подземном помещении на станции метро «Кировская». Звуки бомбежки и орудийной пальбы доносились сюда сплошным тихим гулом, будто где-то за стеной работал плохо отлаженный автомобильный мотор. На Политбюро слушали сообщение генерал-лейтенанта интендантской службы Хрулева Андрея Васильевича о новой системе снабжения действующей армии. Здесь же присутствовали представители Генерального штаба во главе с его начальником генералом армии Жуковым.

Отсек вестибюля станции метро был хорошо задрапирован, обставлен простой прочной мебелью и ничем особым не отличался от других рабочих кабинетов. Сталин, как и у себя в Кремле, неторопливо прохаживался по ковровой дорожке вдоль стола, за которым сидели члены Политбюро и Государственного Комитета Обороны, и внимательно вслушивался в темпераментную речь Хрулева. Иногда останавливался, смотрел на него с задумчивым прищуром. Замечая это, Хрулев начинал энергичнее жестикулировать правой рукой, словно припечатывать свои фразы к зеленому сукну стола, а его серые глаза при этом излучали сдерживаемое волнение. И тогда еще больше ощущалась уверенность генерала в истинности своих суждений.

Хрулев был коренастым и плотнотелым, светло-русые гладко зачесанные волосы с пробором над правым виском придавали его круглому, широконосому лицу некую элегантность.

Старый кавалерист Хрулев был знаком Сталину еще по временам гражданской войны. Да и в последние годы не раз встречались они в Кремле при решении военно-государственных проблем или на квартире у кого-нибудь из военных товарищей в узком кругу, собиравшемся, пусть и редко, на разного рода дружественные застолья. Хрулев Андрей Васильевич всегда отличался улыбчивостью, дружелюбием, готовностью браться за очередное важное дело. Имел он колоссальную память – на лица, на цифры, на события, – всегда готов был кидаться в словесную перепалку, давая отпор кому угодно по любому поводу. Только перед ним, Сталиным, да еще перед Мехлисом, кое-когда пасовал Андрей Васильевич. И сейчас Сталин размышлял об этом с глубоким сожалением и с горестью, вспоминая одно прошлогоднее заседание Совета Народных Комиссаров…