Вторая мировая война - Анатолий Уткин

Именно в этом духе проходила важная беседа Молотова с Шуленбургом 14 июня 1941 года. Молотов вручил Шуленбургу заявление Совинформбюро, которое через несколько часов появилось в газетах. В нем британский посол Криппс обвинялся в «распространении слухов о предстоящей якобы войне между СССР и Германией».

Советское правительство назвало его действия «абсолютным абсурдом… неуклюжим пропагандистским маневром сил, выступающих против Советского Союза и Германии… По мнению советских кругов, слухи о намерениях Германии… начать наступление против Советского Союза полностью лишены оснований». Недавнее перемещение немецких войск с Балкан к границам СССР подавалось в коммюнике как «не имеющее отношения к советско-германским отношениям», а слухи о возможности нападения СССР на Германию характеризовались как «фальшивые и провокационные».

К началу апреля в Москве накопилась значительная информация. Посол Югославии Д. Гаврилович 6 апреля, после более чем шестичасового обсуждения советско-югославского договора о мире и ненападении, спросил Сталина, имеют ли основание слухи о предстоящем выступлении Германии против России в мае? Сталин ответил: «Пусть попробуют». Германская разведка перехватила телефонный разговор посла с Белградом, в котором Гаврилович сообщил о ремарке Сталина. Сам Гаврилович позднее рассказал советскому руководству, что немцы убеждали принца-регента Павла подписать с ними договор при помощи следующего аргумента: они нуждаются в надежном южном фланге для уже определенного выступления против СССР.

Значительными разведывательными возможностями располагало чехословацкое правительство в изгнании, руководимое Э. Бенешем. В начале апреля 1941 года он получил из Праги донесение следующего содержания: «Кампания против Советского Союза определенно решена; как только Германия покончит с югославским сопротивлением, начнется нападение на Советский Союз; из Берлина докладывают, что все необходимые военные приготовления завершены и была уже проведена конференция всех высших командующих германского Восточного фронта, на которой были точно определены начальные действия германских войск; дата военной тревоги для всего Восточного фронта назначена на 15 мая».

Потрясенный Бенеш передал свои сведения советскому руководству. Чехословацкая разведка довольно быстро пришла к заключению, что немцы недооценивают военные возможности Советского Союза.

Тем временем Геринг обратился к шведскому промышленнику Б. Далерусу, сыгравшему в 1939–1941 годах особую роль в германо-английских отношениях. Далерус возвратился в Стокгольм и тотчас же связался с английским послом Маллетом. Германия, сообщил он, опасаясь наступления времени, когда СССР станет слишком сильным, намерена предъявить ему ультиматум, который составил якобы Геринг: демобилизация, создание сепаратного правительства на Украине, контроль за нефтяными месторождениями Баку и, возможно, получение выхода к Тихому океану. Далерус утверждал, что эти требования будут предъявлены советскому правительству в ближайшем будущем, возможно, в течение недели. Эта информация была передана и американскому посольству. Госдепартамент оценил предстоящее как избранную Германией «тактику давления». С. Уэллес сказал британскому послу Галифаксу, что Россия согласится почти на все требования, за исключением демобилизации.

Такова была дезинформация немцев. Никаких ультиматумов в Берлине никогда не составлялось.

Министр иностранных дел Англии А. Иден 13 июня в очередной раз пригласил к себе Майского: «За последние сорок восемь часов к нам поступила существенная информация. Концентрация войск может быть использована в целях войны нервов. Я не знаю точно, но мы были обязаны прийти к заключению в свете этого огромного военного строительства, что конфликт между Германией и Россией возможен». Присутствовавший при встрече глава британской разведки Кавендиш-Бентинк убеждал Майского: «Немцы собираются напасть, и это нападение будет иметь место 21/22 или 28/29 июня. Я поставил бы деньги на 22 июня». По словам Идена, Майский «предпочел не поверить в возможность германского нападения». Кавендиш-Бентинк подтверждал: «Майский отказался поверить в это». Увы, была названа «провокацией» и информация дезертировавшего 18 июня германского военнослужащего.

Не нужно было уже ожидать сведений из особо доверительных источников — в Москве за двенадцать дней до начала войны началась эвакуация германского посольства. Вывозились жены, дети, домашние животные. Об этом 11 июня было сообщено Сталину, как и о том, что в посольстве начали жечь документы. К 22 июня в посольстве осталась лишь одна женщина — жена экономического советника Хильгера. Молотов 21 июня вызвал Шуленбурга и спросил о причине отбытия семей. Шуленбург указал на суровость московского климата и время отпусков. Молотов пожал плечами.

Немцы методично обрывали экономические связи. С 17 июня началось отплытие германских торговых судов из советских портов. В то же время прибытие новых германских судов в советские порты откладывалось под самыми различными предлогами. 21 июня советский порт покинуло последнее германское судно.

Откуда неверие

Нарком ВМФ Кузнецов делится: «У Сталина были соображения на тот счет, как вести войну, но, будучи патологически недоверчивым, он держал их в секрете от тех, кому пришлось бы осуществлять их. Ошибаясь относительно сроков начала столкновения, он считал, что у него имелось достаточно времени, и когда ход исторических событий набрал обороты, он не смог перевести эти идеи в ясные стратегические концепции и конкретные планы. Такие планы, разработанные до мельчайших подробностей, были совершенно необходимы».

Историк А. Буллок ищет рациональное в мыслительном процессе Сталина, с порога отвергающего все предположения о возможности германского нападения: Сталин убеждал себя, что Гитлер не такой дурак, чтобы представлять себе возможность победы над СССР одним ударом в духе блицкрига. «Никто, находясь в здравом уме, не попытается завоевать громадные пространства России, прежде чем не проведет многомесячную подготовку и не соберет запасы стратегических военных материалов. Немецкое наращивание сил, по мнению Сталина, имело целью оказать давление на Россию и увеличение размеров поставок. Сталин видел, что британцы и американцы старались столкнуть Россию и Германию: отсюда предупреждения, которые они слали Москве в надежде, что Россия предпримет оборонительные шаги, которые спровоцируют Гитлера на нападение. Любой ценой советские войска должны избежать провокаций».

План «Барбаросса» не мог быть подготовлен незаметно. Речь шла о концентрации огромных людских масс и техники. Советская разведывательная сеть была одной из наиболее крупных и эффективных, она выдерживала сравнение с любой разведкой. Сообщения о концентрации немецких войск стали поступать в Москву на довольно ранней стадии. Но Сталин, судя по всему, полагал, что в интересах Германии иметь дружественный тыл и Гитлер не пойдет на силовое решение.

У Сталина были свои предрассудки, свои ложные представления, свои заблуждения. Он видел в национал-социализме прежде всего орудие капиталистических монополий Германии, направленное на борьбу за рынки и инвестиции, а не независимое националистическое движение, направленное на реванш и на территориальную экспансию. Он стал жертвой собственных убеждений, что, предоставляя Германии рынки и сырье, СССР может сильнейшим образом повлиять на Берлин. Идеология искажала его видение мира в значительной мере, как и видение Гитлера. К 1941 году у Сталина было множество доказательств того, что помощь Гитлеру в Европе не создает ощутимых стимулов к сближению. И вина была не в злостном заговоре капиталистов Германии и западных стран, а в принципиально враждебном для коммунистической России видении мира германскими националистами.

После публикации в 1994 году британских документов периода войны стало ясно, что британский посол сэр Стаффорд-Криппс невольно усугублял недоверие Сталина, постоянно повторяя ту мысль (полностью нарушая данные ему инструкции), что действия Советского Союза могут повлиять на отношение Британии к германским мирным предложениям.[11]

Знания Сталина частично базировались на сообщениях из Интеллидженс сервис и Форин оффис. Многие из этих сообщений противоречили предостережениям Черчилля Сталину. «Эти сведения предполагали, что Гитлер мобилизует немецкие силы вдоль советской границы ради оказания давления на Сталина с целью достижения территориальных уступок.[12] Черчилль не представлял, до какой степени советская разведка проникла в британскую — но все же не до того ее уровня, где разглашался источник сведений от «Энигмы». Посол Майский говорил англичанам 2 июня 1941 года: «Все это часть войны нервов».