Агентство «Томпсон и K°» - Жюль Верн

В этом недостаток быстрых путешествий. Человек слишком сложный не входит в их программу. Лишь природа дается им с первого взгляда.

Да и ее надо смотреть, а программа агентства Томпсона положительно противилась тому.

Но как ни смутны были сведения, вынесенные туристами из прогулки по Лас-Пальмасу, однако Робер и ими не обладал. Он ничего не видел в течение этого дня, проведенного в обществе миссис Линдсей. Глаза его следили лишь за образом молодой женщины, поднимавшейся и спускавшейся по крутым улицам, – спрашивавшей его или отвечавшей ему с улыбкой.

Забыв о своем решении, он отдался настоящему блаженству. Но только он ступил на палубу «Симью», как заботы, на минуту рассеявшиеся, опять овладели им. Зачем кривить душой? Зачем пускаться на тропу, по которой он не хочет следовать до конца? Этот счастливый день оставил в нем горечь, томление, быть может, оттого, что он не умел притворствовать. И если его выдал какой-нибудь взгляд или жест, то какие чувства могла богатая американка приписать такому нищему воздыхателю?

При мысли об этом он чувствовал, что краснеет от стыда, и обещал себе впредь быть осторожнее, чтобы не лишиться даже дружеской симпатии, которую он, однако, вполне заслужил. Но судьба рассудила, что его великодушные решения останутся пустым звуком. Его участь была начертана свыше, и сплетение событий неодолимо осуществляло ее.

Когда четверо туристов прибыли на пароход, Томпсон и капитан Пип оживленно беседовали. По-видимому, между ними происходил спор. Томпсон, красный, горячий, по обыкновению, оживленно жестикулировал. Капитан же, напротив, кроткий и спокойный, отвечал ему короткими односложными фразами, а еще чаще энергичными жестами, явно выражавшими решительный отказ. Заинтригованные, миссис Линдсей и ее товарищи остановились в нескольких шагах от собеседников. Впрочем, не они одни интересовались этим препирательством. На спардеке, выстроившись в три тесных ряда, другие пассажиры, уже вернувшиеся, тоже следили за подробностями.

Всеобщее любопытство возбуждал тот факт, что труба «Симью» не дымилась, и, казалось, ничто не было готово к отплытию, назначенному между тем на полночь. Все терялись в догадках и ждали с нетерпением конца спора капитана и Томпсона, чтобы получить какие-нибудь объяснения от того или другого.

Колокол позвал к обеду, но беседа все еще продолжалась. Пассажиры быстро заняли свои обычные места. За едой они, несомненно, найдут ключ к загадке.

Но обед закончился, а Томпсон не считал нужным удовлетворить любопытство гостей. Любопытство это, впрочем, притуплялось, временно подавляемое другой, более непосредственной заботой.

Пароходная пища в последние дни чрезвычайно понизилась качественно. Поощряемый безнаказанностью, Томпсон, по-видимому, считал все позволительным. На этот раз, однако, он, переступил границу. Меню, достойное какой-нибудь харчевни, грешило также и количеством. Аппетит пассажиров только что разыгрался, как подан был десерт.

Все переглядывались, посматривали на Томпсона, который, казалось, чувствовал себя вполне хорошо. Все-таки никто еще не заявлял претензий, но вот Сондерс, по обыкновению своему, угодил не в бровь, а прямо в глаз.

– Официант! – позвал он своим скрипучим голосом.

– Слушаю, – отвечал мистер Ростбиф, подбегая.

– Официант, дайте мне еще немного этого противного цыпленка. Уж во всяком случае, лучше умереть от яда, чем с голоду.

Мистер Ростбиф, казалось, не почувствовал соли этой превосходной шутки.

– Нет больше, сударь, – отвечал он просто.

– Тем лучше! – воскликнул Сондерс. – Тогда дайте мне чего-нибудь другого. Ведь хуже ничего не может быть.

– Чего-нибудь другого! – вскрикнул Ростбиф. – Господин не знает, что на пароходе не осталось ничего съестного. Господа пассажиры не оставили обеда даже служащим в буфете!

С какой горечью произнес Ростбиф эти слова!

– Ну, смеяться вздумали вы надо мною, что ли? – спросил Сондерс гневным голосом.

– Помилуйте! – молил Ростбиф.

– Что же тогда означает эта шутка? Уж не на плоту ли мы «Медузы»?

Ростбиф развел руками в знак неведения. И жестом он отклонял от себя всякую ответственность, сваливая ее полностью на Томпсона, который рассеянно ковырял в зубах. Сондерс, раздраженный таким отношением, ударил кулаком по столу так, что стаканы подскочили.

– Это я вам говорю, сударь! – крикнул он гневным тоном.

– Мне, господин Сондерс? – спросил, наивно притворяясь, Томпсон.

– Да, вам. Поклялись вы, что ли, уморить нас голодом? Правда, это был бы единственный способ заглушить наши жалобы.

Томпсон удивленно открыл глаза.

– Вот уже три дня, – с яростью продолжал Сондерс, – как пища стала такой, что и порядочная собака отвернется от нее. Мы до сих пор терпели. Но сегодня вы уж слишком далеко зашли: свидетели – все эти господа.

Вопрос Сондерса встретил успех, который газетные парламентские отчеты назвали бы «живым одобрением» и «неистовыми рукоплесканиями». Все принялись говорить сразу, шумно. Возгласы «совершенно верно!» и «вы правы!» перекрещивались. Пять минут царил страшный шум.

Среди этого шума и гама Рожер смеялся от всего сердца. Путешествие становилось неудержимо смешным. Алиса, Долли и Робер разделяли веселость офицера. Никто из них не хотел отказаться от скверного, но забавного обеда.

Тем временем Томпсон, не обнаруживая особенного волнения, силился водворить тишину. Быть может, после всего этого у него имелся какой-нибудь основательный довод.

– Я признаю, – сказал он, – когда водворилось относительное молчание, – что обед был менее хорош, чем предыдущие…

Общий крик негодования оборвал его.

– …чем предыдущие, – спокойно повторил Томпсон, – но агентство тут решительно ни при чем, и господин Сондерс пожалеет о своем осуждении, когда узнает правду.

– Слова! – возразил Сондерс. – Этой монетой меня не подкупишь. Мне нужна другая, – прибавил он, вынимая из кармана пресловутую памятную книжку, – которую даст мне, когда мы будем в Лондоне, эта книжка, где я отмечаю перед всеми причиненный нам новый ущерб.

– Пусть же эти господа знают, – продолжал Томпсон, не обращая внимания, – что лэсте – восточный ветер, от которого мы потерпели на Мадейре, дал себя почувствовать и здесь, но гораздо сильнее, вследствие географического положения этих островов и близости их к Африке. В довершение беды лэсте принес с собой с континента тучу саранчи. Это вторжение, очень редкое здесь, произошло ко времени нашего прихода, и оба бича все сожгли, все сожрали, все уничтожили. Если агентство оказалось несколько стесненным в съестных продуктах, то потому, что они в самом деле стали очень редки на Большом Канарском острове.