Настольная книга адвоката: искусство защиты в суде - Джерри Спенс

Когда я защищал Рэнди Уивера из Руби-ридж, интересы правительства заключались в том, чтобы скрыть собственные преступления – убийство невинного мальчика, его собаки и матери, которая стояла в дверях с ребенком на руках, когда ее застрелил снайпер. ФБР и федеральные маршалы были неуправляемы. Они злоупотребили властью, и опять присяжные стали героями истории, освободившими невиновного, но только после того, как в центре внимания оказалось поведение правительства.

Вопрос в том, почему государство или федеральное правительство выбрали этого человека и обвинили его в своих преступлениях. Ответ часто скрывается в потребностях обвинения или правоприменяющего органа. Когда я защищал Имельду Маркос, бывшую супругу президента Филиппин, интересы правительства были очевидны. Окружной прокурор Нью-Йорка, знаменитый в настоящее время Рудольф Джулиани, написал в Госдепартамент письмо, гарантируя обвинительный приговор для моей подзащитной. Ее муж умер, а новый режим на Филиппинах не разрешал ей похоронить мужа на родине. Дело касалось внешней политики – потребности Соединенных Штатов наладить хорошие отношения со страной, где они держали крупную военную базу. Миссис Маркос обвинили во множестве преступлений, которые она не совершала. Из многих свидетелей, дававших показания на протяжении многомесячного судебного процесса, ни один не мог утверждать, что она совершила хотя бы одно из них. Однако присяжные поняли причину, по которой супругу президента выбрали в качестве жертвы, и немедленно оправдали ее. (Кому еще можно было предъявить обвинения? Муж миссис Маркос был мертв, и его нельзя было вызвать в суд.)

Иногда мотивация обвинения заключается в том, чтобы поднять неистовый шум, когда на деле это является несправедливым в отношении конкретного обвиняемого. Если мы представляем клиента, который не совершал преступления, наша задача – определить, почему прокурор старается вынести ему приговор.

В Чикаго я представлял чернокожего, которого вместе с двумя другими соплеменниками обвинили в изнасиловании и убийстве женщины, а также в убийстве ее друга. Все трое были осуждены, и моего клиента, невиновного человека, приговорили к смертной казни и продержали в камере смертников восемнадцать лет. Я взялся за это дело, когда его освободили из заключения и оправдали в результате исследования ДНК. Я возбудил иск против округа Кук за несправедливое лишение свободы, и округ на пороге судебного процесса согласился уладить дело, уплатив значительную сумму. В судебном разбирательстве этого убийства улик было недостаточно, и они были подтасованы. Я полагал, что полиция знала, что дело было сфабриковано, и прокурор тоже должен был об этом знать. Похоже, в то время в полиции преобладала такая установка: «Может быть, мы взяли не тех ребят, может быть, они невиновны. Но какая разница? Если они не совершали этого преступления, то, возможно, совершили другие, наказания за которые им удалось избежать, и наверняка они совершат в будущем такие же преступления. Так к чему весь этот шум?» В этом случае изнасилование белой девушки и двойное убийство вызвали в городе огромную волну возмущения. Полицейским нужно было найти ответ, и немедленно. Они раскрыли преступление, вынудив молодую чернокожую женщину дать ложные показания против юношей, которым государство предъявило обвинение.

Даже если обвиняемый виновен, возникает вопрос: «Почему государство настаивает на смертном приговоре?» Если бы общественность была настроена против смертной казни, прокуроры – проницательные политики – не настаивали бы на ней. Почему некоторым мелким корпоративным мошенникам предъявляют обвинение, а крупные шишки остаются на свободе? Почему обвинение выбирает какого-то человека, но не предъявляет обвинения другим, виновным в более серьезных преступлениях? Некоторые прокуроры руководствуются собственными принципами, которыми не делятся с присяжными. Мотивацию обвинения в каждом данном случае необходимо тщательно изучить и по возможности полностью раскрыть.

Предъявление обвинений методом «выстрела из дробовика». Сегодня редко можно встретить судебное дело, в котором обвинительный акт содержит только одно обвинение. В случаях корыстных преступлений каждое предполагаемое хищение или мошенничество представляется отдельным преступлением. В некоторых делах предъявляется множество обвинений, за каждым из которых могут последовать многие годы заключения, и если обвиняемый будет осужден по каждому из них, то, когда подойдет его право на условно-досрочное освобождение, он будет таким же старым, как библейский Мафусаил.

Обвинитель знает, что его доказательства могут отклонить по одному обвинению, но, возможно, ему удастся добиться осуждения по другим. Он также понимает, что перед обвиняемым стоит почти невыполнимая задача – оправдать себя не по одному обвинению, а по многим, объединенным в общее дело. Такой подход напоминает выстрел из ружья, заряженного крупной дробью. Если одна дробинка не попадет в цель, обязательно попадет другая. И любая из них смертельна. Когда перед невиновными людьми встает такая почти неразрешимая проблема – выжить, многие идут на сделку и признают себя виновными по одному обвинению, чтобы избежать нескольких, – лучше отсидеть в заключении, например, пять лет, чем провести там всю жизнь.

Я знаю прокуроров и адвокатов, которые извлекают выгоду из торговли человеческими жизнями, как будто это продукт для продажи. Да, многие виновны в преступлениях. Но по конституции этим гражданам гарантировано право на надлежащую правовую процедуру. Прокуроры же ищут лазейки в законе, чтобы лишить обвиняемого права на справедливый суд. Часто они предъявляют излишние требования, обвиняя человека в совершении более тяжких преступлений (например, в нападении со смертоносным оружием – то есть с кулаками – вместо простого нанесения побоев или в умышленном убийстве вместо непредумышленного), либо инкриминируют многие преступления, являющиеся следствием единственного правонарушения. Обвиняемый имеет право на суд присяжных при обвинении, например, в непредумышленном убийстве, за которое предусмотрен срок от десяти до двадцати лет. Но у него отнимают это право, навязывая страх перед обвинением в умышленном убийстве, за что он может получить пожизненный срок, и предлагая пойти на сделку и признаться в убийстве непредумышленном. Прокурор записывает на свой счет еще одну победу, даже не начиная дела в суде. Обвиняемый лишается права на справедливый суд по одному обвинению, которое ему должны предъявить. Такая несправедливость – обычный, ежедневный эпизод в любом уголке Америки. Предположим, что обвиняемый – смелый человек, намного смелее нас.

Кроме того, предположим, что он невиновен в преступлении и считает, что лучше отсидеть долгие годы в тюрьме – пусть даже остаток жизни, – чем заключить сделку и признать себя виновным в преступлении, которого не совершал. В этом случае заключительное слово может прозвучать следующим образом: «Я думаю о Джимми, молча сидящем здесь в страхе за свою жизнь. Прокурор уже навел на него свое ружье, заряженное крупной дробью. Чтобы попасть в Джимми, прокурор не обязательно должен быть метким стрелком. Любой может поразить цель, по крайней мере одной смертельной дробинкой из ружья. Одной дробинкой можно убить так же, как десятком, и одно предъявленное Джимми обвинение может так же надежно упрятать его за решетку, как и двадцать, приготовленных прокурором. Прокурор знает, что делает. Он понимает, что его доводы неубедительны. Именно поэтому он стреляет в Джимми из ружья, заряженного дробью. Какой тактики придерживается обвинитель? Он понимает, что присяжные – разумные и рассудительные люди. Понимает, что они могут подумать: «Да, это очевидно, что Джимми не совершал всех преступлений, которые ему приписывают, но он должен быть в чем-то виновен». Прокурор знает, что некоторые из вас скажут, что это абсолютно несправедливое дело и его не следовало доводить до суда. В его распоряжении те же факты, что и у присяжных. Но он также понимает, что некоторые присяжные могут подумать, что из двадцати семи обвинений, выдвинутых против Джимми, он может быть виновен хотя бы в одном. Возможно, и в большем. Прокурор понимает, что в совещательной комнате вы, как разумные люди, будете спорить, пока кто-нибудь рассудительный не скажет: «Давайте найдем компромисс и признаем его виновным по одному обвинению и невиновным по всем остальным». Тогда всем будет хорошо. Всем, за исключением невиновного человека, которому все равно, погибнет он от одной дробинки или от всех сразу.

В этом заключается коварство данного дела. Обвинитель знает, что разумные люди всегда идут на компромисс. С самых ранних лет нас учили договариваться, а не драться. Не быть упрямыми. Выслушать оппонента и пойти на компромисс. Мы так и делаем. И господин прокурор это знает. Сегодня, пока вы будете обдумывать свое решение, он пойдет домой, вкусно поужинает с женой и детьми, удобно устроится перед камином и не будет переживать за исход дела, потому что знает, что вы, разумные люди, найдете компромисс и признаете Джимми виновным хотя бы по одному обвинению – к удовольствию господина прокурора, потому что Джимми будет признан виновным, а господин прокурор выиграет еще одно дело и поставит еще одну зарубку на ружье.