Четыре года в шинелях - Михаил Лямин

На ходу проверяя автомат, удобнее рассовывая по карманам и пристегивая к ремню гранаты, бежал впереди всех артиллерийский разведчик Николай Семакин. Наблюдательный пункт его батареи находился при этом стрелковом взводе.

В траншее Семакина встретил командир пехотинцев.

- Ну, пушкари, спасайте! - бросил он разведчику и побежал дальше.

Семакнн знал, что делать в таких случаях: в подобных передрягах приходилось участвовать не раз. Но до сих пор с ним всегда находился офицер, командир батареи. Сейчас же его не было, ушел на огневые позиции. Старшим на наблюдательном пункте остался он, разведчик Семакин.

Солдаты готовились к отражению контратаки немцев: одни спокойно, деловито, другие суетливо и нервно. Готовился и Семакин, всматриваясь в ночную темень, стараясь угадать направление главного удара врага.

Связь работала. Морозная ночь. Кругом лес. В небе обрывки серых неприветливых облаков. Кажется, можно было расслышать, как бьется сердце, как дышат товарищи.

А немцы где-то рядом. Рассыпавшись среди деревьев, они приближались к окопам взвода. Семакин продолжал всматриваться и прислушиваться. Попросил связиста передать приготовиться огневым расчетам.

А сам все соображал, куда же все-таки положить первый снаряд? Каков замысел немцев? Окружить взвод? Ударить справа и слева? Или вторгнуться в лоб? Ага, вон оно что. Хотят просунуть рыло в стык между нашим и соседним взводами. Это слева. Превосходно. Давайте, давайте.

К Семакину подбежал командир взвода:

- Чего же ты медлишь?

- Сейчас, товарищ младший лейтенант. Дайте приладиться.

- Потом будешь прилаживаться. Сыпь куда попало.

- Зачем куда попало, мы в самую точку. И подбодрившись, поплевав на руки, как делал, бывало, берясь дома за топор, приказал связисту:

- Репер номер пять, основному орудию один снаряд!

Прогремел выстрел. Проворнее зашевелились между деревьями черные точки. Некоторые побежали в сторону, другие назад, а пять точек продолжали приближаться к стыку.

Разбегающихся останавливали приказные голоса. Точки не уменьшались, а увеличивались.

- Ах ты, екуня-ваня, - рассердился Семакин и приказал связисту грохнуть по той же цели всеми орудиями батареи.

Тишину разорвало несколько выстрелов. Со стороны немцев, наконец, раздались автоматные очереди. Заговорили "ишаки", но, боясь задеть своих, клали мины за расположение взвода.

Вступили в бой таившиеся до сих пор наши автоматчики и пулеметчики. Тишины в лесу как не бывало. Кругом стоял шум, свист, вой, визг.

Находясь в траншее рядом с пехотинцами, Семакин продолжал передавать одну команду за другой. В небольшую паузу связист сообщил разведчику:

- Хвалит тебя командир, Николай Иванович.

- Давай, давай, передавай команды, - отмахнулся Семакин.

Он то увеличивал, то уменьшал прицелы, искусно управляя выстрелами, выискивая для снарядов скопления немецких солдат. И каждый раз, когда после разрыва слышались вопли, Семакин отпускал по адресу немцев свое спокойное и неизменное:

- Ага, екуня-ваня, не нравится. А мы вам еще подбросим.

Бой шел по всему фронту обороны взвода. В одном месте немцам удалось приблизиться к нашим траншеям. Там разгорелся гранатный бой. Семакину тут делать было нечего, и он еще яростнее обрушился огнем батареи на тех, кто спешил на помощь своим силам прорыва.

Батарея входила в дивизион Поздеева, и тот, догадавшись, что дело на передовой принимает серьезный оборот, решил подключить в бой еще две батареи с флангов, а Семакину приказал корректировать огонь всех трех батарей.

- Есть, товарищ капитан, командовать тремя, - ответил разведчик, на миг взяв трубку у связиста.

И вот уже немцев отсекают от нашего переднего края двенадцать пушек, прицелы которых направляет один человек. Он по-прежнему внешне спокоен и невозмутим, нетороплив и несуетлив. Передает команды, не оборачиваясь к связисту. Не кричит, а говорит обыкновенно. Голову не прячет, .выискивает новые цели.

В ответ на наш огонь немцы усилили свой. Свалка у одного взвода втянула в драку чуть ли не целый немецкий батальон. Пробравшихся в траншеи гитлеровцев наши уничтожили за пять минут. Другие, накрытые огнем трех батарей, валялись на подступах к взводу, раненые уползали к своим, забыв обо всем на свете. Для последних Семакин на закуску поставил заградительный огонь.

- Спасибо, брат Семакин, - кричал после боя командир взвода. - Не думал, что ты такой. Все "екуня-ваня", а поди-ка, какого екуню подпустил фрицам. Еще раз спасибо от взвода, буду ходатайствовать о награждении.

- Связиста надо наградить, - обтирая пот с лица, сказал Семакин. - У меня есть орден, а у него медали нет.

- И то верно, - согласился командир взвода. - Обоих представлю.

Что же совершил артиллерийский разведчик Николай Семакин в описанном бою? Подвиг или не подвиг? Своей крови он не пролил, своими руками ни одного немца не убил, жизнью как будто не жертвовал, не кричал, никого ни к чему не призывал. Он просто хорошо и умно работал, как бывало в своем колхозе, старался все сделать на славу, добротно.

- Вот таких солдат я и уважаю, - сказал мне Поздеев, когда мы с ним беседовали потом о Николае Ивановиче Семакине. - Хозяин войны. Крепко держит фронт в своих руках.

И я подумал тогда: а ведь верно - хозяин. Не гость, не рыцарь на час, не артист, не свидетель, а именно хозяин, которому незачем рисоваться и бахвалиться.

Таких воинов я знал в дивизии много. Относился к ним и другой мой земляк, командир саперного взвода Андрей Иванович Лысов. Тоже внешне не показательная личность. Скромный, спокойный, невзрачный, которых называют обычно работягами. А дела вершил этот скромница подлинно героические, взрывая в тылу врага мосты и склады, дороги и машины.

Работяги. Труженики. Сердцевина нашей армии. Костяк ее, основа.

Конечно, сказанное не исключает права и порой даже доли солдата на исключительный подвиг, на самопожертвование. Имена Зои Космодемьянской, Гастелло, Талалихина, Матросова и многих других стали нарицательными в армии и в народе и произносятся с глубокой любовью и признательностью. И все-таки это подвиг одиночек. Успех же войны решался подвигом миллионов. Один подвиг дополнял другие, а может быть, и рождал их. В этом не было никакого противоречия.

Мы продолжали занимать оборону. Оборону активную, наступательную, но все-таки оборону.

Сердце зовет

Мы проходили университет войны. Теперь мы знали законы обороны и летней и зимней. Знали свои промахи и уязвимые места. Стали более критически относиться к своим делам, и это шло на пользу. Подобного не было в наших рядах в первые дни и месяцы войны.

Мы завидовали успехам соседних фронтов. Порой нам казалось, что нас обходит военное счастье. Другие забирают областные города, форсируют реки, а мы все находимся на затычках и подчистках, если не считать боев за Великие Луки.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});